— Гена, блин, — обратился Кривозуб к своему пленному охраннику, — как ты мог попасть в такое мутьё? Где остальные? Где Митрофан, где Гусь? — в ярости Кривозуб ударил кулаком по картине и та косо спланировала на пол. И словно окурок, охранник каблуком стал вдавливать холст в землю. Но этого ему показалось мало и он, подняв ногу в тяжелых ботинках, обрушил ее на багет. Рама треснула и крошки гипса разлетелись по ковру.

Арефьев вскочил с дивана, но его тут же сбили с ног и он лицом упал на пол. Один из помощников Расколова прижал его голову к ковру, другой уселся ему на ноги. В поясницу уперся ствол пистолета. Арефьев застонал от пронзившей все тело боли. И все увидели как наотмашь хлобыстнула дверь и из нее живой торпедой, без единого звука, выбросилась Ронда и, перемахнув спинку дивана, обрушилась на того, кто сидел на голове Арефьева. Собака мощным обхватом лап, широкой грудью сбила обидчика со своего хозяина и мертвой хваткой вцепилась чужаку в горло.

Арефьеву невыносимо стало больно, он ощущал мощные толчки ног своего четвероногого друга, терзающего сидящего на нем человека. Арефьев уже терял сознание, когда услышал звон разбитого стекла и взвинченный голос Воробьева:

— Не двигаться, стволы — от себя!

»Вадим, задай им как следует перца», — шептали губы Арефьева.

Расколов, путаясь в длинных полах плаща, упал за диван, Кривозуб метнулся за спинку кресла, на ходу он передергивая затвор автомата. Пастух и тот, кого он держал под косой, застыли на месте, словно изваяние рабочего с крестьянкой. И когда Кривозуб выстрелил в сторону разбитого окна, оттуда мгновенно отреагировал автомат Воробьева. Синие факелки стократно отразились в большой хрустальной люстре. Где-то в дальних пределах дома послышались крики Златы.

Несколько пуль прошли над диваном и, отрикошетив от кирпичной стены, упали смятыми червячками на пол. Запахло сгоревшей смазкой и порохом.

— Михайло, спрячь, пушку! — истерично заорал Расколов. — Гоним, пока нас тут не замочили…

Люди, сидевшие на Арефьеве, скатились с него и подгоняемые рыком Ронды, бросились в коридор. Мгновенно ситуация в доме начала кардинально меняться. Пастух оттолкнул от себя заложника, зло плюнул и вытерся рукавом надетой на голое тело фуфайки.

В двери вошли Голощеков с Буханцом. Последний держал наготове АК. Они подошли к Арефьеву и помогли ему подняться. Со стороны лестницы бежала Злата. Она плакала и смеялась. Женщину едва не сбила с ног крутившаяся у колен хозяйки Ронда.

Голощеков сказал:

— Расколов со своей шоблой еще находится в пределах досягаемости…Может, оставить его навсегда на Мертвом поле?

— Пусть катится, — Арефьев находился на грани нервного срыва. — Боль одолевала его. Он нежно обнял жену и стал вытирать с ее щек слезы. — Идем, милая, мне надо сделать укол…

Они поднялись наверх, в спальню, и Арефьев прилег на кровать. Злата подала ему шприц и флакончик со спиртом.

— Какой ужас! — говорила женщина и не могла удержать слезы.

— Все позади, помоги мне одеться.

Где-то за окном они услышали милицейскую сирену. Через пару минут постучал Голощеков и доложил о прибытии подполковника Коризно.

— Э, черт! Подожди меня здесь, — сказал он жене, а сам с Голощековым пошел вниз.

Действительно, за калиткой, возле служебной машины, стоял начальник милиции Опалихи. Они поздоровались.

— Сержант нашей ППС доложил мне, что вроде бы в этом районе слышится стрельба. Ночь все-таки, а тут еще какие-то подозрительные иномарки мотаются…

— Нет, у нас пока все в порядке, — Арефьев благодарил Бога за то, что разговор происходи в темноте. — Мне тоже показалось, что где-то поблизости стреляли…

— Вот в том-то и дело, — сдержанно проговорил Коризно, — здесь такой район, не зря ведь зовется Мертвым полем…Сержант! — крикнул он в сторону «лендровера», — передай в дежурную часть, что у строения ?9 все спокойно. — И снова Арефьеву: — На всякий случай проедем к рощице, а вдруг там резвятся какие-нибудь пацаны …

— Вашей профессии, Михаил Иванович, не позавидуешь, — Арефьев поежился, порыв ветра захолодил спину.

— До встречи, Герман Олегович, — попрощался подполковник, садясь в машину.

— Всего хорошего, — стараясь быть спокойным, ответил Арефьев.

Когда милиция уехала, Арефьев вернулся к дому. Злата ожидала его на крыльце. Она дрожала, словно осиновый лист, и тихонько плакала.

Рядом с Арефьевым появился силуэт человека, от которого несло порохом. Это был Воробьев.

— Ты, братец, чуть меня не подстрелил, — попенял ему Арефьев. — И тем не менее, спасибо, выручил…А что, Вадик, случилось с нашей охраной? К чему такая игра в поддавки?

— Спасибо адресуйте своей супруге, это она мне позвонила…Что касается нашей охраны…С ребятами надо расстаться, новенькие из охранной фирмы. Свою роль сыграл закон падающего бутерброда: все произошло именно тогда, когда у Буханца заболела жена, у Чугунова рана воспалилась, а Борис на тренировке подвернул лодыжку…

— А почему не сработала внешняя сигнализация?

— Да это только для непосвященных. Такие системы сейчас у всех и у Расколова в том числе…Преодолеть ее не труднее, чем перейти дорогу под красный свет.

— Зачем же мы тогда платим за нее такие бабки? Ладно, забудем об этом и давай лучше подумаем над тем, как сбить рог у этого бизона…Такие экспромты спускать нельзя…

— В таких случаях самое действенное лекарство — свинец или под днище авто 300 граммов пластита. Другого языка этот неандерталец не понимает.

— Пожалуй…

Арефьев смотрел на Злату, которая вместе с Рондой все еще ждала его на крыльце. На ней был надет его свитер, доходивший ей до колен.

— Я больше оставаться здесь не могу, — взмолилась женщина. — Давай оформим документы и уедем куда-нибудь за границу…Я согласна на любое место, хоть в Сахару, только бы не здесь…

Она ему была под мышку. Арефьев ее жалел, как малого ребенка, и ни в чем не отказывал. Ему и самому не хотелось идти в опостылевший дом.

— Послушай, откуда взялся Петр? — спросил он жену.

— Я ему тоже звонила. Ты, пожалуйста, его отблагодари, он ведь рисковал жизнью…