— Ну что ещё?!

— Оно действительно усилилось, — медленно, будто не веря себе, проговорил сармат. — Посмотри на монитор!

«Уран и торий…» — Гедимин сузил глаза, но ничего не сказал Хольгеру. «Какой ещё бред он там…»

На мониторе, в строке, куда выводились данные о внешнем сигма-потоке, мелькали цифры — интенсивность излучения стремительно росла. Гедимин изумлённо мигнул, смахнул защитные поля и склонился над монитором — можно было подумать, что устройство сломано, однако никаких признаков неисправности сармат не увидел. Прошло полминуты, прежде чем цифры остановились, — интенсивность возросла на порядок. Гедимин покосился на излучатель и покачал головой — чем дальше, тем меньше он понимал, что происходит.

— Ты тоже это видел? — на всякий случай спросил он у Хольгера. Тот кивнул.

— И что это было? — на этот вопрос некому было ответить, но не задать его Гедимин не мог. Хольгер усмехнулся.

— То же, за чем я наблюдаю уже третий месяц. Похоже, оно тебя… признало.

Гедимин сжал пальцы в кулак до боли в костяшках — но ни она, ни ощущения от впившихся в кожу ногтей не сделали происходящее вокруг более реальным.

— Что за бред…

…Пять минут пронаблюдав за работой реактора, Хольгер ушёл, и Гедимин облегчённо вздохнул. Ещё через пять минут его вызвали по громкой связи. Вызывал Константин; его голос звучал озадаченно.

— Зайди в «чистую» лабораторию. Нужны твои комментарии.

Константин сидел за телекомпом и смотрел на график, выведенный на экран. Изгибающаяся линия показывала зависимость какого-то параметра от времени на часах. Рядом с командиром стоял Хольгер и постоянно оглядывался на дверь, будто ждал кого-то; увидев Гедимина, он радостно усмехнулся. Остальные сарматы стояли поодаль и выглядели озадаченными.

— Хольгер уже три месяца отслеживает сигма-излучение в твоей установке, — сказал Константин. — Сегодня мы свели данные в график. Хольгер говорит странные вещи, но… кажется, какой-то смысл в его словах есть. Ты в самом деле прижигал себе руку, чтобы усилить излучение?

Гедимин угрюмо кивнул.

— И ты видел, что оно немного усиливается, когда ты входишь?

Сармат снова кивнул. Хольгер усмехнулся.

— Это наблюдения, Константин. Даже если они странные, ты не можешь просто так от них отмахнуться.

Гедимин ждал, что командир поморщится и отправит химика проверяться на эа-мутацию, но тот спокойно смотрел на график и едва заметно качал головой.

— Да, что-то можно проследить… Вот здесь — начало смены. Время, когда мы все приходим в ангар. И сразу начинается небольшой рост.

Гедимин хотел что-то сказать, но промолчал — плавная линия на экране действительно шла вверх, сначала плавно, потом — резко.

— А это время, когда ты обычно приходишь в лабораторию. Сильный всплеск… В середине дня интенсивность колеблется… Тут данные за три месяца, но если посмотреть любой день, можно точно сказать, кто и когда подходил к излучателю. Сильная реакция на тебя, слабая — на Хольгера, Линкена и меня. Больше никто там не бывает. Небольшой спад в обеденный перерыв… Теперь — время отбоя, интенсивность вернулась к ночному значению. Когда Хильду попросили сделать замеры, первые дни была реакция на неё, потом пропала.

— Интересно, что будет, если запереть Гедимина в лаборатории, — задумался Хольгер.

— Себя запри, — фыркнул сармат. Шутка затягивалась и начинала раздражать. «Им ещё не надоело бредить?» — подумал он.

— Никакой связи между сарматами в ангаре и работой экранированного излучателя нет и быть не может, — хмуро сказал он. — Да если бы он и не был экранирован… Это аппарат, и вы — не его детали!

Хольгер покачал головой.

— Если бы связи не было, я бы о ней не говорил. Ты сам знаешь, что я ерунды не выдумываю.

Константин поднялся с места.

— Эксперимент всё покажет. Гедимин, ты ещё не сломал камеру в «красном отсеке»?

Он вывел изображение на монитор телекомпа. Недавний ремонт пошёл камере на пользу — теперь цифры не расплывались.

— Вы трое — поднимайтесь к выходу и идите от ангара две-три минуты в любом направлении. Гедимин, садись за стол.

Сармату стало неловко — в основном за Хольгера, но он сел и посмотрел на экран. Прошла минута, две… на стене мигнул светодиод, сообщая об открытии и закрытии входных ворот.

— Идёт вниз, — Константин ткнул пальцем в монитор, приближая изображение. Гедимин мигнул. Интенсивность излучения действительно падала — и никаких причин для этого не было.

— Возвращайтесь, — сказал по рации командир. Гедимин, не мигая, смотрел на монитор — и он заметил, как цифры замелькали снова, за несколько секунд до того, как зажёгся сигнальный светодиод.

— Теперь уйду я с лаборантами, — сказал Константин, когда трое сарматов вернулись в лабораторию. — Гедимин, следи за показателем.

Он и так следил — пристально, как только мог. Странная идея Хольгера, похоже, подтверждалась.

— На него почти нет реакции, — сказал Иджес. — Ну ещё бы! Посмотрим, что будет, когда выйдет Гедимин…

Настолько странных опытов ремонтник ещё не проводил — даже превращение вакуума в облако элементарных частиц не казалось таким бредовым. Через час влияние каждого сармата на излучатель было измерено и подсчитано, привлекли даже лаборантов-филков, — Гедимина не обогнал никто.

— Оно тебя признало, — усмехнулся Хольгер, гладя сармата по плечу, и в его голосе звучала гордость. — Даже излучение. По-моему, это большой шаг вперёд.

— Конару об этом лучше не писать, — угрюмо отозвался Гедимин. Он сидел, подперев ладонями голову, и пытался найти какое-нибудь вменяемое объяснение происходящему. Сигма-излучатель был установлен правильно — а значит, ни вибрация, ни изменения температуры, влажности или состава воздуха не могли никак его затронуть. Тем более, речь шла об интенсивности излучения…

— А вот интересно, — медленно проговорил Иджес, переглянувшись с Хольгером. — Если привести сюда других сарматов, не работавших с ирренцием, — Лилит, или Бьорка, или Вигдис…

— А если придёт макака? — перебил его Линкен. — Любой охранник. Или, например, Фюльбер.

Сарматы переглянулись.

— Гедимин знает, как вызвать Фюльбера, — сказал Константин. — Можно провести эксперимент.

— Хватит с меня экспериментов, — буркнул сармат. — У кого-нибудь есть разумные объяснения для всего этого?

«Ещё одна смена дат,» — думал Гедимин, растянувшись на матрасе. Впервые за несколько лет ему не надо было встречать утро в научном центре, рядом с грудой плутониевых блоков, — ощущение было странным и несколько непривычным. Оллер включил по громкой связи рождественские гимны, по коридору везли тележку с утренней едой, и по звуку, с которым контейнеры шмякнулись у порога, Гедимин определил, что их три, и один чем-то отличается от двух других. Выбравшись из-под одеяла, он обнаружил на полу, кроме обычных воды и Би-плазмы, скреплённые между собой маленькие ёмкости, всего шесть штук. На одной из них была наклейка с сосновой веткой и украшением, а рядом надпись «Глинтвейн Маккензи», другие содержали человеческую еду.

Музыка отключилась.

— Внимание! — объявил по громкой связи Оллер. — Через полчаса всем собраться в кинозале на выступление координатора Маркуса!

— И что орать? — проворчала за стеной Лилит. — Объявление все видели.

Кто-то подошёл к двери в вестибюль, выглянул наружу и тут же подался назад.

— На выходе стоит патруль, — услышал Гедимин голос Кенена. — Кажется, это будет особенная речь.

— Та же болтовня, что обычно, — буркнул, выбираясь в коридор, Иджес. — Эй, Линкен! Не боишься пропустить речь?

— Не забудь разбудить атомщика, — хмыкнул Кенен. — Если за ним придут патрульные, он будет очень недоволен!

…Когда свет погас, и в зале появилась голограмма Маркуса, Гедимина ткнули под рёбра сразу с двух сторон — слева сидел Кенен, справа — Линкен, и оба не хотели, чтобы он проспал речь. «Да ну вас,» — сармат досадливо сощурился, но рацию с недочитанной почтой убрал и перевёл взгляд на объёмное изображение координатора.