Мы оба вскрикнули, предположив, что булыжники сейчас посыплются на нас. Но этого не произошло, зато вдруг пропали солнечные лучи. Невидимые механизмы привели в действие заслонки, которые закрыли световые окна. Все погрузилось во тьму.

Что-то заскрипело, затем вспыхнул один луч, осветивший лилию на противоположной стене.

Несколько секунд мы ждали, потом камень с цветком медленно ушел в стену. Зазвенели невидимые цепи, и мост опустился к нашим ногам.

Взвилась тысячелетняя пыль. Через ее облако мы с Алексеем поспешили на другую сторону ущелья.

Еще на середине пути я заметила в стене замурованный проем. Поднятый мост скрывал его.

Мы приблизились к проему. Я смахнула паутину с кладки.

На одном из древних кирпичей сохранился оттиск размером с ладонь – печать в виде двойной секиры, на лезвиях которой виднелись несколько иероглифов.

– Двойная секира – символ царя Крита, – объяснила я и прочитала надпись: – «Запрещаю… вскрывать или взламывать… могилу убийцы…»

– Почему убийцы? – спросил Алексей.

– Герос считал юношу Эндельвара виновным в гибели своей дочери Астелии… – Я размахнулась молотком. – Леха, помогай!

После пятого или шестого удара первый камень вылетел из кладки. Что-то пшикнуло – это вырвался из гробницы замурованный воздух тысячелетий.

Дело пошло веселее, и вскоре мы прорубили люк – достаточный, чтобы пролезть в него.

Протиснулись внутрь, я включила фонарь.

Тоннель уводил вверх. Шагов через двадцать подъема мы оказались в небольшом зале.

– Вот она – гробница Эндельвара, – произнесла я, ступив через порог.

Мощности фонаря не хватало, чтобы осветить все помещение. Овчинников достал зажигалку и запалил пару древних факелов, воткнутых в стены. Мерцающий свет и смолянистый запах окружили нас.

Все-таки не зал, а тупик с неровными сводами и скошенными стенами. В одном из углов стояли плошка и кувшин из обожженной глины. Паутина укутала их, словно привязала к стене.

Первое, что поразило меня, когда глаза привыкли к полумраку, – это десятки девичьих ликов на стенах. Точнее, множество изображений одного и того же лица.

Астелия!

Рисунки поблекли от времени и частично стерлись, но сохранили одухотворенность и красоту девушки, искусно переданные художником.

Возле одного из ликов, незаконченного, сидел, сгорбившись, мертвец, которому было несколько тысяч лет.

Кожа на нем высохла, обнажились ребра. Кости ладони лежали на изображении, словно Эндельвар перед смертью ласкал лицо возлюбленной.

Волнение переполнило мою грудь.

Заточенный в пещере Эндельвар рисовал только свою избранницу, жил воспоминаниями о ней и умер у ее портрета.

– Бедняга! – прошептала я, всматриваясь в юношу. – Боже мой!

Я сразу вспомнила странности наскальной картины на побережье Эгейского моря. Мне тогда показалось, что художник ошибся при передаче пропорций парившего человека, изобразив слишком большую голову и чересчур длинные предплечья.

Нет, художник ничего не преувеличил.

И прав был Карл Вайденхоф!

Я встала перед скелетом на колени.

Даже я, неспециалист в антропологии, видела, что череп Эндельвара вытянут в верхней части, здорово отличается от обычного человеческого. Глазницы больше, нижняя челюсть совсем не выражена, лицо сужается к подбородку. Кости предплечий действительно намного длиннее, чем у землян.

Такие деформации костной системы нельзя объяснить генетическим уродством.

– Юноша был прелюдием! – прошептала я. – Наверное, последним представителем цивилизации, которая покинула планету… Инородный юноша полюбил человеческую девушку, дочь царя. И сохранил это чувство до самой смерти… Становится понятен гнев Героса. Минойский царь не мог допустить брака единственной наследницы с чужаком. Эндельвара, наверное, считали уродцем. Боже, как это грустно…

Сбылась мечта Вайденхофа! Найдено доказательство существования прелюдий!…

Другая рука Эндельвара, опущенная на пол, накрывала костями ладони странный предмет, напоминавший размерами и формой австралийский бумеранг.

– Что это? – спросил Алексей.

– Аппарат для перемещения по воздуху.

– Такой маленький?

– Изобретение великой цивилизации прелюдий.

Я протянула руку к артефакту. Но едва прикоснулась к нему, как Эндельвар покачнулся, словно живой…

Я зажала рот, чтобы не закричать.

И на моих глазах юноша рассыпался в прах.

Я сжимала холодный, слегка шероховатый бумеранг и с отчаянием смотрела на кучку праха – все, что осталось от бесценной находки.

Не знаю, почему так произошло… Быть может, вскрыв склеп, мы нарушили установившийся за тысячелетия микроклимат.

Так или иначе, не удалось даже сфотографировать уникальное для науки и всего человечества доказательство существования прелюдий.

– Очень досадно, Скалолазка, не правда ли?

Я резко обернулась, обернулся и Леха, стоявший позади меня.

На пороге усыпальницы ухмылялся Бейкер. Он сжимал пистолет, дуло которого смотрело на нас.

– Конец погоне, – сказал американец и выстрелил в Леху.

Все происходящее показалось мне кошмарным сном. Бейкер с поднятым пистолетом, из дула которого струился дым. Падающий лицом вниз Алексей. Мой собственный крик, как будто отделившийся от меня…

Леха рухнул на пол и остался лежать без движения в какой-то неестественной позе. Словно опрокинутый манекен…

Бейкер пересек пещеру и прижал дуло пистолета к моему лбу. Другой рукой вырвал бумеранг, а я ничего не чувствовала. Я не могла оторвать взгляда от Алексея. Под ним собралась уже приличная лужица крови.

– Если бы ты знала, как я мечтал об этом мгновении, – сказал Бейкер, поглаживая бумеранг, который теперь почему-то казался мне обычной деревяшкой. Подделкой.

Я молчала, сжав зубы. Кажется, сейчас они хрустнут, рассыплются на осколки, как статуя Героса.

– Допрыгалась, девчонка? – спрашивал Бейкер, тыча дулом в мой лоб. – А? Думала, мы в куклы играем? Или твой муженек… Он решил, что может безнаказанно говорить мне: «Фак ю»? А?

Он ударил меня рукоятью по щеке. Голова дернулась, из распоротой скулы брызнула кровь, но я только крепче сжала зубы.

– Ты не можешь противостоять Организации! – говорил Бейкер, снова уперев ствол пистолета мне в лоб. Его глаза фанатично блестели, почти как у Гитлера в кинохронике, на которой он выступает перед нацистами. – Когда мы ставим цель, то обязательно достигаем ее! Мы – мощная Организация! Мы правим миром…

Скальный молоток обрушился на руку «правителя мира».

Хрустнула кость.

Бейкер завизжал, словно свинья под ножом мясника. Пистолет вывалился из переломанной кисти.

Американец упал на колени, держась за руку и не переставая визжать. Бесцветные глаза, обычно презрительные и безразличные, в мольбе уставились на меня. Неужели он надеялся, что от его взгляда я растаю, как Снегурочка? Помню каждый эпизод с участием Бейкера – не было случая, чтобы он сжалился над кем-то.

Я ухватила покрепче скальный молоток. В голове мелькнуло сомнение, но я не позволила себе рассопливиться.

И ударила Бейкера.

Затем еще раз…

Последний удар в висок опрокинул его наземь. Из безжизненной руки выпал бумеранг. Летательный аппарат прелюдий?

Что-то не верится…

Отбросила окровавленный молоток.

Я отплатила Бейкеру за все несчастья, которые он принес мне, Чарльзу, Лехе.

Опустилась возле Алексея и перевернула его. Глаза Овчинникова были закрыты. Из раны в животе сочилась кровь, я заткнула ее платком и перевязала рубашкой, содранной с мертвого американца.

– Лешенька, миленький, не уходи. Рано еще тебе, – глотая слезы, заклинала я.

Ну, не медик я! Не знаю – жив или нет Леха! Нужен специалист, врач!

Я готова отдать этот треклятый бумеранг в обмен на врача для Лехи! Мы с ним муж и жена. Едва к нам вернулось чувство, и тут… Неужели Леша!… Господи, почему так получилось? За что?