Теоретически закон уже в течение нескольких лет обязывает итальянских мотоциклистов носить шлемы, но сицилийцы, в отличие от англичан, похоже, не склонны чтить букву закона. Мотоциклисты в шлемах составляли явное меньшинство. Когда я живописал своему брату Тому преимущества путешествия на скутере — простота транспортировки, возможность наслаждаться ароматами, солнцем, освежающим бризом и так далее, — я между прочим заметил, что иногда смогу ездить без шлема. Он разразился хохотом и с присущей ему практичностью заметил, что если я упаду (а этого никак нельзя исключать), то могу удариться или даже сломать челюсть и мой главный исследовательский инструмент окажется бесполезным. Поняв, что он прав, я экипировался по всем правилам.

Пытаясь спрятаться от ветра и обнаружить хоть какие-то признаки пребывания человека в этих местах, я свернул на одну из боковых дорог, обозначенных на карте переплетением нитей между главными трассами. Мне сразу полегчало и повеселело. Я катил на «Монике», жизнерадостный и беззаботный, размышляя о том, что ждет меня впереди. То, что открывалось моему взору, вызывало возбуждение и любопытство. Во время нашего с Томом путешествия мы ограничились побережьем, и теперь увиденное поражало новизной. Сколь бы ни терялся я в безлюдных просторах, мною двигало желание изведать диковинное, сулящее новые вопросы и ответы.

Когда я приблизился к одному из немногих необитаемых домов, с лаем выскочили две собаки непонятной породы, которым непременно хотелось вцепиться зубами в колеса «Моники». Я не видел ничего подобного с тех пор, как ездил по безлюдным местам Ирландии в поисках хороших мест для рыбалки.

Метров пятьдесят я проехал без больших неожиданностей, а потом свернул на одну из тех отвратительных дорог, с которыми мне еще неоднократно придется встретиться во время своего путешествия. Скутер начало трясти, потом он стал угрожающе крениться набок. Один рюкзак выпал на дорогу, за ним — второй. Моя очередь наступила, когда «Моника» застыла у обочины. Медленно, не теряя самоуважения, она завалилась набок. Одна из собак подбежала и, обнюхав мои ноги, убралась восвояси. Она явно была довольна собой.

К счастью, никто не пострадал: ни я, ни скутер, хотя мое чувство собственного достоинства и было уязвлено. Я смог вернуться в седло и продолжить путь, радуясь тому, что не нашлось свидетелей моего унижения.

Вперед, вперед! Прокладывая путь в океане вина! Кто выпьет всю эту жидкость? Признаюсь, что сам вовсе не прочь пропустить стаканчик-другой, да и репутация сицилийского вина в мире достаточно высока, однако мне начало мерещиться, что эти бесконечные, бескрайние гектары вознамерились утолить жажду всего мира.

Некоторое время спустя я добрался до Салеми и миновал его. Сейчас это был тихий и несколько обветшавший город, но он знал лучшие времена. Салеми когда-то предложил убежище маврам и евреям, после того как Фердинанд Арагонский в 1492 году изгнал их с испанских территорий; а в 1860 году Гарибальди, начав борьбу с неаполитанскими Бурбонами, провозгласил Салеми столицей Сицилии. В этом впечатляющем качестве город пробыл три дня. Однако казалось, что, вопреки внешнему спокойствию, Салеми и сегодня несет на себе отпечаток нонконформизма, присущего всей сицилийской культуре. Несмотря на оккупацию, контроль, эксплуатацию и принуждение, сицилийцы никогда не были покорными.

Дорога поднялась на холмы, окружавшие с одной стороны красивейшую долину Беличе, очарование которой нарушал пример сюрреализма, поразивший меня как некий символ сицилийской жизни. Б о льшая часть холма была покрыта неизвестно откуда взявшимся бетонным одеялом. Это был уникальный памятник тому, что когда-то было городом Джибеллина, разрушенным землетрясением 1968 года. Идея накрыть развалины бетонным покровом и создать огромный мемориал на открытом воздухе принадлежала Альберто Бури, художнику из Умбрии, основателю влиятельной Gruppo Origine, о которой я, признаюсь, практически ничего не знал. Несмотря на отталкивающую жестокость зрительного эффекта, мемориал врезался в память. В нем было нечто безумное и эксцентричное, и не заметить его было невозможно.

На подъезде к Корлеоне ветер стих, солнце начало припекать, и по моему телу разлилось приятное тепло. Поля по обеим сторонам дороги и впереди пестрели цветами — кроваво-красными маками, фиолетово-синей викой, ярко-желтым чертополохом, сурепкой, валерианой — и какими-то вьющимися растениями, названий которых я не знал, со звездообразными шапками на розоватых стеблях. Бескрайние виноградники сменились оливковыми деревьями, по форме напоминавшими африканскую стрижку, и стало больше прямоугольных бисквитно-желтых полей пшеницы, окруженных зарослями клевера, алого, как кардинальская мантия. Под лучами солнца убегающие вдаль холмы лились блестящими и ровными потоками, га исключением тех мест, где из плодородных полей внезапно возникали нагромождения камней, поросшие темно-зеленым падубом и скальным дубом.

Корлеоне занимает особое место в современной иконографии как типичный город мафии. Он не только дал свое имя самому известному из всех кинематографических мафиозных семейств в киноэпопее о «Крестном отце», но и является родиной двух недавних капи ди тутти капи— двух «боссов боссов» мафии. Это Того Риина, человек, объявивший войну итальянскому государству, и Бернардо Провенцано, по прозвищу «Трактор», арестованный недавно, после того как находился в бегах сорок пять лет.

Старая часть города, контрастирующая с залитыми гнетом и солнцем полями, вызвала странные ощущения. Мне казалось, что дома, стоящие по обеим сторонам узких, извилистых улиц, наступают на меня. Старинный, средневековый центр Корлеоне с его более высокими современными зданиями производил совсем другое впечатление. Здесь была парочка вполне приличных баров, но очевидное богатство окружающей сельской местности (или феноменальное количество денег, добытых основным бизнесом города) не повлияло на статус города как единого целого. (Впрочем, эта неприглядность могла быть преднамеренно иллюзорной. По словам одного юриста, с которым я позже познакомился, облезлые снаружи здания изнутри выглядели совсем иначе. Боссы корлеонской мафии, не желая афишировать своего богатства, предпочитали прятать окружавшую их роскошь от посторонних глаз. «Совсем как арабы», — прокомментировал юрист.

Однако на темных улицах города притаилась подлинная жемчужина.

Эта лавка на маленькой площади выглядела вполне заурядной. Над дверью не нашлось никакой именной надписи, одно лишь слово «Dolceria», написанное готическим шрифтом, и чуть ниже — «Пряности — Ликеры — Мороженое» («Droghe — Liquori — Gelatin»). Меня удивило слово droghe, которое, насколько мне было известно, могло означать либо лекарства (или наркотики), либо специи.

В самой лавке я не заметил ничего из тех деталей, которые отличают современный дизайн подобных заведений. Она была мрачноватой, старомодной, с застекленными деревянными полками, забитыми кондитерскими изделиями, конфетами и, к моему большому удивлению, бутылками с такими виски и бренди, о каких я раньше даже и не слышал. И канноли.

Канноли — традиционные кондитерские изделия Сицилии. «Благословенны деньги, потраченные на покупку канноли, каждая канноли — это королевский скипетр» — писала Мэри Тэйлор-Симети [6]в «Sicilian Food». Они бывают разного размера, но все представляют собой трубочки из обжаренного теста, наполненные рикоттой — сырной массой, подслащенной сахаром и медом, — и украшенные шоколадом и цукатами.

Уэверли Рут, свободный от национальных предрассудков, веселый и эрудированный писатель, считал, что происхождение канноли скорее фаллическое, нежели монархическое, хотя если вдуматься, то окажется, что между фаллосом и скипетром есть нечто общее. Как бы там ни было, в канноли нашла свое отражение история Сицилии. Обжаренные трубочки из теста унаследованы от обитателей Северной Африки. Римляне использовали мед для придания блюдам сладкого вкуса.