И отвечал Брандир: «Ниниэль больше нет. Дракон мертв, и мертв Турамбар, и это добрая весть».

Тогда возроптали люди, твердя, что он обезумел; но молвил Брандир: «Внемлите же! Нежная Ниниэль также мертва. Она бросилась в Тейглин, не желая более жить, ибо узнала, что, прежде чем погрузиться в бездну забвения, была она Ниэнор, дочерью Хурина из Дор–Ломина, а Турамбар, Турин, сын Хурина, был ее братом».

И в то мгновение, когда он смолк, а люди зарыдали, Турин вживе явился среди них. Ибо, едва издох дракон, беспамятство покинуло Турина, и он впал в глубокий сон усталого человека. Однако ночной холод пробудил его, а рукоять Гуртанга впилась в бок, и он очнулся. Увидал Турин, что кто–то перевязал ему руку, и удивился, что его оставили лежать на голой земле; он позвал и не услышал ответа, пошел искать помощи, ибо был измучен и слаб.

Однако люди, увидев его, отшатнулись в страхе, думая, что пред ними призрак; он же сказал: «Возрадуйтесь, ибо Дракон мертв, а я жив. Но отчего презрели вы мой совет и двинулись навстречу опасности? И где Ниниэль? Я хочу видеть ее. Надеюсь, вы не привели ее собой?»

Тогда Брандир сказал ему, что это было именно так и что Ниниэль мертва. Но жена Дорласа воскликнула: «Господин, да ведь он безумен! Он пришел сюда, говоря, что ты мертв и что это добрая весть. Но ведь ты жив!»

Разгневался Турамбар, решив, что все, что говорил и сделал Брандир, было из ненависти к нему, Турамбару, и к Ниниэль и из зависти к их любви; и он гневно заговорил с Брандиром, называя его Косолапым. Тогда Брандир рассказал все, что слышал, и объявил, что Ниниэль — Ниэнор, дочь Хурина, и повторил последние слова Глаурунга, назвав Турамбара проклятием его рода и всех, кто дал ему приют.

И взъярился Турамбар, услышав в этих словах поступь рока, что преследовал его, и обвинил Брандира в том, что тот привел Ниниэль к смерти, радостно повторив ложь Глаурунга, если только не сам измыслил ее. Он проклял Брандира и убил его, и бежал от людей, скрывшись в чаще. Но вскоре безумье покинуло его, он пришел к Ход–эн–Эллету, сел там и тяжело задумался над всем, что совершил, и воззвал к Финдуилас, прося у нее совета, ибо не знал, что хуже для него — идти в Дориат, чтобы отыскать родных, или навсегда забыть их и искать смерти в бою.

И когда он сидел так, от перекрестья Тейглина подошел отряд Сумеречных Эльфов, который вел Маблунг; он узнал Турина и приветствовал, искренне радуясь, что видит его живым, ибо знал, что Глаурунг направился в Бретил, а там, по слухам, обитал ныне Черный Меч Нарготронда, потому Маблунг и пришел туда, желая остеречь Турина и, если понадобится, помочь ему; но молвил Турин: «Ты опоздал. Дракон мертв».

Изумились эльфы и вознесли ему великую хвалу, но Турин остался равнодушен и сказал: «Лишь одного прошу я: поведайте мне, что с моими родными, ибо узнал я в Дор–Ломине, что они ушли в Потаенное Королевство».

Ужаснулся Маблунг, но вынужден был рассказать Турину, как сгинула Морвен и как Ниэнор была заклята немотой и забвением, как скрылась она от них у рубежей Дориата и бежала на Север. Так узнал Турин, что рок настиг его, и что неправедно он убил Брандира, и что сбылись слова Глаурунга. И расхохотался он, как безумный, вскричав: «Вот воистину горькая шутка!» Велел он Маблунгу вернуться в Дориат и отнести туда его проклятие. «Проклятье вам и вашему походу! — крикнул он. — Вот все, что было нужно. Теперь приходит ночь».

И Турин бежал от них быстро, как ветер, а они, дивясь и не зная, что за безумие овладело им, последовали за ним. Турин, однако, обогнал их; он пришел к Кабед–эн–Арасу и услышал рев воды, и увидел, что листья опали с дерев, словно настала зима. Там он вынул меч, последнее, что у него оставалось, и молвил: «Привет тебе, о Гуртанг! Не ведаешь ты ни верности, ни господина, кроме лишь руки, что вздымает тебя. Нет крови, от которой ты откажешься. Возьмешь ли ты кровь Турина Турамбара, дашь ли мне скорую смерть?»

И зазвенел ответно ледяной голос клинка:

— О да, я с радостью отведаю твоей крови, чтоб забыть вкус крови Белега, моего господина, и Брандира, убитого неправедно. Я дам тебе скорую смерть.

Тогда Турин воткнул меч рукоятью в землю и бросился грудью на острие Гуртанга, и черный клинок убил его. Тут подоспели Маблунг и прочие эльфы и узрели труп Глаурунга и тело Турина, и опечалились; когда же явились туда люди Бретила и узнали эльфы причину безумия и смерти Турина, они ужаснулись, и Маблунг промолвил с горечью: «Я также причастен к проклятью Детей Хурина. Вестью своей я убил того, кого так любил».

Затем они подняли Турина и увидали, что Гуртанг распался на две части. Эльфы и люди собрали большую груду хвороста, развели огромный костер и сожгли Дракона, и он обратился в пепел. Турина же положили на вершине кургана, где он погиб, и с ним легли в могилу обломки Гуртанга. А когда все было сделано, эльфы пропели погребальный плач по Детям Хурина и возложили над могилой огромный серый камень, и было на нем выбито рунами Дориата:

ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА

А ниже они приписали:

НИЭНОР НИНИЭЛЬ

Но ее не было в той могиле, и никто никогда не узнает, куда унесли ее холодные воды Тейглина.

Как завершилась история Турина Турамбара; но Моргот не дремал и не уставал творить лихо, и его счета с родом Хадора еще не были сведены. Злоба его против этого рода была неутолима, хотя Хурин находился в его власти, а Морвен, обезумев от горя, бродила в дебрях. Горька была доля Хурина, ибо все, что узнавал Моргот о своих лиходейских свершениях, становилось известным и Хурину; только ложь мешалась с правдой, а все доброе скрывалось либо искажалось. Любыми путями Моргот старался очернить то, что свершили Тингол и Мелиан, ибо ненавидел их и боялся. Потому когда он решил, что время пришло, то освободил Хурина из оков, дозволив ему идти куда пожелает; Моргот утверждал, что им движет жалость к поверженному врагу, но лгал, ибо целью его было заставить Хурина ненавидеть людей и эльфов еще сильнее. Хотя Хурин не доверял словам Моргота, зная доподлинно, что тот не ведает жалости, он принял свободу и ушел в горе, усугубленном речами Черного Властелина: как раз исполнился год со дня смерти его сына Турина. Двадцать восемь лет был Хурин пленником в Ангбанде, и вид его стал суров и мрачен. У него были длинные седые волосы и борода, но держался он прямо, лишь опирался на черный посох — и был опоясан мечом. Так пришел он в Хитлум, и услыхали вожаки смуглолицых предателей, что через пески Анфауглита прошел конный отряд черных солдат из Ангбанда и что с ними шел старик, окруженный большим почетом. Посему смуглолицые не схватили Хурина, но позволили ему беспрепятственно бродить в тех краях, и поступили мудро, ибо уцелевшие соплеменники Хурина избегали его, сочтя, что он пришел из Ангбанда другом и союзником Моргота.

Так освобождение наполнило сердце Хурина еще большей горечью. Он покинул Хитлум и поднялся в горы. Там узрел он вдалеке, меж туч, вершины Криссаэгрима и вспомнил Тургона, и возжелал вернуться в потаенное королевство Гондолин. И вот спустился он с Эред–Ветрин, не ведая, что за каждым его шагом следят Морготовы твари; переправясь бродом Бритиах, что на Сирионе, пришел он в Димбар и очутился у мрачного подножья Эккориата. Весь этот край был холоден и пуст; и безнадежно озирался Хурин, стоя у огромного каменного водопада, под отвесной скальной стеной; не знал он, что только это и осталось от древней Дороги Спасения: Иссохшая Река была перекрыта, а сводчатые врата обрушены. Тогда Хурин взглянул в серое небо, надеясь, что снова, как некогда в юности, узрит там орлов, но увидал лишь тени, гонимые ветром с востока, и тучи, клубящиеся вокруг недоступных пиков; и услыхал лишь свист и шипение ветра среди камней.

Однако великие орлы были сейчас настороже и отлично разглядели далеко внизу Хурина, затерявшегося в сумеречной дымке; и сам Торондор немедля отнес эту весть Тургону, ибо счел ее важной. Тургон же молвил: