Василий искренне был рад новому знакомству.

Сели за стол, выпили по стакану молока, закусили черствым пшеничным хлебом. Василий подробно изложил, как следует формулировать требования рабочих. Потом, подумав, заявил, что он сам все напишет.

– У меня есть некоторый опыт в этом, – скромно объяснил он.

Во время дальнейшего разговора выяснилось, что оба они страстные поклонники Чернышевского. Устя знала все опубликованные его труды. Это сблизило их еще больше. Наверное, они проговорили бы до рассвета, если бы в комнату не постучали. Василий встал и открыл.

В наброшенном на плечи пиджаке, с лохматой, растрепанной головой вошел Суханов. Увидев молодую женщину, выразительно дернул себя за ус и нахмурился.

Устя поняла его мысли, вспыхнула и, поклонившись, быстро вышла. Василий и не пытался ее удерживать. Все получилось очень нелепо. Старик чувствовал себя тоже неловко, но все же присел.

– Ты уж, конешно, меня извини, тово… – оправдывался Тарас Маркелович. – Я понимаю, дело молодое, м-да…

– Напрасно вы так думаете. Смешно, разумеется, что среди ночи и вдруг в гостях молодая женщина, – улыбаясь, без тени смущения проговорил Василий. – Со стороны можно все подумать.

– Да я не сужу! – разводя руками, сказал старик.

– Чтобы осуждать, Тарас Маркелович, надо знать человека. Может, кому и смешно, а ей грустно. Наверное, ночь сегодня не будет спать… Вы ведь почти не знаете эту женщину.

– Видел на шахте… С виду ничего себе, не из простых…

– Вот именно, не из простых.

Василий рассказал Суханову, кто такая Устинья Игнатьевна Яранова.

– Кого только бог не посылает в наши места, – после некоторого раздумья проговорил Суханов. – Насчет школы подумать надо, дело правильное… В контору хочешь пристроить, тоже не перечу; ежели из нее толк будет, значит, бери. Грамотных-то людей у нас – раз и обчелся… Я к тебе вот зачем: посоветоваться надо… От хозяина сейчас посыльный был, всех зачинщиков велит завтра же рассчитать и с прииска выслать… Шпак ему все доложил, и урядник там был. Кутят… вместе… Что ты на это скажешь?..

– Если хотите знать мое мнение, – начал Василий, – урядника Хаустова убрать надо, заменить другим. Здесь, Тарас Маркелович, не глухая тайга. Рабочие не допустят издевательств. А если объявите увольнение, то работы наполовину завтра же прекратятся…

– Этого допустить нельзя. У нас и так с деньгами туго, а тогда совсем труба, – сказал Суханов, поглаживая бороду. – А ты твердо знаешь, что прекратятся работы?

– По-моему, вы сами опытный человек, должны понять… У Буланова артель дружная, товарища в обиду не дадут.

– Что же делать? Я ведь не в силах отменить распоряжение хозяина.

– Мой совет – поехать к нему и убедить.

– Он каждый день пьян. А с хмельным какой разговор!

– Скажите жене, пусть запрет и протрезвит. Объясните, что дело важное!

– Пожалуй, так и сделаю… А как быть с урядником?

– Если бы хозяин был тверд и самостоятелен, то Шпака бы давно раскусил и урядника в три шеи наладил, – как бы про себя сказал Кондрашов. – В таком щекотливом деле трудно что-либо посоветовать. Над урядником есть начальство, которое тоже уважение любит, подарки… Все зависит от хозяина.

– Это верно… Не вовремя канитель заварили, не вовремя… Ну ладно, спасибо за совет. Я еще сам поразмыслю. Извини, что побеспокоил и девицу напрасно обидел… Ты скажи ей, чтобы не сердилась… Прощай!

Рано утром в окно Василия Кондрашова постучали. Кондрашов встал и отдернул занавеску. Прижавшись к ставне, за окном стояла Устя. Движением головы она подала знак, чтобы он открыл. Несколько удивленный ее неожиданным визитом, Василий быстро оделся и впустил Яранову в комнату.

– Я от Архипа Гордеевича, – часто дыша, забыв поздороваться, заговорила Устя. Видно было, что она шибко бежала и запыхалась. – Он просил предупредить, чтобы вы не ходили в балку, там стражники… Рабочие с Заовражной шахты пришли выпивши и дразнят их.

– Провокаторы! – заявил Василий. – Скажите Буланову, пусть выделит пикеты… чтобы не было ни одного пьяного. Понимаете?.. На стражников лучше не обращать внимания, не трогать их, а сделать свое дело и разойтись… Передайте вот эту бумагу Архипу Гордеевичу, пусть он ее зачитает перед рабочими. Старшим делегации советую выбрать Якова Фарскова – это старик трезвый и всеми уважаемый. Сами же идите к конторе. Сегодня, может быть, удастся оформить вас на новую работу.

– А как же забастовка?

– Служащие пока бастовать не намерены, – улыбнувшись, сказал Василий.

– Значит, управляющий согласен принять меня в контору?

– Да, он не возражает.

– И, конечно, убежден, что протекция мною куплена за ночное посещение, – с болезненным раздражением заметила Устя. В ее глазах блеснули две крупные слезы. Она быстро смахнула их, точно боясь, что Василий неправильно истолкует ее волнение.

– Он просил меня передать вам, чтобы вы на него не сердились… Но вы не ошиблись. Сначала он так и подумал, пока я не объяснил ему, в чем дело. Обещал даже о школе поразмыслить.

– Вы меня простите, Василий Михайлович, я, кажется, уже истеричкой становлюсь, – сказала Устинья с грустной усмешкой. – Такая уж я стала глупая. Трудно мне людям верить.

– Без веры в людей жить нельзя, Устинья Игнатьевна, – спокойно и мягко возразил Кондрашов. – Ступайте и передайте Архипу эти листки. Только не налетите на стражников.

– Хорошо. Постараюсь быть осторожной. – Дойдя до порога, она обернулась и торопливо добавила: – Спасибо, что вы продолжаете верить мне, хотя я и веду себя, как слабонервная, истеричная девица. Но, пожалуйста, не думайте обо мне очень плохо. Эти слезы прорвались лишь потому, что ваше мнение для меня не безразлично.

– Вы дочь Игнатия Яранова. Этого, по-моему, достаточно, – ответил Василий, слегка хмурясь. – Идите к конторе. Вы мне будете очень нужны.

Устинья вышла.

Этот высокий человек с бледным широким лицом с первой встречи заставил гордую и несчастную девушку всерьез задуматься.

Она плохо спала ночь. Неожиданное появление в комнате бухгалтера старика управляющего, его подозрительная усмешка заставила ее всю ночь мять подушку, ворочаться с боку на бок с тревожно открытыми глазами.

От мужчин она до сих пор слышала лишь пошлые словечки. Домогательства тюремных надзирателей чуть не довели ее до самоубийства. Разве вот только этот приисковый бухгалтер, товарищ Василий, как его называет Архип Буланов, смог заглянуть в ее душу. Да, ему можно доверять, его можно уважать и даже… полюбить можно…

Зорко наблюдая по сторонам, Устя прошла вдоль ручья, присела в кустах чернотала и развернула скатанные в тонкую трубку листы. Их было всего два. Четкими печатными буквами на одном из них было крупно выведено: