— У Рюмки произошла осечка. Один из этих глотов находился в туалете. Когда мы уже были в прихожей, он внезапно появился из-за спины Заполошного и три пули всадил в Рюмку, а когда Заполошный повернулся, он и его двумя выстрелами уложил на месте… — Буханец, сглотнув слюну, продолжал: — Потом, этот сучара, рванул наверх, но я его все же достал.

— Это был Гашетка, дружок Полоза, — пытаясь разрядить гнетущую атмосферу, сказал Воробьев. — Это был Гашетка…

— Возможно…Он выскочил из туалета, — повторил Буханец и снова скрежетнул зубами. Поморщился, нестерпимо болела рана.

— А те трое, что лежат в комнате?

— Они играли в карты и, видимо, были под балдой. Когда я вошел и велел им тихо сидеть, они схватились за стволы и один из них успел даже выстрелить. Засадил, гад, мне в бок…Ну я их всех и порешил…

— Тебе не кажется, что это перебор?

— Не кажется…Ты бы видел, как они разделались с Рюмкой и Заполошным! Этот, как ты говоришь, Гашетка, вставил ствол ему в ухо и дважды выстрелил. Можешь посмотреть, что от мозгов Заполошного осталось на стене…А как ты, Вадим, себя чувствуешь?

— Ты можешь передвигаться самостоятельно? — вместо ответа спросил Воробьев.

Буханец со стоном поднялся.

— Тебя ведь тоже зацепило? — он рукой оперся о перила.

— Могло быть хуже…

Преодолевая боль в плече, Воробьев оттащил от порога человека в камуфляже и вышел на крыльцо. В лицо полыхнула влажная свежесть.

Чугунова он увидел сидящим возле строения, находящегося рядом с гаражом.

— Руслан, если ты в состоянии, вызови сюда Бориса с Семеном, будем грузиться…Пусть прихватят водки, — и Воробьев, пошатываясь, направился снова в дом. С крыльца сказал Чугунову: — Встреть ребят и ободри. Передай Голощекову, чтобы он оставался на месте…это картина не для его воспитания…

Когда он вернулся в дом, Буханец стоял, опершись о перила. Его рука была прижата к правому боку, он тяжело, с присвистом дышал.

— Иди на выход… — однако Воробьева перебил взрыв, прозвучавший наверху. Казалось, еще секунда и потолок рухнет им на голову.

Воробьев побежал наверх. Дверь держалась на одной петле, весь пол был усыпан штукатуркой, перемешанной ошметками человеческой плоти. Нижняя часть туловища Гашетки напоминала кровавое месиво. Судя по всему, взорвалось то, что было зажато у него в руке, когда он ввалился в комнату.

Трупы Полоза, его охранника и Бобона тоже были погребены под известью и обломками досок. Ни стола, ни кейса с деньгами Воробьев не обнаружил. Кругом царил хаос и, присмотревшись, он заметил в разрухе несколько потраченных осколками долларовых купюр. Одну из них он взял в руки и, как ни странно, от денег продолжали исходить запахи дорогих одеколонов и не менее дорогих сигарет.

Он подошел к Полозу и смахнул с его лица мусор, припорошенный известковой мукой. Верхняя губа бандита, поднятая к ноздрям, обнажила прокуренные крупные зубы, омытые предсмертной сукровицей.

Когда Воробьев спустился вниз, Буханец уже лежал на полу, как рыба на суше, хватал ртом воздух. Видимо, у него произошло самоподдувание раненого легкого…

— Кажется, мне финита, — с трудом выговорил он. — Но это лучше, чем подыхать на больничной койке. Верно, Вадик?

— Верно, но это не про тебя. Мы тебя отвезем к первоклассным эскулапам, поэтому потерпи.

— Только не в больницу. Куда угодно, лучше сразу в морг, но только не в больницу…

Дверь распахнулась и вошел водитель Семен. В руках у него была бутылка водки.

— Кому это добро? — он потряс бутылкой.

— Отдай Буханцу, пусть немного взбодрится, — велел Воробьев.

Буханец сделал несколько глотков и возвратил бутылку Семену. Вытерся.

Появился Голощеков с двумя санпакетами.

— Отсюда надо быстрее уходить, — сказал он Воробьеву. — Чугунов говорит, что ты тоже ранен…Давай перевяжу…

— Я обойдусь, перевяжи лучше Буханца, у него, кажется, проникающее, — и Воробьев переключил внимание на Семена и подошедшего Бориса. Он приказал им упаковать в целлофановый мешок труп Полоза и собрать наверху уцелевшие доллары.

Буханец все время стонал и временами терял сознание. В подогнанные к воротам машины начали укладывать Рюмку и Заполошного. Воробьев видел, как сверху спускали Полоза. По самый подбородок он был упакован в толстый целлофан, который на шее был стянут нейлоновым шнурком. Мешок оказался коротким для бандита…

— Что у него в карманах? — спросил Воробьев у Бориса.

— Мы еще не проверяли, взяли только его пистолет.

Подошел Семен и протянул две пачки стодолларовых ассигнаций.

— Не уверен, что собрал все деньги. Там настоящий завал. Чемоданчик я тоже прихватил, как вещественное доказательство, — водитель тряхнул иссеченным осколками кейсом.

— По машинам! — скомандовал Воробьев, вложив в команду последние силы. Он почувствовал огромную тяжесть, которая стальной плитой давила его к земле.

К нему подошел Семен.

— Нам всем не поместиться. Рюмку с Заполошным мы положим в джип, Буханца надо устроить в «девятке», на заднем сиденье, а куда остальные сядут? Во втором джипе поедите вы с Голощековым, Борис, Чугунов…Вахитов совсем расклеился, возможно, у него инфаркт…

— Тогда выгоняйте из гаража их тачку, не пропадать же добру…Вахиту сделайте поддерживающий укол, он нам еще понадобится в качестве главного свидетеля…

Воробьева донимала жгучая боль и потому в его словах сквозило раздражение. Он окинул взглядом мертвый дом и, ощущая дикую опустошенность, направился к воротам. Их уже открыли и кто-то начал выгонять из гаража серую «девятку» с темными стеклами. Из нее вылез Борис и Воробьев увидел у него в руках милицейскую фуражку.

— Там еще три таких… бронежилеты, — сказал он, — боюсь, это с того поста, который вчера расстреляли…На этой тачке опасно выезжать, она наверняка находится в розыске…

— Опасно дышать, а мы дышим, — вяло отреагировал Воробьев. — Запасные номера есть?

— Найдем…

Воробьев подошел к джипу и что-то спросил у Семена. Тот подал ему армейскую флягу. Пил пока не почувствовал внутреннее тепло.

— По дороге заедем в лес и избавимся от оружия. Наших погибших и Полоза полейте спиртом, в случае проверки нетрудно будет представить их пьяными…