У них еще на эту тему произошел разговор: «Где ты была?» — «Нигде». — «То есть как нигде? Я тебя всюду искала». — «Не заводись, просто закрутилась и забыла перезвонить». После недолгих размышлений вспомнилось, что те события происходили как раз в начале октября. Эйдриен окатило волной некоего злорадного удовлетворения при мысли, что сестра ей солгала. Вот доказательства — прямо здесь, на компьютере, ее собственные слова: «Джека — в собачий питомник».

«Где ты была?» — «Нигде».

Девушка выключила компьютер, встала, потянулась и зевнула, подумав: «Никки вела тайную жизнь. Где-то».

Утро началось с шума дождя. По крыше сильно барабанило, где-то рядом яростно ревел прибой, а Эйдриен лежала на непривычно голом матрасе, кутаясь в колючее одеяло. Домик сдавался без постельного белья, а когда они с Дюраном ездили за покупками, это совсем вылетело из головы. Хорошо хоть, нашлась пара ветхих пляжных полотенец, так что душ можно было принимать без неприятных последствий. Голова болела, и девушка коснулась ушибленного места, осторожно ощупав припухлость над ухом. Кажется, со вчерашнего дня стало только хуже. Свесив ноги с кровати, страдалица взглянула на часы и удивленно захлопала ресницами: почти полдень!

Быстро оделась, натянула футболку и шорты для пробежек с явным намерением не отступать от заведенных правил, хотя и могло показаться, что планы на утро безнадежно испорчены из-за дождя. Дюран проснулся давно. Чистый и выбритый, он устроился на диване и, сжимая в руке пульт, смотрел телевизор. Эйдриен заглянула в комнату, и он выключил звук.

— Привет.

— А ты, как я погляжу, от голубого экрана ни на шаг?

Вопрос был риторическим, но Джефф не уловил иронии. Он задумался и после размышления ответил, словно это оказалось для него откровением:

— Да, видимо.

Нажал кнопку, и телевизор, вспыхнув, погас. Дюран небрежно отбросил пульт в сторону.

— Мог бы меня разбудить, — упрекнула Эйдриен.

Джефф пожал плечами:

— Зачем? На улице льет, как из ведра.

— Я хотела кое-что сделать перед отъездом.

— Что, например?

— Ну, для начала выпить кофе, — без долгих раздумий ответила Эйдриен и направилась на кухню ставить чайник. На стойке нашлись специальная пластмассовая воронка для заваривания кофе и коробочка фильтров. Девушка вложила фильтр в воронку, водрузила ее на чашку и щедро насыпала пару столовых ложек кофе.

— Ты не в курсе, Никки никуда не уезжала? — поинтересовалась она между делом.

— То есть? — не понял Джефф и зашел на кухню.

— Нико когда-нибудь выезжала из города?

Дюран нахмурился.

— Предположительно в начале октября, — продолжила собеседница. — Дней за десять до… — Но тут засвистел чайник, и фраза повисла в воздухе. Эйдриен молча залила кипятком молотый кофе.

— Да, она пропустила сеанс, — подтвердил Джеффри, — как раз тогда.

— Такое часто происходило? — поинтересовалась Эйдриен.

Психотерапевт покачал головой:

— Нет. Редчайший случай.

— А куда уезжала, не знаешь?

Дюран пожал плечами:

— Нет. Только она здорово загорела. Помню, я еще пошутил на этот счет и спросил, где она пропадала.

— И что она ответила?

— Сказала — на пляже.

— Очень интересно. А на каком?

— Она не стала распространяться, а я не настаивал.

— Что ж так?

— Пациентке не хотелось откровенничать, а меня это не так уж интересовало.

Ветер крепчал, дождь заметно усилился. Началась гроза: в небе вспыхивали молнии, гром гремел так, что стекла дребезжали. Казалось, небесный свод готов развалиться на части.

— Никки боялась грозы, — вспомнила Эйдриен.

— Никогда об этом не рассказывала.

— Серьезно? Еще маленькой, если начинало грохотать, она надевала теннисные туфли с резиновой подошвой и бежала прятаться в подвал.

За окном сорвало с петель ставню, и та стала хлопать на ветру, с грохотом ударяясь о стену дома. Снова и снова. Дюран бросился было на улицу, чтобы приладить ставню на место — Эйдриен едва успела схватить его за руку.

— Ты в своем уме? — крикнула девушка.

И они оба вдруг зашлись по-детски радостным смехом — так, что голова закружилась от хохота.

Ее ладонь лежала на его руке, и на какой-то миг показалось, что поцелуй неизбежен. Но тут за окнами грянуло — будто бомба взорвалась, — сверкнула молния, Эйдриен вздрогнула от неожиданности, а дом погрузился во мрак внезапно наступивших сумерек.

Когда девушка снова обрела способность дышать, она глотнула воздуха и сказала:

— Электричество отключили.

Дюран ухмыльнулся:

— А я-то решил, что началось светопреставление.

Они убивали время за шахматами — благо хорошего освещения для этого не требовалось. Дюран придумал, как заменить недостающие фигуры: крышки от бутылок превратились в пешки, солонки стали ладьями. Эйдриен не была сильна в шахматах, и противник обыграл ее за считанные минуты — с легкостью, почти не размышляя над ходами.

— Я смотрю, у тебя рука набита, — заметила девушка.

Джефф пожал плечами:

— Похоже на то.

— Дай отыграться, — попросила Эйдриен, расставляя фигуры на разлинованную от руки доску. — По сравнению с Гейбом игрок из меня никудышный… — Она замялась. — Один мой друг довольно серьезно занимался шахматами: числился в клубе или что-то вроде того. Короче, он пытался меня учить, так что не думай, будто я в шахматах ничего не понимаю.

Девушка погрузилась в легкую задумчивость, развернула доску и стала выставлять съеденные противником фигуры.

— Ну, берегись, сейчас я тебе задам. И не смей поддаваться. Посмотрим, сможешь ли ты меня теперь обыграть.

Дюран смог — и очень быстро. По правде говоря, все время, что шла игра, ходы обдумывала Эйдриен. Противник переставлял фигуры почти механически, словно знал наизусть каждую комбинацию. Ей же приходилось с трудом прокладывать себе путь на шахматной доске, минуя расставленные ловушки. На десятом ходу Дюран взглянул на соперницу и заявил:

— Мат.

Эйдриен уставилась на доску и в недоумении покачала головой:

— Не вижу. Где?

Тот пожал плечами:

— Здесь.

Она снова все проверила и нахмурилась:

— Ну, где?

— Прямо перед тобой.

Глаза метались от фигуры к фигуре. В итоге, отчаявшись что-либо обнаружить сама, Эйдриен недоверчиво посмотрела в лицо Дюрану:

— Покажи, я не понимаю.

Соперник невинно посмотрел на нее и проговорил:

— Смотри, шах.

Съев пешку на проходе, Дюран объявил шах королю. Еще два хода — и игра закончилась.

В середине четвертой партии ставню окончательно оторвало, и ветер швырнул в стекло мощную струю воды.

— Будь любезен, — попросила Эйдриен, откидываясь в кресле. — Закрой глаза и скажи, что тебе приходит в голову при мысли о шахматах.

Джефф решил не спорить, закрыл глаза и сосредоточился.

— Ну и?… — проговорила она.

— Доска, — с серьезным видом начал Джефф. — И фигуры.

— Поподробнее…

— Черные и белые. Красное и черное.

— Дальше.

Он задумался и неожиданно для самого себя проговорил:

— Ром.

Эйдриен открыла глаза от изумления:

— Ром?

— Да, такой резкий вкус… И букет. Коньячный, терпкий.

Собеседница не находила слов.

На миг Дюрану показалось, будто он держит в руке наполненный до краев бокал и рассматривает темную поверхность напитка с плавающим по ней одиноким кубиком льда, который становится все меньше и меньше…

— Что еще? — Голос доносился издалека, словно сквозь сон.

— Жара. Помню, там было жарко — рубашка к спине прилипла.

— А где ты находился?

— Не знаю. Все очень смутно. Это похоже на воспоминание… о воспоминании.

— Что еще?

— Музыка. — Дюран едва заметно склонил набок голову, будто прислушиваясь. Но от этого движения он потерял нить, образы рассеялись. Джефф открыл глаза и взглянул на Эйдриен.

— Задержись, — попросила она.

Дюран попытался, но впустую и скоро признал это.