— Гедимин Кет? Чем вы там заняты?

— Введением станции в строй, — отозвался сармат. Из рации донёсся сдержанный смешок.

— Вам известно, что запуск турбогенераторов назначен на завтра?

— Станция была готова ещё вчера, — буркнул Гедимин. — Дальше ждать было бессмысленно. Запуск прошёл успешно. Передать рабочие показатели?

— Я… ознакомлюсь с ними позже, — Фюльбер слегка запнулся, но его ровный голос не изменился. — Я надеюсь, вы готовы, Гедимин. Вам придётся провести за бессмысленным ожиданием ровно трое суток. Мы вводим в строй новый карцер, прямо на территории «Полярной Звезды». Вы будете почётным первым гостем.

Сармат изумлённо мигнул и открыл рот, но смарт уже отключился.

— Фюльбер? Чего хотел? — отрывисто спросил Константин, увидев инженера в машинном зале. Гедимин покосился на ближайший генератор — проверка вспомогательных систем шла полным ходом, и до запуска оставалось минут десять, не больше, — и нехотя ответил:

— Недоволен спешкой. Забирает меня в карцер.

Теперь мигнул Константин.

— Что?! В карцер… за работу, сделанную раньше срока?! — он растерянно усмехнулся. — Мать моя колба! А на вид такая умная мартышка…

Гедимин пожал плечами.

— Никогда не понимал местных традиций. Завтра ты работаешь один. Если всё пойдёт по плану, подключишь Ураниум и Порт-Радий. Следи за реактором — у операторов мало опыта.

Константин крепко сжал его руку.

— Не беспокойся. Эта станция выглядит надёжной. Кровавые жертвы оказались полезными. Они всегда работают.

Гедимин мигнул, недоверчиво посмотрел инженеру в глаза, — непохоже было, что Константин шутит.

— Хватит жертв, — буркнул он. — Смотри, чтобы все остались живы.

Почётный конвой — двое охранников в лёгких экзоскелетах и один в тяжёлом — ждал его на проходной в конце сдвоенной инженерной смены. Пропустив рабочих, один из «броненосцев» шагнул к турникету и цапнул Гедимина за плечо.

— Стой! — луч считывателя неприятно обжёг глаза. Сармат сердито сощурился.

— Что скажете о турбогенераторах, мсьё Гедимин? — спросил, незаметно отделившись от будки охранника, второй «Рузвельт».

— Работают, — отозвался сармат. — Отпусти меня. Я пойду сам.

— Весьма разумно, мсьё Гедимин, — согласился Фюльбер. — Не сопротивляйтесь. Я спустил бы вам многое, но не пренебрежение безопасностью станции. Приготовьтесь к трём дням вынужденного безделия. Отведите его в карцер!

Довольно просторное — три на три метра — помещение с утолщёнными стенами находилось рядом с главным постом охраны, в том же здании; окон не было, дверь сразу после закрытия запечатывалась защитным полем. Гедимин осмотрел голые стены, пол, небольшие тусклые светодиоды в центре потолка, не обнаружил ничего достойного изучения и сел на брошенный у стены матрас. В комнате было тепло, и сармат снял шлем и отстегнул верхнюю часть комбинезона. В кармане обнаружился пропущенный при обыске смарт, и Гедимин слегка удивился такой невнимательности охраны, но тут же вспомнил, что «макаки» не раз нащупывали рацию, просто не считали нужным забирать её. Он включил устройство и тут же понял, что сеть недоступна, — комнату изолировали от внешних сигналов. «Вынужденное безделие,» — криво усмехнулся Гедимин, вспомнив странную интонацию Фюльбера. «А мог бы и расстрелять.»

Без особой надежды он заглянул в почту и с удивлением обнаружил там новое сообщение из Лос-Аламоса. «Так-то лучше,» — хмыкнул он, укладываясь на матрас и опираясь на локоть. «Что у них там?»

«Поздравляю с первым пуском, коллега! Посылка, скорее всего, придёт позже письма, хотя я отправлял их одновременно. Как мы уже знаем, ваши доблестные охранники не едят выпечку с горчицей, так что за сохранность угощения можете не волноваться. Ваш рассказ о красных кнопках и летающих камерах напомнил мне молодость и одну из первых практик на Аляске. Сейчас этой станции, к сожалению, нет, — одна из бомбёжек последней войны оказалась слишком удачной… Впрочем, я не хочу вас расстраивать. Будем надеяться, «Полярная Звезда» будет выведена из строя по выработке ресурса, лет через пятьдесят. Может быть, я ещё успею посетить её.

Вчера мы провели ещё один эксперимент, и я спешу написать о нём, пока эта информация не стала секретной (если станет, я не удивлюсь, — это действительно важно и, скорее всего, очень на многое повлияет). У нас было сто граммов окиси ирренция в тонких пластинах, графитовые прокладки и тяжёлая вода, и ещё — пучок омикрон-излучения, пропущенный через обсидиановую линзу. Мы хотели посмотреть, как ирренций отреагирует на облучение, и мы на это посмотрели. Если это не цепная реакция, то я не знаю, что считать цепной реакцией. Нам до сих пор нечем измерить омикрон-излучение, но яркость вспышек на защитном поле возросла стократно, и они распределились равномерно по куполу. Сработала аварийная защита, образец ушёл под пятислойный барьер, но датчики остались внутри и всё зафиксировали. Реакция продолжалась ещё семь минут после того, как излучатель был убран; мы убрали графит, воду, но пока пластинки не растащили на полметра, излучение не ослабевало. Сейчас радиохимики изучают продукты распада и рассчитывают на ещё одно-два-три открытия, но мне хватило и того, что я увидел. Сто граммов, коллега, и ни граммом больше. И как же жаль, что вас там не было…»

«Hasu!» — Гедимин хотел сжать пальцы в кулак, но вовремя вспомнил, что держит смарт, и аккуратно отложил устройство на матрас. От удара в пол на долю секунды заныли костяшки, снаружи послышался сердитый окрик охранника, но сармат не обратил внимания ни на то, ни на другое. «Цепная реакция с такими параметрами… Значит, замедлители для омикрон-излучения в принципе не нужны. Реактор без замедлителя, на чистом ирренции… Интересно, что может служить поглотителем? Прослойки защитного поля? Своеобразная будет конструкция…»

«Часть температурных датчиков была разрушена вспышкой, но оставшиеся принесли очень интересные данные,» — продолжал Герберт. «Пока графит и тяжёлая вода находились рядом с делящимся материалом, шёл нагрев, но довольно скромный, — максимальная температура не превысила трехсот градусов. Когда их убрали, она опустилась до двухсот и продолжала снижаться. Это на редкость холодная цепная реакция, и я уже вступил по этому поводу в спор с миссис Смолински, — я рассматриваю это как очень хороший знак, она же считает, что низкий нагрев делает постройку реактора на ирренции практически бессмысленной. По-видимому, основная часть энергии распада переходит в «омикрон-кванты» (чем бы они ни являлись) с небольшим побочным гамма-излучением, и собрать и использовать эту энергию традиционным способом, построив паровой котёл, не представляется возможным. Я настаивал и буду настаивать на тщательнейшем изучении омикрон- и сигма-лучей, и однажды мы найдём способ улавливать их и переводить в применимую форму. У нас всё ещё недостаточно ирренция для исследований, и мы не знаем, как ускорить синтез, но я не собираюсь останавливаться.»

Гедимин отключил смарт и обнаружил, что давно уже сидит на матрасе и свободной рукой что-то чертит на подвернувшейся поверхности. «Нельзя ни о чём рассуждать, пока я не видел ни грамма ирренция,» — досадливо поморщился он, снова укладываясь и переворачиваясь набок, спиной к стене. «Но если у них получится… Это будет настоящий новый реактор. Без проектов полуторавековой давности. Без парогенераторов и турбин. Настоящая энергия атома, без нелепых посредников. Вот чем я бы занялся…»

— Второй пуск назначен на первое июня, — вполголоса сказал Фюльбер Мартинес, не тратя времени на дежурные приветствия. Гедимин вместе с ним отошёл от проходной к стене и постоянно ловил на себе встревоженный взгляд из-за турникета — Константин уже прошёл на станцию и теперь ждал инженера-напарника, не понимая, что от него опять понадобилось «менеджеру по персоналу». Экзоскелет Фюльбера внешне не отличался от всех остальных светло-серых «Рузвельтов» на территории АЭС, но и сам Гедимин, и другие сарматы уже узнавали его издалека.