Собравшиеся явно заинтересовались мной, и это был вежливый, деликатный и дружеский интерес. Я объяснил свою миссию; поскольку она крутилась вокруг еды, меня быстро поняли. Еда была неким паспортом, своего рода лингва-франка, на котором мы все могли разговаривать.

Гости не спешили рассаживаться за столом. Сначала многочисленные поцелуи, объятья, быстрые обмены репликами, хождения вокруг угощений, уходы, приходы, игры с детьми и несмолкаемые разговоры. И вдруг, совершенно неожиданно, все уселись за стол и принялись монотонно и ритмично есть, ни на минуту не прекращая беседы. По утверждению Леонардо Шаша, прославленный римский оратор Цицерон сказал, что «риторика родилась на Сицилии». В это легко верилось. Все знают, как разговорчивы итальянцы, но по сравнению с этими сицилийцами они просто трапписты [13]. Темп разговора, более всего соответствовавший аллегро виааге, оставался таким в течение последующих четырех часов, подогреваемый изрядным количеством съеденного.

В напечатанном меню были обозначены безалкогольные аперитивы, бутерброды, слойки, огромные оливки, свежие сыры, овощи, салат из морепродуктов, рисотто со спаржей и грибами, гноччи, мясо ягненка, колбаски гриль, картофель, баклажаны, торты, мараскин [14].

По мере того как одно блюдо следовало за другим, мой брючный ремень все основательнее врезался в тело и все мое существо молило о пощаде, но, подстрекаемый криками «Mangia come un Siciliano» [15], я продирался сквозь это изобилие. Вокруг меня гости ели так же темпераментно, как и разговаривали, причем женщины не отставали от мужчин, они действовали столь же самоуверенно, решительно и экспрессивно. Похоже, эти качества были присущи всем поколениям. Разговор не прекращался ни на секунду. Говорили о ценах на мопеды; о благоговейном отношении молодых к известным брендам; о страсти к покупкам вообще; о том, что на Сицилии дети покидают родительский дом только тогда, когда обзаводятся собственными семьями, а в Британии чем раньше птенец вылетает из гнезда, тем лучше; о том, как здорово, когда за столом собирается вся семья; и о еде. Больше всего говорили именно о еде.

— Нет, каждый раз у нас не бывает на столе четырех блюд. Не больше двух. Primo (паста) и secondo (мясо), — сказала одна из дам за моим столом.

— Да, мы по-прежнему готовим каждый день, — кивала другая.

— Конечно, наши дети едят с нами. Это же нормально, не так ли?

— Только не в Англии.

— Почему?

Это был вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать. Разговор перешел с социальных тем на житейские.

— Каждое лето мы сами делаем на зиму пассату [16].

А в Англии есть что-нибудь, что готовят летом, чтобы вспоминать о нем зимой?

— О да. Мы делаем чатни.

— Чатни? Что это такое?

— Нечто вроде соуса. Его готовят из яблок и изюма или из больших цуккини и сахара с уксусом и специями.

— Своего рода местарда [17]. Должно быть, очень вкусно. Пришлете нам рецепт?

И они все рассмеялись.

Да, на Пасху, на Рождество и на другие праздники кии, как и встарь, пекут вручную традиционные кондитерские изделия — мустаццоли [18], инжирное печенье, медовый хворост, дрожжевое печенье. Да, на холмах растут дикий фенхель, орегано и цикорий, и всегда можно пойти и нарвать столько, сколько нужно. Самое вкусное блюдо в это время года — спагетти с конскими бобами, приготовленные на оливковом масле и приправленные диким фенхелем.

Они еще много всего сказали, чего, если честно, я просто не понял, поскольку собеседницы то переходили на сицилийский, то возвращались к итальянскому. Казалось, неумеренность в пище притупила мой слух. О таком вечере можно было только мечтать. Впервые за несколько дней я пировал в прекрасной компании и испытывал пьянящее чувство полного благополучия и восторга. Как мудро я поступил, приняв приглашение!

Девятилетнему виновнику торжества был подарен мини-мотоцикл, и он с выражением ужаса на лице совершал круг почета по саду под громкие аплодисменты собравшихся. Затем появился «торт первого причастия»: сооружение, украшенное каким-то удивительным кремом небесно-голубого оттенка. Обстановка за столом становилась все более непринужденной. И я спросил себя: часто ли в Англии можно увидеть официанта, плюхнувшегося на стул возле человека, которого он должен обслуживать, и болтающего с ним так, словно они вместе пришли в бар? Возможно, в том, что я наблюдал, не было ничего удивительного, ведь все эти люди вместе выросли.

В моем бокале еще оставалось шампанское, и я подошел к Лорето Сиракуэе, чтобы поблагодарить его.

— Приходите к нам завтра на ланч, — любезно сказал он.

— Но я…

— Пожалуйста. Вы должны прийти. Вы же теперь наш друг.

И он так выразительно положил мне руку на плечо, что я не смог отказаться.

Виллальба — одна из тех деревень, которые легко проехать или миновать, не обратив на нее никакого внимания. Здесь нет ни собора в стиле барокко, представляющего культурную ценность, ни того, что может заинтересовать любителя античности. Она ничем не отличается от тысяч других деревень, разбросанных по Сицилии: взбирающиеся в гору улицы, вымощенные булыжником или покрытые щебенкой; трех- или четырехэтажные дома; незаметные лавки. Тишина и порядок. Но эта кажущаяся безмятежность обманчива.

Виллальба — родина Калоджеро Виццини, человека, ответственного более, чем кто-либо другой, за возрождение мафии на Сицилии после Второй мировой войны. В своей книге «Коза ностра», об истории мафии, мастерски написанной и с интересом читаемой, Джон Дикки рассказывает о том, как наступающие американские войска убирали мэров-фашистов и заменяли их антифашистки настроенными представителями местной знати, рекомендованными католической церковью или другими августейшими особами.

В те годы, когда Чезаре Сиепи, шеф полиции Муссолини, драконовскими методами практически разделался с мафией, Дон Кало был главным местным персонажем и де-факто считался антифашистом. Это сделало его идеальным кандидатом в глазах американцев, и он был назначен мэром Виллальбы. Заняв высокий пост, он начал восстанавливать мафию, превратившись в первого настоящего капо ди тутти капи (босса боссов). Это сложная и длинная история, и тем, кого она интересует, лучше всего обратиться к книге Джона Дикки.

Дон Кало умер в 1954 году, но, похоже, память о нем жива до сих пор.

— Он был человеком чести, — с достоинством отметил Джова. — Если у вас возникал спор с соседом, вы шли к Дону Кало, и он принимал решение. Не забывайте, тогда жизнь была совсем другой. Тогда все были очень бедными.

— Если тебе нужны были деньги, он вынимал их из своего кармана, — добавил Лорето и показал на дом Дона Кало на противоположной стороне улицы, немного выше.

Я хотел было высказать противоположное мнение о Доне Кало, но сдержал порыв, решив, что это будет невежливо с моей стороны. Ведь я приехал сюда не для того, чтобы вершить правосудие, моя цель — слушать и узнавать. Это была еще одна странная грань отношений Сицилии с миром.

Во времена Калоджеро Виццини Виллальба, в которой жили около девяти тысяч человек, процветала. Сейчас осталось не более тысячи двухсот жителей. В этой части Сицилии население каждого города и каждой деревни уменьшилось из-за механизации сельского хозяйства и эмиграции. На удаленной от моря части острова практически не было промышленности, а значит, и рабочих мест.

Однако Виллальба смогла сохранить многое из того, что давным-давно исчезло из британских деревень, сравнимых с нею по величине, и что создавало впечатление богатой общинной жизни. В деревне были как минимум две мясные лавки, пекарня, пара магазинчиков, торгующих зеленью, и несколько баров. И владения Лорето…