Когда Иван Степанов приехал в станичное управление, Важенин был уже там.
– А где господин атаман? – поздоровавшись с писарем, спросил Степанов.
– Гордей Севастьяныч на рыбалку укатил… Рыбка, брат, косяками пошла… Не хочешь, Иван Александрыч, со мной поехать? Хорошо сейчас на Урале!
– Некогда пустяками заниматься, – поглаживая рыжие усики, ответил Иван. – Мне бы господина Туркова увидать. Такое дело, невтерпеж.
– Сейчас я за него. Ежели что надо, говори.
– А может, за ним сотского послать? Я бы своего коня дал… – Иван присел на скамью, шашку поставил меж колен. Зорко посматривая на него, Важенин начал понимать, как правильно он сделал, что наведался к своим однополчанам, сообщил им о степановской затее.
– Ты что парадную форму надел?
– Надо, значит… – помявшись, ответил Иван. – Видишь ли, надо бы сходку собрать… У меня на прииске бунт…
– Вот как! – покачал головой Важенин. – Да ты толком расскажи.
– Что тут рассказывать… Нашли мы самородок больше пуда весом, а его один китаец скрыть хотел. Ну, урядник, конешно, кое-кого за жабры взял. Китайца запер. Есть приказ его благородия горного исправника – всех китайцев с прииска долой. Они народ бунтуют. Ну, а за него вся артель вступилась. Пришли и с боем освободили китайца. Я распорядился – зачинщиков уволить. Тогда они всех подбили, работу бросили и бунтовать начали. Унять их надо и на работу поставить. Казаков бы туда, я бы с расходами не посчитался…
– В чем же все-таки выражается их бунтарство? – начиная все больше волноваться, спросил Важенин.
– Продукты прекратили давать. А они продовольственные лавки собираются громить.
– Мне думается, до этого не дойдет. А выдавать продукты, по-моему, ты напрасно запретил.
– А что их, задарма кормить? Работу бросили, прииск убытки терпит! Это из чьего карману? – запальчиво кричал Иван.
– Но разве ты их даром кормишь? Они берут по заборным книжкам, а потом отрабатывают. Так ведь?
– Пусть будет так…
– Пока конфликт разбирается, продукты ты по закону обязан выдавать. У них же семьи, дети! Как ты этого понять не можешь!
– А ты откуда законы знаешь? Мне инженер Петр Эммануилович совет дал. А он законы получше нас с тобой знает. Бунтовать я не позволю и церемониться с ними не буду.
– Дурной совет тебе дал инженер… Ты меня извини…
– А ты не извиняйся…
– Это, пожалуй, верно, – спохватился Важенин. Перед кем извиняться-то? Он не любил этого краснолицего, располневшего человека с припухшими нагловатыми глазами. Давно ли вся станица считала его пустым горлохватом, а теперь миллионер. Дай ему волю, он все вокруг кровью зальет. «Хорошо, что казаки предупреждены, очень хорошо», – думал Важенин.
– Мой совет такой, – помолчав, продолжал Захар Федорович. – Немедленно поезжай на прииск и свой глупый приказ о запрещении выдавать продукты отмени. Это только озлобляет рабочих и ни к чему хорошему не приведет. Дурно тебе посоветовали, очень дурно. Еще хуже – научили казаков у схода просить. Сейчас, Иван Александрович, времена не те. Да и станица – это не войсковая часть. На такое дело не только станичный, но и сам наказной атаман не согласится. Есть горная инспекция, полиция. Начальство само должно разобраться, без всяких крутых мер. А кроме всего прочего, я не верю, чтобы китаец решился украсть самородок весом в целый пуд… Не верю. Поезжай, там на месте все выясни, а казаков булгачить и не думай. После японской войны и казаки стали не те, зря шашками махать не станут.
– Почему же это? – раздраженно спросил Иван. Из амбиции он решил идти напролом. – Почему казаки не те, разреши спросить? Что их, после японской войны бабьей юбкой опахнули, нежными мадамочками сделали? Они всегда защищали престол и отечество, и будут защищать от всяких бунтовщиков. Ты, Захар, какие-то туманные слова говоришь… Хоть растолковал бы мне, грешному, как и что… Ты ведь урядник и георгиевский кавалер…
– Ты наград моих не трогай. Я их в бою своей кровью заслужил. А твое богатство оберегать не собираюсь. И казаков не тревожь, понял?
– Как не понять! Только ты напрасно за всех казаков говоришь… Нужно мне будет, я в любой дом сам зайду, помощи попрошу, по душам покалякаю, чарочку разопью. Глядишь, и договоримся. Я ведь не куда-нибудь зову, а государственное дело защищать… У меня ведь на Шихане не черепушки добывают, а золото… Для его величества государя императора! Охранять надо прииск от всякой шантрапы.
– Значит, самовольно хочешь казаков звать? – стараясь сдержать закипавший гнев, спросил Важенин.
– На добровольных началах, на любка! – постукивая ножнами шашки о сапог, с издевкой проговорил Иван.
– Ежели ты это попытаешься сделать, я наказному атаману срочно депешу пошлю, – садясь за стол, сказал Важенин решительным голосом.
– Посылай, посылай… А мы самому царю-батюшке депешу ударим… Там как раз в Питере Митрий, брательник мой. Там же любезный сватушка, господин Доменов. Он к царю запросто в гости ходит.
– Тогда и незачем было сюда приходить, – отрезал Важенин.
– А я не к тебе приехал, а к атаману. Прощевай пока. Я чую, Захар Федорыч, у нас с тобою разные котелки и разная в них каша варится…
– Это ты верно сказал. Прощай. Только запомни, что у тебя ничего не выйдет, прокутишь, профанаберишь ты свой прииск со всеми потрохами… Больно уж у тебя советчики-то худые, – откровенно проговорил Важенин.
– Там видно будет…
Иван вышел на улицу, вскочил в седло и помчался к Полубояровым. Там, как ему казалось, можно было легко добиться толку.
Но, выслушав его, Панкрат хмуро сказал:
– Поезжай и проспись…
– Да я трезвый! Ты что, ослеп? – ошарашенный его словами, попробовал возразить Иван.
– Раз такое задумал, где там трезвый, – махнул рукой Панкрат.
Не повезло и у Спиридона Лучевникова. Трусоватому Спиридону уже успел пригрозить сосед. Выслушав Ивана, Спиридон замахал руками:
– Уволь, ваше степенство. Тут дело смертоубийственное, а у меня хозяйство. Прости, мне надо быкам корм готовить, на продажу готовлю.
В другие дома Иван не решился заезжать, да и устал порядочно, поесть и выпить захотелось. Замотал поводья коню, шлепнул его по заду и направил домой: умный конь дорогу найдет. А сам завернул в дом Япишкиной и прображничал до утра.
С горьким чувством Тарас Маркелович возвращался на прииск. Каждый день забастовки приносил тысячные убытки, а денег в кассе почти не было.
Смеркалось. Лошади трусили по пыльному шляху. Микешка не подгонял их. Тарас Маркелович, поглядывая на рыжие верхушки холмов, сумрачно молчал. Выехали на последний перед прииском бугор. Лошади зафыркали и вскинули головами. Приподняв фуражку, Микешка вгляделся вперед. В лощине, между Заовражной и Родниковской дачами, горели яркие огни. Они мелькали в воздухе и, передвигаясь с места на место, плыли в мутной темноте.
– Поглядите, что это такое? – спросил Микешка.
– Вроде как факелами кто-то балуется, – глядя на освещенную степь, сказал Суханов. – Еще пожара наделают… Кажется, на поселок идут… Гони побыстрей!
Микешка натянул вожжи и взмахнул кнутом. Тарантас, подпрыгивая на кочках, покатился под изволок. Миновали барачную улицу, расположенную вдоль Марфина ручья, подкатили к конторе. Кряхтя, Тарас Маркелович вылез из кузова; прислушиваясь к гулу человеческих голосов, спросил у сторожа:
– Что это значит? Кто там огни палит?
– Золотишники будто бы склады громить собираются, – перекидывая на плечо ружьишко, ответил стражник. – Господин инженер туда, кажись, побежали.
– Господин инженер, господин… – проворчал Суханов и, повернувшись, пошел на крик. Пройдя по узкому темному переулку, он опустился к артезианскому колодцу и вышел на ближайший от ручья пригорок. Мимо него от колодца пробежали две какие-то фигуры и скрылись в кустах. Вскоре в ольшанике раздался озорной пронзительный свист. Тарас Маркелович остановился на бугорке. За кустами мелькали огни факелов, доносились крики, перемешанные с матерной руганью. «Неужели Фарсков и Буланов не сдержали слова?» – подумал старик. Но на них это было не похоже. Уезжая в станицу, Суханов договорился с рабочей делегацией дать ей окончательный ответ не позднее завтрашнего утра. Шум голосов и факелы приближались.
