С первым же восходом солнца на востоке Средиземья, в краю Хилдориэн, проснулись младшие Дети Илуватара. Но впервые солнце взошло на западе, и глаза людей обратились туда, и ноги их, когда они бродили по земле, чаще всего несли их на запад. Эльдары звали их а?тани, Вторые; а еще — хи?лдоры, Последыши, и многими другими именами: апано?нары — Послерожденные, э?нгвары — Болезненные, и фиримары — Смертные; называли они их и Захватчиками, и Чужаками, и Непостижимыми, Носящими в Себе Проклятье, Тяжкорукими, Боящимися Ночи, Детьми Солнца. В преданиях Предначальной Эпохи о людях сказано мало — лишь об Отцах Людей, атана?тарах, в первые годы Солнца и Луны пришедших на север мира. Никто из валаров не явился в Хилдориэн, дабы наставить людей или призвать их в Валинор; и люди не так любили валаров, как боялись их, и не понимали замыслов Стихий, будучи отчуждены от них в борьбе с миром. Ульмо тем не менее думал о людях в согласии с волей Манвэ; и его послания часто приходили к ним с рекой или дождем. Но люди и сейчас не разумеют таких вещей — а в те годы, до смешения с эльфами, и вовсе ничего в них не понимали. Потому они любили воду, и песня струй трогала их сердца, но смысл ее оставался темен. Однако, говорят, вскоре они встретили Эльфов Ночи и подружились с ними. И в детстве своем люди стали товарищами и учениками этого древнего народа, эльфов–странников, никогда не стремившихся в Валинор, а о валарах знавших лишь понаслышке.

Моргот вернулся в Средиземье незадолго до того, и власть его еще не распространилась; да и внезапное явленье двух новых светил сдерживало его. В холмах и лугах не таилась опасность; и новые растения, рожденные много лет назад в думах Йаванны и посеянные во тьме, пошли в рост и зацвели. На запад, север и юг направляли свой путь дети людей, и радость их была радостью утра, когда каждый лист еще зелен, а роса не просохла.

Но рассвет краток, а день часто нарушает его обещания; близилось время великих северных войн, когда нолдоры, синдары и люди вышли на бой с полчищами Моргота Ба?углира — и были разбиты. К этому концу неуклонно вели их и хитроумная ложь Моргота, что он сеял издревле, и проклятье за резню в Альквалондэ, и клятва Феанора. Лишь малая толика рассказана здесь о деяньях тех дней — и более всего сказано о Сильмарилах и нолдорах и о тех Смертных, что оказались замешаны в их судьбе. В те дни люди и эльфы были внешне похожи и одинаково сильны, но эльфы искуснее, мудрее и красивей; и те, кто жил в Валиноре и видел Стихии, настолько же превосходили Сумеречных Эльфов, насколько те превосходили Смертных. Лишь в Дориате, где правила Мелиан из рода валаров, приблизились синдары к калаквенди Благословенного Края.

Бессмертными были эльфы, и мудрость их прибывала с веками, и ни недуг, ни скорбь не несли им смерти. Тела их, правда, принадлежали Земле, и их можно было уничтожить; и в те дни они были более схожи с телами людей, ибо пламенный дух эльфов, что с течением времени сжигает их изнутри, недолго еще жил в них. Но люди были хрупкими, оружие и неудачи легче убивали их, а исцелялись они хуже, они старели и умирали. Что происходит с их душами после смерти — эльфы не знают. Кое–кто говорит, что они также приходят в чертоги Мандоса; но их чертог ожиданья не тот, что у эльфов, и по воле Илуватара лишь Мандос — не считая Манвэ — знает, куда уходят они из безмолвных палат на берегу Внешнего Моря. Никто не возвращался из жилищ мертвых, кроме Берена, сына Барахира, чья рука коснулась Сильмарила; но он после того не говорил со Смертными. Быть может, после смерти люди уходят из воли валаров, и не все предпето в Песни айнуров.

Позже, когда победа Моргота, как он и замышлял, разделила людей и эльфов, те эльфы, что остались в Средиземье, начали слабеть, и люди захватили свет Солнца, а квенди бродили при свете луны и звезд по пустынным землям и островам, уйдя в леса и пещеры и став лишь воспоминаниями и тенями — кроме тех, кто время от времени отплывал на Запад и навеки покидал Средиземье. Но в начале лет эльфы и люди были союзниками и почитали друг друга родичами, и были среди людей такие, кто постигал мудрость эльдаров и становился величьем и доблестью подобен вождям нолдоров. И славу и красоту эльфов, и судьбу их по праву делят потомки людей и эльфов — Эарендил и Эльвинг, и сын их Элронд.

Как уже говорилось, Феанор и его сыновья первыми из изгоев в Средиземье высадились на пустоши Ламмот, что значит Великое Эхо, на внешних берегах залива Дренгист. И едва нолдоры ступили на берег, клики их были подхвачены холмами и умножились, голосами бессчетного могучего войска наполнив берега Севера. И гул пламени, пожиравшего корабли в Лосгаре, унесся в море гневным ревом великой бури, и все, кто слышал его, исполнились изумления.

Сполохи пожара видел не только Финголфин, брошенный Феанором в Арамане, но и другие соглядатаи Моргота. Ни одно предание не говорит, какие думы родились в душе Моргота при вести, что Феанор, его злейший враг, привел с запада войско. Но едва ли он испугался, ибо не верил тогда еще в силу нолдорских мечей; а вскоре стало ясно, что он замыслил сбросить нолдоров в море.

Под холодными звездами перед восходом луны воинство Феанора двинулось наверх по долгому заливу Дренгист, что пронзал Эред–Ломин — Зычные Горы, — и вошло в обширные земли Хитлума; и в конце концов подошли они к длинному озеру Мйтрим и разбили лагерь на северном берегу его, в краю, носившем то же название. Но орды Моргота, пробужденные шумом в Ламмоте и пожарами в Лосгаре, просочились через перевалы Эред–Ветрин, Теневого Хребта, и обрушились на Феанора внезапно, прежде чем лагерь успели укрепить как должно. И там, в седых полях Митрима, разыгралась Вторая Битва Войн Белерианда. Дагор–нуин–Гилиат зовется она, Битва–под–Звездами, ибо луна тогда еще не взошла; и прославлена эта битва в песнях. Нолдоры, немногочисленные и захваченные врасплох, тем не менее быстро победили: свет Амана не погас еще в их очах, они были сильны и скоры, гнев их гибелен, а мечи — длинны и смертоносны. Орки бежали пред ними, их выбили из Митрима с большими потерями и гнали через Теневой Хребет до великой равнины Ард–Га?лен, что лежит к северу от Дортониона. Те отряды Моргота, что проникли в долину Сирита и осаждали Кирдана в Фаласских гаванях, двинулись на помощь оркам — и тоже были разбиты. Ибо сын Феанора Целегорм, прознав о них, устроил засаду и, обрушившись на врага с холмов близ Эйтель–Сириона, оттеснил орков в топи Се?рех. Воистину, дурные вести пришли в Ангбанд, и из всего воинства, подготовленного им для завоевания Белерианда, возвратилась лишь жалкая горстка.

Однако, хоть до поры Моргот и не знал этого, была у него причина для величайшей радости. Ибо Феанор, в гневе своем на Врага, не остановился, но продолжал гнать остатки орков, думая добраться так до самого Моргота. И он хохотал, играя мечом, радуясь, что не отступил перед гневом валаров и трудностями пути и узрел час мести. Ничего не знал он об Ангбанде и о тех огромных силах, что столь быстро собрал Моргот; но хоть бы и знал — его бы это не удержало, ибо он был безрассуден и пылал гневом. И вышло так, что он далеко опередил свое войско. Увидя это, прислужники Моргота повернули назад, и на помощь им вышли из Ангбанда балроги. Там, близ пределов Дор–Даэделос, края Моргота, Феанор с немногими друзьями был окружен. Бился он долго и неустрашимо, хотя был объят огнем и изранен; но в конце концов его поверг Готмог, предводитель балрогов, которого после сразил в Гондолине Эктелион. Там Феанор и погиб бы, не приди ему в это время на помощь сыновья с войском. Балроги оставили его и отступили в Ангбанд.

Сыновья же подняли отца и понесли к Митриму. Но когда подошли к Эйтель–Сириону и готовы были ступить на тропу, ведущую к перевалу, чтобы перейти горы, Феанор велел остановиться: раны его были смертельны, и он знал, что час его близок. И, бросив последний взгляд со склонов Эред–Ветрина, он узрел вдали пики Тангородрима, мощнейшей из твердынь Средиземья, и осознал в прозрении смерти, что никогда недостанет у нолдоров силы сокрушить их; но трижды проклял он имя Моргота и оставил сыновьям завет хранить клятву и отомстить за отца. Затем он умер; но нет у него ни могилы, ни гробницы, ибо столь пламенным был его дух, что, едва он отлетел, — тело Феанора стало золой и развеялось, как дым. Подобных ему никогда больше не появлялось в Арде, а дух его не покидал чертогов Мандоса. Так закончил жизнь величайший из нолдоров, чьи дела принесли им огромную славу и гибельнейшую беду.