— Рисовать голоса того, что нас окружает.

— Как можно нарисовать звуки? — не понимал я.

— Сядь и успокойся! — показал мне на моё место странный дедушка. — Сел? А теперь припомни, какого цвета был голос небесного огня? Просто надо отбросить все мысли и расслабиться. То, что первым придёт, то и будет.

— Что должно прийти?

— Какой ты сегодня непонятливый, — вздохнул старик. — Цвет должен прийти, цвет! Понял?

Я молча кивнул.

— Вот и хорошо. Теперь садись и разводи краски. А я сяду с другой стороны печи. И так же как ты буду рисовать голоса. А потом мы сравним мои цвета и твои. Дошло?

— Да, вполне, — посмотрел я на дедушку, — только не знаю, что у меня получится? Ведь кроме голоса сполохов, я больше ничего не слышу…

— Так тебе кажется. Садись и берись за дело! У тебя должно получиться.

Я уселся на табуретку и положил дощечку с листом бумаги себе на колени.

— Давай начнём с голоса неба, — донеслось из-за печки. — Какого он цвета?

— Кажется, ультрамарин, — не уверено сказал я.

— Верно! А ты в себе сомневался, — в словах старика послышалось одобрение. — А теперь давай нарисуем голос скалы за озером.

Вздохнув, я опустил кисть в воду и, включив интуицию, стал размешивать краски.

— Нарисовал? — послышалось из-за печи.

— Что-то намазал.

— Хорошо! Теперь давай нарисуем голос нашей избушки и печки, у которой сейчас сидим.

— Ты, наверное, не в себе, но если тебе нравится такое рукоделие, которым мы сейчас заняты, изволь — буду стараться! Измажу тебе весь лист, дело нехитрое.

И я размашисто стал наносить краски на свою импровизированную картинку.

— Видишь, кружка на столе? — раздался из-за печки голос дедушки. — Попробуй изобразить и её голос.

— Есть, — ответил я браво.

И смешав несколько цветов, тут же намешал новую краску. Когда я закончил с рисованием, старик с улыбкой и явным интересом поджидал меня за столом.

— Давай-ка сюда свои художества! — протянул он руку. — Будем сравнивать их с моими.

Когда оба листа бумаги легли рядом, от удивления у меня невольно открылся рот. На обоих импровизированных картинах цвета оказались абсолютно одинаковыми.

— А ты меня уверял, что не слышишь голосов окружающего? — посмотрел на меня дед Чердынцев. — Вот тебе доказательство, что слышишь. На бумаге красками изображены частоты вибраций. Вот небесный огонь, так? — показал дедушка на первый рисунок. — А теперь давай вспомним, как окрашен наш центр сознания, связанный с третьим глазом.

— Он синий.

— Да, синий, — кивнул головой старик. — Вот мы его изобразили, только он получился ультрамариновым.

— Но ведь это одно и то же?

— Верно! На что я и хотел обратить твоё внимание.

— Получается наш цвет точнее, чем принято считать? — посмотрел я на старика.

— Правильно! — хлопнул он меня по плечу. — Следовательно, космический плазменный океан, по своей частоте не синий, он тёмно-ультрамариновый. Вот какой цвет указывает на гигантскую энергию и на сознание Сварожича. Перед тобой доказательство истины нашего опыта. А теперь посмотрим, каким цветом мы обозначили частотную составляющую нашей печи?

С этими словами старик внимательно изучил оба рисунка и, улыбнувшись, посмотрел мне в глаза.

— Ты смешал две краски: тёмно-коричневую, это частота земли-Матушки и красную. Чей это голос, как ты думаешь?

— Наверное, Бога Агни…

— Агни?! Думай, что говоришь. Ну-ка, сейчас же изобрази мне голос огня!

Дед Чердынцев явно был недоволен. Расслабившись и успокоив внутренний диалог, я снова взялся за краски. И тут понял, что сморозил чепуху. Голос огня у меня получился жёлто-оранжевый.

— Вот видишь, оказывается всё просто, — стал успокаиваться дедушка. – Так какому силовому космическому потенциалу принадлежит цвет краплака[4]?

Вспомнив о коренном красном ядре сознания, я назвал имя Бога.

— Да, Перун! Всё верно. Тёмно-красный цвет частоты — он. А земной огонь, как видишь, отличается от небесного. Он состоит из нескольких вибраций. Хотя и обладает своим собственным сознанием. Впрочем, как и все остальные земные стихии. Так какой можно сделать из всего этого вывод?

От вопроса старого, я растерялся.

— Вижу, не знаешь, — укоризненно покосился на меня дедушка, — а ведь он прост. Все земные стихии: и огонь, и стихия воды, и великая стихия ветра, и силовой потенциал нашей планеты, являются составными частями той великой космической гармонии, которая царит над бесконечным множеством Вселенных. Следовательно, земные стихии всегда вторичны и зависимы от Высшего. В этом как раз и заключается слабость каббалистов. И наша слабость!

Последние слова старика меня сбили с толку.

— Почему наша? Ты можешь объяснить?

— Потому что мы забыли, что над иудо-христианским каббалистическим ограниченным миром стоит бесконечность и вечность Великой Гармонии. Её голос многократно усиленный сполохами ты только что слышал. Походит этот бас на протяжное йоговское «ом»?

— Всё абсолютно другое…

— Вот теперь ты приблизился к истине. С этого момента тебе можно давать знания, которые ты раньше не усвоил бы.

На несколько минут старик задумался, потом сказал:

— Ты несколько раз меня спрашивал о механизме информационного воздействия на природу человека и каждый раз я мягко уходил от ответа. Было такое?

Я кивнул.

— Так мягко, но настойчиво не желали отвечать на мой вопрос и другие.

— Кто, например? — улыбнулся дед Чердынцев.

— Был у меня старый друг чем-то похожий на тебя, только чуть выше ростом. Он жил на Конде…

— Ну и что он тебе сказал? — прищурился хозяин скита.

— Объяснил, что проект тотального изменения сознания нашего общества, то, что мы наблюдаем и осознаём, как коренной переворот ценностных приоритетов, был запущен сразу после мировой войны. И нацелен он был на то, чтобы мы были готовы к принятию проекта серьёзных изменений, который нам известен, как проект Даллеса.

— Ну и чем ты не доволен? Всё правильно.

— Но ведь это не ответ! — возмутился я. — Тогда я был им удовлетворён, но через некоторое время понял, что для понимания происходящего он недостаточен.

— Вот как?

— Да, недостаточен. Меня познакомили со стратегией ломки и перевода сознания нашего общества в другую плоскость.

— В какую же? — поинтересовался старик.

Было видно, что дед Чердынцев надо мной издевается.

— Тебе это лучше меня известно, в область неограниченного потребления.

— Да, да, всё это так, — изменился в лице хозяин скита. — А к кому ты ещё приставал со своим вопросом?

— К одному посвящённому с вершины Мезени.

— И он тебя тоже послал, так?

— Так!

— Ну что же, придётся мне за всех отдуваться. Неплохо они придумали, прямо скажем, неплохо! Наверное, решили, что я смогу ответить тебе на твой вопрос более доступно. Не надо никого судить. Всё дело в тебе. Сейчас ты сможешь понять то, что раньше прозвучало бы для тебя пустым звуком.

Но чтобы разобраться в вопросе влияния информации на изменение природы человека, надо раз и навсегда осознать, что человечества как такового нет, и не может быть.

Слова старика меня удивили.

— Что, вытаращился? А ты не удивляйся. Человечество, как единое целое, существует только на бумаге. Всё это выгодно политикам и тем кругам, которые ими манипулируют.

— А что же тогда есть? — посмотрел я на хозяина скита.

— Есть? — поднялся он из-за стола, чтобы наполнить свою кружку крепким настоем чаги. — Вот об этом мы и будем сегодня говорить, да и завтра тоже. Я думаю, тебе известна классическая теория происхождения человека, — начал свою странную лекцию дед Чердынцев. — Знаешь, кто её изобрёл?

— Нет, не знаю, — честно признался я.

— Её «высосали из пальца» англосаксы. Она является производным теории происхождения видов Чарльза Дарвина. Собственно, теория английского шизофреника для того и была раскручена, чтобы на её базе навязать всему миру галиматью о едином происхождении человека. Зачем, мы с тобой разберём позднее. Сейчас на этом останавливаться не станем. Я тебе хочу рассказать о том, как всё началось. Прежде всего, кто такой Чарльз Дарвин? Его принято считать гением. На самом деле всё далеко не так. Родился Чарльз в семье известного врача хирурга, патологоанатома и масона. Понял теперь, откуда ветер дует? Так вот, врач из молодого Дарвина не получился. Не хватило талантов, поэтому отец и отдал его в духовное училище. А потом, когда британские масоны получили от иллюминатов заказ на создание эволюционной теории происхождения видов, Дарвина-младшего, как человека далёкого от науки, превратили в её создателя.