Мое убогое описание не в силах — не уверен, что это вообще возможно, — передать фантастический дух Модики, то, как дома, ярус за ярусом, уступами, карабкаются по склонам крутого ущелья, создавая впечатление, будто один стоит на крыше другого, подобно карточным домикам; как вьются узкие, извивающиеся улочки и протягиваются пролеты крутых ступенек. Прежде, бывая в Модике, я всегда смотрел либо снизу на рыжевато-кремовые фасады стоящих наверху домов с их оконными и дверными фронтонами и балконами, покоящимися на резных подпорках или на фигурах животных, либо сверху на черепичные крыши того же цвета, что и фасады.

В Модике есть и свои достопримечательности. Путеводители рассказывают о соборе Сан-Джорджио, к которому ведет монументальная лестница из двухсот пятидесяти ступеней и который признан одним из самых прекрасных барочных соборов Италии. Я считаю его красивым зданием, но предпочтение отдаю собору в Кальтаниссетте. Странно, но бледно-синий с золотом интерьер напомнил мне синагогу в Казале Монферрато на севере Италии. Мое внимание скорее привлекали менее знаменитые достопримечательности Модики, а их было немало: симпатичный дверной проем на Виа-де-Лева; красивое безымянное здание, окна которого на разных этажах отражают норманнское и арабское влияния на сицилийскую архитектуру, и огромное здание в стиле ар-деко, похожее на монументальный гараж, изогнутую крышу которого увенчивали четыре огромные гримасничающие головы. Все это производило весьма странное впечатление.

И по своему настроению Модика тоже контрастировала с нервозностью Катании, с красотой забитой туристами Сиракузы и с эгоизмом Ното. Ее барочная красота поразила меня не больше, чем виды Ното, но она была менее грандиозной, не такой подавляющей и лучше гармонирующей с каждодневной жизнью. Люди жили в этих зданиях и содержали их в состоянии, которое вызывало восхищение. Более того, в городе не чувствовалось никакого напряжения. Это было благопристойное место, населенное благопристойными людьми, которым жизнь здесь доставляла удовольствие, такими как мужчина-жестянщик или мужчина, вязавший корзины и мастеривший резные свистки, или женщина, державшая булочную. Проходя мимо одной нарядной открытой двери, я услышал музыку. Зал глянув внутрь, я увидел группу детей от восьми до двенадцати лет, с серьезным видом игравших на разных инструментах под руководством крупного мужчины, внимательно вслушивавшегося в извлекаемые ими звуки.

— Я уехал отсюда, когда был подростком, — рассказывал мужчина, оформлявший мое вселение в отель. — Где я только не работал! Мне здорово повезло. А потом я женился, и мы решили, что пора возвращаться домой. Теперь я снова счастлив.

В Модике обнаружилась не только прекрасная архитектура, но и не менее замечательная еда, и одним из ее гастрономических деликатесов я бы назвал местный шоколад. Пройти мимо баров и магазинов было невозможно: его предлагали всюду — vero (настоящий), artigianale (домашний), originale (особенный).

Меня предупредили, что если я хочу попробовать настоящий, подлинный, аутентичный шоколад, то мне нужно съездить в хозяйство Бонаюто, туда, где он производится. Я застал Паоло Руту, сына владельцев предприятия, в волнении. На его столе громоздились горы папок, бумаг, журналов, компьютерных дисков и прочих офисных принадлежностей. Вероятно, в этом хаосе просматривался какой-то свой внутренний порядок, не доступный постороннему глазу, потому что после непродолжительных энергичных раскопок он без труда находил то, что искал, в данном случае — письмо.

Причина, по которой Паоло Рута находился в таком возбужденном состоянии, вскоре прояснилась: он получил письмо от изготовителя шоколада из Испании, из Барселоны. Оказывается — Паоло Рута показал мне это письмо, — испанский производитель шоколада пришел к выводу о том, что он и предприятие семейства Рута производят шоколад по одному и тому же рецепту, включая измельчение сырых какао-бобов тем же самым способом, которым пользовались ацтеки в шестнадцатом веке, когда испанцы впервые добрались до Америки.

Нет ничего удивительного в том, что Колумбу и другим храбрым испанским мореплавателям не терпелось поделиться результатами своих открытий с оставшимися на родине патронами, и вскоре шоколад распространился по всей Испанской империи, в состав которой входила тогда и Сицилия. Модика была вотчиной испанской семьи Кабрера, которая и отстроила ее после землетрясения 1693 года. Так что, возможно, нет ничего удивительного, что испанский отправитель письма использовал тот же самый рецепт.

Паоло Рута объяснил мне, что секрет его шоколада заключается в температурном режиме. Какао расплавляют при 50 °C, а это очень низкая температура, и весь сахар не успевает полностью расплавиться. Такая технологическая особенность означает, что специи, используемые для придания шоколаду особого аромата — ваниль, корицу, чили и другие, — можно добавлять в самом начале процесса, не опасаясь, что они разрушатся при нагревании. Вкусовые качества шоколада таковы, что к нему быстро привыкают. Он хрустит, имеет тонкогранулированную структуру, и это, на мой взгляд, его безусловное достоинство.

Разумеется, конечное качество шоколада зависит не только от технологии его приготовления. Хотя Паоло Рута слишком порядочный человек, чтобы допустить подобное, я слышал из других источников, что большинство производителей, рекламирующих традиционный, нефабричный, шоколад используют какао любого происхождения и даже — страшно подумать! — от фирмы.

Но к Бонаюто это не относится. Они получают с Принсипи, маленького острова у западного побережья Африки, где одержимый и праведный идеалист, тосканец Клаудио Коралло, создал свое предприятие, вдохновив местных фермеров на выращивание какао. Результат превзошел все ожидания. Фермеры поставляют, если судить по шоколаду, производимому семьей Рута, прекрасный, ароматный продукт с гармоничным и сбалансированным вкусом. Я ощущал его во рту в течение получаса, после того как разделался с последним кусочком шоколада.

Серджио Савариио вполне мог бы быть персонажем одного из романов Итало Свево [48]— жителем маленького города, искушенным в политике и светской жизни. Постоянно окутанный дымом сигар «Писало Antico», он был аккуратен, культурен, нетороплив и демонстрировал склонность к хорошему юмору и сардоническим наблюдениям. Его речь изобиловала цитатами из произведений таких писателей, как Сальваторе Квазимодо, родившегося в Медике, Элио Витторини и Чезаре Павезе. Он вполне успешно занимался торговлей мужской одеждой. И помимо всею этого слыл знатоком местной кухни, обладателем поистине энциклопедических знаний.

Синьор Савариио спросил, хочу ли я посмотреть, как готовят знаменитый местный сыр — «Рагузано». Несомненно да. Прекрасно, воодушевился Савариио. Он организует нам визит к Розарио Флоридиа, известному сыроделу, который разводит коров очень редкой породы — «Модален». «Рагузано», пояснил Серджио, делают только из молока этих коров.

На следующий день мы встретились в баре «Италия» на центральной улице, где отведали вкусного, освежающего миндального мороженого. Бар оказался скромным, ничем не примечательным заведением, но Серджио уверял, что мороженое нужно есть только здесь. Еще «Италия» знаменита прохладительными яствами из замороженных фруктов. В меню значились разнообразные сорбеты и кремолаты, которых я раньше не встречал. Они отличались друг от друга размерами кристаллов льда, которые в сорбетах были меньше и мягче, чем в гранитах. Похоже, кремолата отличалась от сорбета тем, что была изготовлена из фруктов с добавлением небольшого количества сахара, которые взбивали в миксере, а затем замораживали до полутвердого состояния. (Мне настолько понравились яства, что вечером я вернулся в бар и насладился нежнейшей кашицей из малины, сохранившей отчетливый вкус ягод и пахнувшей орхидеей.)

Выбравшись из Модики на расшатанном «фиате» Серджио, мы поехали по проселочным дорогам. Его локоть лежал на оконной раме, между большим и указательным пальцами была зажата сигара. В кои-то веки он вытащил ее изо рта.