— Я в белом, — рассказывала Нико, затаив дыхание. — Все, как полагается невесте: длинная фата и букет.

— Какие в нем цветы?

— Красные розы и гипсофилии, — без колебаний ответила пациентка. — Да, и еще папоротник. Розанна — жених. Глупость какая, как девочка может изображать жениха!

— Во что одета Розанна? — спросил Дюран.

— На ней черный смокинг с красной гвоздикой в петлице. Она такая прелесть! А Эйдриен несет кольца.

— В чем она?

— На ней, кроме венка из цветов, ничего нет.

— И вы подходите к алтарю?

— Угу.

— А свечи на нем есть?

— Да. Вокруг свечи, и какие-то люди занудно бубнят молитвы. А потом к нам выходит священник и спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину?…» — Голос Нико затих, и создалось впечатление, будто она забыла, что от нее требуется.

Дюран подсказал:

— Священник спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину…» — и что дальше? Насколько я помню, дальше следует твоя реплика?

— Верно, — сказала Нико.

— Что ты должна сделать?

— Встать на колени…

— И?

— Открыть рот.

Теперь дискомфорт Нико стал осязаемым, и Дюран забеспокоился, как бы нынешнее волнение пациентки не вылилось в истерику. Так уже случалось на прошлых сеансах, и психиатр решил сменить тактику:

— Расскажи о Розанне. Кто она?

— Жених.

Дюран отмахнулся от ответа, как от назойливой мошки.

— Верно, в кино она жених. А кто она в жизни?

— Когда не в фильме?

— Да.

— Розанна — моя старшая сестра, а Эйдриен — младшая.

— Вот как…

— Да, потому что когда мне исполнилось десять, Эйдриен — только пять. Значит, я гораздо старше.

— Как я понял, у тебя две сестры?

Нико покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Только Эйдриен, а Розанны больше нет.

— Почему?

— Она умерла.

— Ах, как жаль, — сказал Дюран и после некоторой паузы продолжил: — Как это случилось?

— Что?

— Как умерла Розанна?

— Ее убили в кино! — прошептала Нико.

— Да, верно, но ведь кино — это понарошку.

— Не-а. Там все было по-настоящему.

— Что именно?

— Все!

— Объясни.

— Кино настоящее: он оттянул ей голову за волосы и…

— Кто?

— Тот дядька.

— Какой дядька?

— В красном капюшоне. На нем был балахон с капюшоном.

— Балахон?

— Да, там все носили балахоны. Все, кроме меня, Розанны, и Эйдриен с Деком.

— А в чем был твой приемный отец?

Нико нахмурилась, по-детски собираясь с мыслями.

— В каких-то ремешках.

— Что-что?

— Ну, понимаешь, Дек считался каким-то важным священником, только никакой сутаны на нем не было — одни кожаные ремни и паутина в волосах.

— Ладно, я понял. Давай продолжим. Ты остановилась на том, что Розанну потянули за волосы, правильно?

Нико кивнула:

— Ага.

— А где она находилась в тот момент?

— На полу. Стояла на четвереньках.

— Почему на четвереньках?

— Потому что у нее был секс!

— Розанна занималась сексом?

Очередной кивок.

— С кем? — спросил Дюран.

— С какими-то людьми.

— Но она же была совсем маленькой?

Нико пожала плечами:

— Двенадцать лет.

— Хорошо. Она занималась сексом… и что потом?

— Я уже сказала: человек в красном капюшоне оттянул назад ее голову…

— И?

— Резанул ножом. Вот так. — Нико провела рукой по горлу.

— Что случилось потом?

Нико всхлипнула и отвернулась.

— Не отворачивайся, Нико, ты должна посмотреть. Просто скажи, что случилось.

— У Розанны сделались такие большие глаза — она очень напугалась! Кровь текла из раны, и она не могла сказать ни слова, только хрипела.

— А где в этот момент была ты?

— Под Деком.

— Ладно. Но… если все происходило в кино, понарошку…

Нико отчаянно замотала головой.

— Нет, — настаивала она, приподнявшись на локте; девушка почти кричала от страха. — Не понарошку! Все случилось по правде! У Дека даже был специальный ящик, запиравшийся на ключ. Там он хранил кино, а иногда заставлял меня сидеть и смотреть вместе с ним. А Розанны я больше не видела. Она исчезла, умерла в тоннеле, который дядьки зачем-то называли церковью…

Дюран стал тихо нашептывать, пытаясь успокоить Нико: «Тш-ш-ш, все в порядке. Я рядом, ничего плохого не случится».

Мало-помалу напряжение отпустило Никки, и она, обессилев, уронила голову на подушку.

Тихо, медленно проговаривая слова, психотерапевт вывел пациентку из транса, в обратном порядке повторяя путь по воображаемому ландшафту, столь знакомому им обоим: тропка, ручей, начало дороги.

— Глубоко вдохни, — сказал он. — Какой воздух! Свежий, прохладный.

Ее грудь поднялась, опустилась и снова поднялась.

— Когда я досчитаю до пяти, — попросил Дюран, — ты проснешься свежей и отдохнувшей. Хорошо? — Не дожидаясь ответа, он начал отсчет: — Один… два… три.

Веки Нико дрогнули, и глаза открылись: широкие зрачки тут же сузились на свету.

Дюран протянул ей салфетку.

— Ты неплохо поработала, Нико. Я тобой горжусь.

Некоторое время она отчаянно щурилась, пока глаза не привыкли к свету, затем свесила ноги с дивана, села прямо и откашлялась. Никки разрумянилась, ее глаза блестели.

— Значит, все хорошо? — спросила она.

Дюран кивнул.

— Просто замечательно, продолжим в пятницу. — С этими словами он помог пациентке подняться и проводил к двери, где Нико одарила его обворожительной улыбкой и поцеловала в щеку.

— Мне правда стало легче, Док.

— А иначе зачем бы я был нужен? — отшутился он и моментально посерьезнел: — Но я тебе еще кое-что хотел сказать.

— Что?

— Принимай литий, Нико.

Она закатила глаза к потолку и покосилась в сторону.

— Пообещай, — попросил Дюран.

Нико неохотно кивнула и пожаловалась:

— Терпеть не могу эти чертовы таблетки, я от них как неживая.

— Лекарство уравновешивает — без этого тебе не обойтись. Или предпочитаешь все время кататься на американских горках?

Нико отрицательно покачала головой.

— Тогда принимай лекарства.

Когда дверь за пациенткой закрылась, Дюран вернулся к столу и написал краткий отчет о недавнем сеансе.

Покончив с формальностями, Дюран занялся кассетой с записью недавнего сеанса: вынул ее из магнитофона и обернул в пузырчатую пленку, которую затем скрепил резинками. Запечатал сверток в конверт авиапочты и в строке адреса написал нью-йоркские координаты своей страховой компании.

Завершив приготовления, доктор откинулся в кресле и задумался. Ближайший почтовый ящик в квартале от дома — в одном долгом квартале — на углу Портер-стрит и Коннектикут-авеню. Придется спуститься на лифте и все-таки выйти на улицу. Нерадостная перспектива: что греха таить, Дюран терпеть не мог выходить из дома, хотя делать это, разумеется, приходилось.

Сжимая сверток в руке, врач вышел в общий коридор и вызвал лифт, стараясь думать на отвлеченные темы.

В голову тут же пришло воспоминание о недавнем сеансе и ритуальных жертвоприношениях сатанистов.

Несомненно, история Нико шокировала, но была абсолютно неоригинальна. Если почитать специальную литературу, в ней найдутся сотни повествований об «организованных» актах насилия над детьми. И почти все они сводились к одному: над жертвами производились столь мерзкие действия, что поверить в истинность этих историй действительно трудно.