— Вот как?

— Да, я хотела, чтобы вы осмотрели одного человека.

— То есть пациента. — Шоу произнес слово «пациент» так, будто собеседница пообещала показать ему утконоса.

— Да.

Доктор невесело усмехнулся и проговорил:

— Тогда я вряд ли смогу вам помочь. Видите ли, у меня совсем не остается времени на пациентов… Я слишком занят: преподавание, исследования. Трудно за всем поспеть. Боюсь, мне придется вас разочаровать, но…

— Доктор, я не прошу вас брать нового пациента. Я только хотела, чтобы вы его осмотрели. Вы — настоящий специалист, а этот случай совершенно необычный.

На том конце провода скептично хмыкнули:

— Полагаете?

«Осторожно, — предостерегла себя Эйдриен. — Не рассказывай слишком много. Иначе в дверях появятся другие специалисты — со смирительной рубашкой».

— Такие вещи не очень удобно обсуждать по телефону. Скажу лишь, что речь идет о человеке, который страдает крайней формой самообмана.

— Он дееспособен?

— Да.

— Насколько самостоятелен?

— Он считает себя психотерапевтом.

— Да что вы! — Умиление Шоу было столь же явственно, сколь и его недавний скептицизм.

— И хуже всего — он лечит людей.

— Ого. — Интонация Шоу перешла с мажора на минор. — Приведите своего знакомого в четверг. Я смогу принять его в десять.

Психиатр продиктовал собеседнице свой адрес, и та положила трубку. Теперь она чувствовала себя настоящей героиней. Дюран сидел в гостиной и допивал бутылку пива. Подойдя к нему, Эйдриен сообщила:

— В четверг утром поедем кое с кем повидаться.

— С кем же?

— С одним психиатром. Он живет в Нью-Йорке.

Джеффри окинул девушку скептическим взглядом и поинтересовался:

— И чего мы этим добьемся?

Эйдриен пожала плечами:

— Пока не знаю. Просто я подумала, что нам не помешает мнение специалиста.

— О чем?

— О тебе.

— Обо мне? — удивленно переспросил Дюран.

Девушка кивнула. Морально она уже была готова к неминуемым, на ее взгляд, возражениям: «Со мной все в порядке. Чувствую себя как никогда», и так далее. Но ее опасения оказались напрасны — в ответ она услышала всего два слова:

— Неплохая мысль.

На следующее утро Эйдриен поднялась рано и посетила небольшой рынок в северной части города, где приобрела дешевый пишущий магнитофон. На обратном пути, возвращаясь в «Соленые брызги», остановилась у придорожного кафе и купила на двоих кофе и круассанов.

Когда она вошла в дверь, навстречу выплыл Дюран. Он запустил в волосы пятерню и зевал — видно, только проснулся.

— Знаешь, я подумала, неплохо бы послушать пленку, — предложила Эйдриен.

— Какую пленку?

— Ту, что ты не успел отправить.

— А-а, — хмуро проворчал психотерапевт. — Эту…

— А что, какие-то проблемы?

Он покачал головой:

— Все не так просто.

— О чем ты?

— Ну, во-первых, я не могу этого позволить по этическим соображениям. Видишь ли, Хенрик — мой пациент. Когда он говорит со мной, это конфиденциально — как если бы я был священником на исповеди, понимаешь?

— То есть как если бы ты был настоящим психотерапевтом…

Дюран проигнорировал сарказм.

— И еще — ты судишься со мной, так что… В общем, мне эта идея не нравится.

— Я с тобой не сужусь.

— Как так, судилась же?

— Да. Но это в прошлом. Я отзову жалобу сразу, как только… — Эйдриен замялась и несколько неуверенно договорила: — Как только все встанет на свои места.

— С чего бы вдруг?

— Потому что так не делается: сегодня я подаю на тебя в суд, а завтра мы вместе прячемся в гостинице. Некрасиво. А кроме того, все далеко не так просто, как могло показаться сначала.

После недолгого размышления Джефф решился:

— Хорошо, согласен. Только тебе не обязательно знать имя и фамилию клиента.

Эйдриен склонила голову набок, а затем согласно кивнула.

— Мне просто надо услышать тебя за работой.

Говорил обладатель низкого, грудного голоса. Его английский выглядел почти безупречно, только слегка чувствовался резковатый бенилюксовский[28] акцент. Дюран небрежно развалился в кресле и задумчиво слушал, глядя в потолок.

— Вообще-то ты с ним встречалась.

— Я?

Джеффри кивнул:

— Когда впервые пришла ко мне.

Собеседница задумалась, припоминая.

— У нас был сеанс, — подсказал Дюран. — Помнишь здоровяка со светлыми волосами?

Эйдриен склонилась к магнитофону и прибавила громкость, хмурясь от безуспешных попыток вспомнить пациента доктора.

— Ты наорала на него, ну? Крикнула: «Проснись!»

— Ах да. Точно!

— И назвала меня…

Она кивнула.

— Я очень расстроилась. А теперь — тише, я хочу послушать. — Эйдриен чуть отмотала назад пленку и прибавила громкость.

Дюран: «Сосредоточься на дыхании. Во-о-от так. А сейчас дыши со мной вместе… Хорошо! Очень хорошо. Ты чувствуешь умиротворение, Хенрик? Оно пронизывает тебя насквозь. И когда мы выдыхаем, чувство покоя только усиливается. Вот так. Да. Вот так. Я хочу, чтобы ты ощутил воздух, как он входит и выходит. Ты знаешь, где мы, Хенрик?

Хенрик: В безопасном месте.

Дюран: Верно. Мы в безопасном месте. На скале. Я слышу, как ласкают камень волны. Прямо под нами. Легкий ветерок колышет водную гладь. Ты чувствуешь, как он ворошит волосы?

Хенрик: И чайка. Над головой.

Дюран: Верно. Там чайка, кружит в небе над нашими головами. Парит на ветру.

Хенрик: Как хорошо.

Дюран: А теперь я попрошу тебя вспомнить ту ночь, когда ты ехал… Ты ехал на машине в Уоткинс-Глен. Помнишь, Хенрик?

Пленка микрокассеты медленно отматывалась.

Хенрик: Было уже поздно, дело шло к вечеру — стоял ясный день, я шел мимо кондитерской.

Дюран: Нет, вряд ли. Не думаю, что ты шел. Может быть, ты ехал? Ты помнишь, что сидел в машине? Вечером?

Хенрик: Да.

Эйдриен взглянула на психотерапевта, который поставил ноги на пол и, сосредоточенно подавшись вперед, внимательно слушал.

Дюран: Кому принадлежала машина?

Хенрик: Я… не помню.

Дюран: Я полагаю, твоим родителям?

Хенрик: Да. Родителям.

Дюран: Отлично. А потом что случилось?

Хенрик: Я увидел огни.

Дюран: На что они похожи?

Хенрик: Я подумал, что это фары, но…

Дюран: Нет. Я уже говорил тебе, Хенрик: так подумал твой отец. Тебе было семь лет, ты растерялся. А потом огни окружили тебя. Ты купался в свете. Помнишь?

Хенрик: Да. Да, конечно.

Дюран: Казалось, будто… Ты можешь сказать мне, на что это было похоже, Хенрик?

Хенрик: Не знаю.

Дюран: Ты словно оказался в свете прожектора, правда?

Хенрик: Да! В моей груди. Как… прожектор в моей груди!

Эйдриен остановила запись и пристально посмотрела на Дюрана. Он сдвинулся на самый край сиденья и выглядел явно потрясенным.

— Ты рассказываешь за него, — сказала она.

Тот кивнул.

— Ведешь его по какому-то сценарию, — пояснила собеседница.

— Я и сам понял.

— И это называется терапией?

Джефф покачал головой:

— Нет. Это… не знаю что.

— И чем страдает твой пациент? Какие у него проблемы?

Психотерапевт откашлялся.

— У него галлюцинации. Считает, что его похитили инопланетяне. Он уверен, будто у него в сердце сидит червь, отдающий ему приказы.

Эйдриен внезапно зашлась пронзительным злым смехом и так же неожиданно смолкла.

— Что ты с ним делаешь?

Джеффри словно дар речи потерял. Наконец откашлялся и сказал:

— Ну, после того, что мы слышали, я, видимо, свожу его с ума.

— Как и Нико. Только другой байкой.

Бывший врач не находил слов.

Девушка склонилась над магнитофоном и снова нажала «Пуск». На пленке психотерапевт продолжал морочить клиента. Полчаса спустя, когда сеанс подошел к концу, Эйдриен шлепнула по кнопке «Стоп» и взглянула на Дюрана.

— Я одного не пойму, — сказала она. — Зачем ты забиваешь людям головы этим бредом?