К грецким орехам были поданы яблоки. Они называли их на сицилийском диалекте puma (версия французского словаротте — яблоко). И я произнес монолог в защиту английских яблок и сказал, что там, где я живу, в Глостершире, выращивают девяносто разных сортов. Мои слова произвели на них впечатление, но были восприняты с некоторым недоверием, а мне стало неловко: можно было подумать, будто я считаю, что их яблоки хуже английских, что прозвучало бы крайне невежливо с моей стороны.

«Трапеза окончена», — подумал я с некоторым облегчением, когда ореховая скорлупа и огрызки яблок были убраны со стола, но ошибся. Подали бледную миндальную выпечку, испеченную при очень низкой температуре. Фирменное блюдо Мистретты [64], как похвалился Нато. И к ним другие миндальные кондитерские изделия. А также холодный молочный десерт.

— Из цельного молока, — объяснила Розалия, приготовившая его. — Снятое молоко слишком водянисто.

Мне показалось, что в этот десерт добавлены кукурузная мука или, возможно, аррорут [65]и лимонная цедра. Сверху он был посыпан корицей. В этот момент я почувствовал, что мне необходим перерыв, и отправился в оливковую рощу, оставив хозяев за столом.

Проснувшись минут через двадцать, я увидел над своей головой солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, и услышал голоса, которые то взлетали вверх, то падали, и оживленный смех. Вернувшись в дом, я обнаружил пополнение: приехали друзья хозяев дома, Николо и Мария Оливна с дочерью, и энергично принялись уничтожать то, что осталось.

Ровно в пять сорок я с удивлением увидел Франко, выгребавшего на землю тлеющие угли, Нато, который чистил гриль сорванным с одного из множества деревьев и разрезанным пополам лимоном, и два больших мешка с кусками баранины.

— Castrato (кастрированный барашек), Маттео.

Баранину положили на один гриль, а на другой — километровую связку сосисок, скрученных в виде гигантского «колеса Катерины» [66]

.

Я побледнел. Неужели они каждый день так едят?!

— Нет, что вы! — успокоил Нато. — Только тогда, когда есть повод, когда собираются все вместе, как сегодня, три или четыре семьи.

Пока жарилось мясо, я поговорил с хозяином о его работе в качестве советника по вопросам сельского хозяйства. Его специальность — оливковые деревья. Хоть он и не производил впечатления сентиментального человека, его голос заметно потеплел, когда он заговорил о многовековых деревьях, об оливах Святой Агаты. Но он любил все, что росло в Неброди, и, казалось, не было такого месяца в году, когда не плодоносили какие-нибудь деревья.

— В этом месяце у нас есть яблоки, груши, хурма и гранаты. Скоро появятся апельсины и мандарины, за ними — вишня и мушмула. Потом дыни, персики и нектарины. И виноград.

И это только фрукты. Сейчас он занят тем, что собирает информацию обо всех сортах фруктов, которые растут в этом регионе, потому что одни уже исчезли, а другие сохранились лишь в виде маленьких посадок в отдельных местах.

— У нас разные микроклиматические условия и разные почвы, — пояснил Нато. — Одни хороши для одних сортов, другие — для других. Если мы потеряем какие-нибудь фрукты и овощи, они больше никогда не вернутся к нам, потому что вместе с ними будут потеряны и знания о том, как и почему они растут.

Он считает все аспекты жизни в Неброди взаимосвязанными и взаимозависимыми: ландшафт, то, что растет на нем, люди, которые это выращивают, их привычки и традиции.

— Мы ни в коем случае не должны этого терять. В отличие от других провинций Сицилии Неброди — небогатый регион. Здесь живут бедные люди. Фермеры едва сводят концы с концами. Кто-то же должен думать о них.

Мне трудно было соотнести его альтруистическую заботу с эгоистичной эксплуатацией природы и людей, столь очевидной в других местах, но я промолчал. Как сицилийцы могут так великодушно принимать иностранцев, проявлять такую заботу о своей кухне и друг о друге и в то же самое время терпеть неприкрытое варварство, продажность политиков и зверства преступного мира? И дело вовсе не в том, что сицилийцы инертны. У меня сложилось впечатление, что их жизнелюбие граничит с героизмом, что «счастье» и «удовольствие» для них не пустые слова и они готовы энергично и изобретательно бороться за них. Я попытался найти английские эквиваленты, но безуспешно.

Пока Нато говорил, он следил за мясом, лежавшим на гриле, получая массу советов от других мужчин, которые присутствовали при этом. Особенно старался Франко. Он точно знал, когда все будет готово и можно есть, и поэтому вернул на огонь максимум на одну минуту несколько кусков, прежде чем счел, что они достаточно прожарились.

Вечерний воздух был напоен роскошным запахом мяса, которое поджаривается на открытом огне, а я думал о том, смогу ли проглотить еще хотя бы крошечный кусочек. В шесть часов мы снова принялись заеду. Возможно, мы вообще не переставали есть. Сосиски были очень хороши, в меру соленые и в меру сладкие, а горьковатый цикорий придавал им необходимую пикантность. Баранина — Франко объяснил, что баран кастрирован, — оказалась мягкой, с заметным мускусным вкусом. Чтобы справиться с ней, мне понадобились две хурмы. А как насчет миндальной булочки? Вскоре на столе не осталось ни одной. Почему бы и нет? От переедания можно умереть лишь однажды! Пока не поздно, давайте по последней порции la crema! Не пропадать же добру!

Не приходится удивляться тому, что почти все было съедено, а то, что осталось, поделили между семьями вместе с большим количеством белых грибов, которые Франко утром принес из леса на противоположной стороне долины.

Потом пришло время прощаться. Было восемь часов. Все собрались в саду, обмениваясь поцелуями в щечку и рукопожатиями.

— Вы довольны сегодняшним днем?

— Не то слово! Это был чудесный, замечательный день! Просто чудо! Спасибо! Большое спасибо!

— Не за что. Главное, что вы остались довольны. Это самое важное.

На следующий день «Моника» была восстановлена в своем первозданном виде, притом совершенно бесплатно, благодаря Нато, который оправдывал свою фамилию: в переводе она означала «сладкая кровь». Скорее всего, задняя шина напоролась на осколок или какое-то колючее растение.

Вновь обретя способность двигаться, я рано утром выехал из Реитано, чтобы продолжить изучение Неброди. Я надеялся увидеть дикобразов, диких кошек и лесных куниц, которые, как мне сказали, процветают в этом регионе, а если повезет, то и белоголового сипа или, на худой конец, легендарных черных свиней Неброди, которые водятся в богатейших зарослях дуба, ясеня, бука, каменного дуба, пробкового дерева, клена и тиса. Я ехал в сторону Мистретты под ярким солнцем, в полном восторге от того, что оно снова греет меня. На телефонных проводах сидели перепелки, похожие на бусины ожерелья.

К тому времени, когда я приехал в Мистретту, родину вчерашних миндальных деликатесов, мой энтузиазм уже несколько поблек. Здесь было гораздо холоднее, чем в Реитано, который расположен ниже. Я пожалел, что мне нечем утеплиться, но, решив, что выживу и так, отправился осматривать этот маленький, но симпатичный город, время от времени натыкаясь на барочные ерундовины. В Мистретте мне встретилось много загорелых мужчин с крючковатыми носами, в матерчатых кепках с твердыми козырьками. Гаазами я насчитал и огромное количество мясных лавок. На одной лишь главной улице шесть штук, а уж в переулки я даже не заглядывал. Одна из причин, заставивших меня не задерживаться в Мистретте, заключалась в отношении ко мне местных жителей, которое не было таким приветливым, как мне хотелось бы. Они были весьма грубы, когда я спрашивал дорогу или обращался за помощью. Хватит, подумал я. Вперед, вперед, в Никозию!

Я давил на педали и поднимался все выше и выше в горы. Тучи на небе сгущались. Голый ландшафт насквозь продувался ветром, вокруг не было ничего, кроме скал, кормовых трав, зарослей утесника обыкновенного, ракитника и ежевики. «Чем не Эксмур [67]», — подумал я. Я проехал мимо грязных овец и стада коров с замшевыми кремовыми шкурами и огромными блестящими глазами. В поле паслись и какие-то странные лошади с круглыми носами. Наверное, это и есть те самые, которыми знаменит Неброди.