Чтобы штаны не так бросались в глаза, я выправила наружу бывшую когда-то белой блузку. Смешно, конечно, каждый поймет, что я за птица, только глянув на мои босые ноги.

Я отчаянно пыталась выбраться к морю, чтобы найти лагерь. Но вместо этого около шести утра набрела на селение.

На пологом склоне в окружении невысоких сосен и тополей выстроились рядами несколько десятков глинобитных домиков. Дорога, на которую я вышла, была проселочной. Вряд ли здесь благополучно процветает цивилизация. Хотя… откуда-то с гор к селению тянулись нити проводов.

Планы меняются. Все равно мне не найти лагерь. Быть может, в селении отыщется телефон, чтобы вызвать полицию?

А нет ли полиции прямо тут, на месте?

Я еще раз оглядела жалкие домики на горном склоне и пришла к выводу, что вряд ли сюда поставят полицейский пост.

Шла, стараясь не выходить на середину улицы. Пряталась в тени высоких кипарисовых кустов. Вдруг тут живут исламские радикалы? Увидят женщину без паранджи и засекут розгами до смерти. Я не очень похожа на турчанку – пусть волосы и черные – да кто будет разбираться?

Где же найти телефон?

За перекрестком увидела здание из серого камня. У дверей висела табличка, но слишком далеко – надпись не разобрать. Я пересекла дорогу, на которой отпечатались в пыли следы копыт и колесной повозки. Вот такая здесь цивилизация, значит. Полиции уж точно нет. Но телефон должен быть. Раз есть провода.

Турецкий я знаю плохо, однако разобрала на табличке слово: «Музей…» Громко постучала в дверь, и от моих ударов она распахнулась. Оказывается, была не заперта. Хорошо люди живут, ничего не боятся. Завидую такому быту. Вот выйду на пенсию и уеду из душной Москвы. Поселюсь в захолустье. Буду пасти коз, выращивать огурцы в парниках. И двери на ночь не стану запирать…

Я вошла внутрь.

– А ну пошла прочь, оборванка! – раздался откуда-то низкий женский голос.

Наверное, эта женщина – сторож. А может быть, смотрительница музея, которая здесь живет?

В комнате было темно, но я разглядела стеллажи и склеенную доисторическую керамику на них. Повернув голову, увидела свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа.

Представляете меня, да? Чумазая, черноволосая девчонка. Штаны – словно колокола, на колене заплата. Из-под штанов выглядывают босые побитые ноги. Самая настоящая бродяжка.

– Ты слышала меня? – грозно воскликнула женщина. – Иди прочь!

– Меня… ограбили… – с трудом произнесла я. Губы пересохли и, кажется, раздулись. Последний раз я утоляла жажду великолепным красным «Шардоне» из запасов Гродина, но это было семь часов назад! – Помогите мне… пожалуйста…

Вот беда! Больше ничего не могу вспомнить. Турецкий… Я его не изучала специально. Так, нахваталась слов на улице. Он образовался из смеси наречий тюркских племен, обитавших в Анатолии, а старотюркский язык я не знаю. У нас Верочка Шаброва по нему специалист.

– Иди вон! Придумай что-нибудь получше, оборванка! У меня нет для тебя милостыни!

От безысходности я заговорила на английском. А что делать, если тебя не понимают?!

– Простите, со мной произошло несчастье! Я – гражданка России. Я ученый, специалист по древним языкам. Меня ограбили. Лишили денег и паспорта… – Тут я взмолилась чуть не до слез: – Помогите, пожалуйста!

Женщина напряженно молчала. Я видела половину ее лица из-за шкафа. Пожилая, в платке, с суровой складкой губ. И взгляд… слишком недоверчивый, чтобы она вняла моим мольбам.

Я заговорила на французском. Потом по-немецки. Когда собралась перейти на иврит, она оборвала меня:

– Ты в самом деле специалист по языкам? – спросила женщина на ломаном английском.

– Да! – Я радостно закивала.

– Это можно проверить.

– Проверить? – удивилась я.

Постоять полчаса под душем, а потом завалиться на первый же топчан и выспаться – вот что занимало мои мысли. Но о том, чтобы переводить, скажем, со скифского – я думала меньше всего.

Женщина вышла из-за шкафа. На голове повязан светлый платок, украшенный рисунком оливковой ветви. Темное платье с неброским национальным узором. Лицо суровое, неприветливое. Женщина напомнила мою школьную учительницу математики, которую мальчишки прозвали «Иван Грозный».

Она поманила меня согнутым пальцем, и я двинулась следом за ней. Свет в комнатах не горел, экспонаты на стеллажах озарялись солнечными лучами, робко пробивающимися сквозь небольшие окна. Здесь находились и фрагменты лидийских статуэток, и греческие амфоры, заботливо склеенные из осколков, и обломки изъеденного ржавчиной персидского оружия…

Женщина подвела меня к столу и зажгла лампаду, от которой потянуло едким масляным запахом. Интересно, зачем столько проводов идет к селению, если электричества все равно нет?

На столе лежала глиняная табличка с клинописным текстом. Я наклонилась очень низко. Близорукость со студенческих лет – мне нелегко давались знания. Мои очки остались в баулах. Как и перчатки «Баск», как и помада «Хелена Рубинштейн» с духами «Нивея»…

Пятый или шестой век до нашей эры. Текст на древнеперсидском. Я его знаю, но словарь бы не помешал.

– «…покрытые дивной зеленью горы, – начала я. – Его реки кристальны, а леса полны зверя и птицы. Море…» Тут двоякое прочтение. Либо «встречает ласково», либо «встречает бережно… войско царя царей, владыки всех людей от восхода до заката…»

Я подняла глаза на женщину и увидела, что она записывает мои слова.

– Что вы делаете?

– Пятнадцать лет эта находка оставалась непереведенной, – ответила женщина. – Говорили, что в Измире, в музее истории есть специалист по древним языкам, но до Измира мне не добраться…

Я отошла от стола, нерешительно глядя на женщину. А она продолжала:

– Этот текст описывает наш край. Таким его увидел персидский царь Дарий, когда пришел покорять греческие владения. Он был поражен красотой этих мест и оставил свои помыслы.

– Вы содержите музей?

– Это история нашего селения. Я собирала ее по крупицам в каменоломнях и скалах, подбирала экспонаты на свалках. Знаете, иногда люди думают, что выбрасывают рухлядь. А ведь она оказывается исключительно древней.

– Какой вы заканчивали университет?

– О нет, – скупо улыбнулась женщина. – Крестьянам это не дано.

– Значит, вы – археолог-самоучка?

– Наверное, любитель. Мне стоило огромных трудов собрать эту коллекцию. Жаль только, что туристы к нам почти не забредают… Спасибо вам за перевод.

– Я действительно лингвист.

– Я верю, – ответила женщина. – С вами случилась беда?

– Мне нужен телефон. У вас в селении найдется телефон?

– Он есть. Только не работает вот уже неделю – где-то случился обрыв. Нужно сообщить на станцию, но никто в город не ездил последние дни.

– Как все отрицательно! – сказала я и закусила ноготь. Наверное, отгрызла бы, но у меня, как у медсестры, ногти короткие. На склоне длинные ногти обломаются после первых десяти метров прохода.

– А имеется у вас какая-нибудь служба правопорядка?

– Имеется, – ответила женщина, и я облегченно вздохнула. – Хасан Айнул. Скоро будет сорок пять лет, как он наш единственный полицейский. А еще он пчеловод. Его мед самый лучший в округе.

Сорок пять лет на службе! Даже не хочу думать, каков возраст этого знатного пчеловода. Вряд ли старикан справится с бандой головорезов Бейкера.

К дому-музею примыкал сарай, в котором и жила женщина. Она обработала йодом мои пальцы и вскипятила воду для мытья. В тесной кадке с горячей водой я незаметно уснула. Проснулась оттого, что женщина трясла меня за плечо.

– На улице появились какие-то люди с оружием, – сообщила она.

Я тут же вскочила. Нельзя было задерживаться у доброй турчанки. Наступило утро, и люди Бейкера двинулись по следам моих босых ступней. Естественно, следы привели в селение. Вот дурная голова! Кто? Я, конечно.

– Я долго спала?

– Минут десять.

Чувствовалось, что недолго. Меня шатало, в ногах гирями перекатывалась усталость, голова тупая – мысли двигались с изяществом бульдозера. Чашечка крепкого кофе, может быть, привела бы меня в порядок, но нет времени на это.