Подруга солнца — туча — очень не хотела, чтобы солнце грустило. Поплыла она к солнцу и… Да, кстати, может быть, ты не знаешь, что солнце и туча — друзья? Они очень дружат, поверь мне! А работают по очереди. Когда отдыхает — не проливает дождя — туча, солнце теплом и светом помогает хорошеть листьям, ягодам, орехам. Потом приходит черед тучи: дело солнечных лучей продолжают нити дождя. Так и дружат туча и солнце. Но это к слову.

А что же делается у нас в сказке? А вот увидела туча, что расстроилось солнце, и говорит:

— Что ты?! Грустить из-за того, что кто-то, вредный или глупый, нарочно тебя обидел?! Несерьезно это.

Темно-серая туча бережно укрыла солнце. Пошел дождь. Желтеют среди нитей его березы, поблескивают красные ягоды рябины, не боятся дождя орехи золотистые.

Ворона, та, что обидела солнышко, похоже, рада туче и дождю. «Вот теперь точно все хорошо, — она сразу двумя глазами удовлетворенно посмотрела на тучу, — прекрасная темно-серая туча! Мне под цвет. И дождь замечательный: светло-серый. Подойдет мне». Туча не обращала внимания на довольную ворону. Дождь нашептывал что-то спокойное ярким деревьям, поил водой их корни. Вороне это было как-то все равно, ее другое занимало.

— Приветствую вас! Добро пожаловать в мой лес! — Ворона даже крыльями взмахнула, но в ответ не услышала ни слова. Тогда она продолжала — Я рада, что вы закрыли солнце. Оно меня раздражало.

— Мне, кажется, что-то послышалось, — прошелестел дождь.

— По-моему, я тоже слышу чьи-то странные слова, — ответила туча своему дождю.

— Странные слова?! Это мои слова! Это я, ворона, столько всего умного прокаркала.

Ворону немного задело невнимание тучи и дождя, она взъерошилась еще больше. Но наконец к ней обратилась сама туча:

— Ворона? Где-то здесь ворона? И говорит что-то умное?

— Конечно, конечно! — Ворона подпрыгнула на ветке. — Вот, вот здесь я!

— Что-то я вас не вижу, ворона, — правду, нет ли сказала темно-серая осенняя туча. — А вы какая из себя?

— Да, о вашей внешности, пожалуйста, — прошелестел дождь.

— Какая я? — Ворона вытаращила глаза. — Моя внешность?! Она у меня очень замечательная. Просто серая! Я немного светлее вас, туча, и немного темнее вас, дождь. Я средне-просто-серая и в перьях. — Ворона устроилась на кончике самой длинной ветки, чтобы быть виднее.

— Я смотрю и вижу, — туча будто бы прищурилась, — желтые березы, рыжие молодые шишки, красную рябину, — медленно перечисляла туча. Нарочно, нет ли…

— Ой, ну при чем здесь все это разноцветное. Я просто серенькая, обыкновенно серенькая. Ну? Видно?

— Поливая орешник, — прошелестел дождь, — я обратил внимание на блестящие, красивые орехи.

— Ну, знаете! Ну!.. — совсем рассердилась ворона. — Оба вы, туча и дождь, какие-то странные! Золотые орехи всякие, рябины, березы красные и желтые видите! А меня, родственную, можно сказать, родную вам по цвету, серую ворону, разглядеть не можете! Как же так?!

— Очень просто. — И туча вот как все объяснила — Я туча темно-серая, дождь мой светло-серый.

— Ну-ну! — не терпелось вороне.

— Вот, — спокойно продолжала темно-серая туча, — а вы, ворона, как вы сами сказали, обыкновенная, просто средне-серая. В этом все и дело.

— Какое дело? Какое такое дело? Я… Я… Я… — Ворона просто из себя вышла — Я как раз нужного вашего цвета!

— Не нашего, простите, — прошептал вежливый дождь.

— Ага, — каркнула ворона, — я не вашего, а все эти разноцветные, — она завертела головой, указывая на орехи, ягоды, листья, — они, можно подумать, именно вашего.

— Нет, нет… — Туча поставила все на свои места. — У ягод, орехов, листьев пестрых свой, именно свой цвет: желтый, красный, золотистый…

— Это правильно, — кивнула ворона.

— У меня, — продолжала туча, — тоже свой цвет: темно-серый. Ворона внимательно слушала.

— И у моего дождя свой цвет: светло-серый. Вот и получается, что у всех — посмотрите вокруг — свой цвет. Потому и видно всех.

— Интересно получается, — пробурчала ворона, — интересненько. Вы — цветные. А я что — бесцветная?

— Вы, уважаемая ворона, вообще бесцветно-незаметная. Это мы, я и дождь, как бы спрятали ваш цвет. Ненарочно. Вы средне-серая, так? Вот и потерялся ваш цвет средний где-то посреди моего темно-серого…

— И моего светло-серого, — подхватил дождь. Растерялась ворона, замолчала, вздохнула даже. Взъерошилась. Поразмышляла и спросила, представь себе, почти робко:

— Так что же, я такой и останусь? Ну, посредине… что ли?

— Нет, — успокоила туча, — совсем нет. Нам с дождем придет пора уходить. Выглянет солнце.

— Солнце?! — Ворона захлопала глазами.

— Да, да, — продолжала туча. — Солнышко золотыми своими лучами высушит и пригладит ваши перышки, позолотит чуть-чуть. Разве плохо: серо-золотистая ворона на желтой березе? Замечательно! Просто вам солнца недостает. А мы, я и дождь, вам мешаем.

— Солнышка вам нужно дождаться, — зашумел дождь, — и вы, ворона, станете видной и даже хорошенькой.

Ворона растерянно моргала, жмурила то один, то другой глаз.

— Ну что ж, нам пора, — сказала туча. И небо стало не темно-серым, а ярко-голубым.

— Всего хорошего, — попрощался дождь. Исчезла светло-серая пелена с осеннего леса — яркого, пестрого, разноцветного.

Выглянуло золотое солнце.

— А… Э… Ну… Это… — Ворона не знала, как заговорить с солнышком. Но солнце, конечно, было умнее и добрее вороны, а потому сказало:

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я кое-что слышало и тоже думаю, что золотисто-серая ворона будет прекрасно выглядеть на желтой березе. Подставляйте перышки.

ДВА ОКОШКА

Жили-были два окошка. Одно из них выходило в сад. В саду, прямо возле окна, росли три куста красных роз, чуть дальше светилась небольшая клумба ярко-оранжевой настурции, по обе ее стороны раскинулась темно-сиреневая сирень, а еще дальше, уже возле забора, зеленели высокие тополя.

Куда смотрело второе окошко, сказать трудно. Его стекло было разрисовано таинственными серебряными узорами, переплетениями сверкающих нитей, прекрасными загадочными виньетками. Конечно, это было зимнее морозное окошко. Это была картина, которая висела напротив первого окна, окна в яркий, разноцветный сад.

Окошки оказались рядом недавно. Они познакомились, ни разу не поссорились, по утрам здоровались, но не дружили. Они не любили друг друга, они друг другу завидовали.

«Мои красные розы, — думало первое окошко, — конечно, чересчур ярки, настурция так и старается каждому на глаза попасться, сирень всегда взлохмачена, а тополя просто староваты. Зато как бы пошел мне изысканный серебряный наряд того окна!»

А то, зимнее окошко, печалилось: «Вот бы сбросить зимнюю одежду, надоевший сиреневый занавес! Улыбнулись бы за моим прозрачным стеклом розы и настурции, пушистая сирень и мудрые тополя покачивали бы ветками».

…Коротка память. Забыло окошко, то, что в сад смотрит, что само оно попросило художника нарисовать его зимой. Коротка память… Забыло нарисованное зимнее окошко, что живет за ним прекрасный сад. Вот и завидуют два красивых окошка друг другу. Вернее, одно окно само себе завидует. Потому и конца этому не будет.

ЖИЛА-БЫЛА ПЕСЕНКА

Жила-была песенка на свете. Откуда она взялась? Какая разница. Откуда взялся веселый красный помидор на грядке укропа? И почему на зеленой-презеленой елке растут розовато-коричневые шишки? И что это за рыжая хитрая лисица бродит вокруг елки? И вообще при чем здесь помидор? Ты не спрашиваешь потому, что знаешь: не будь на свете этих рыжих, зеленых, розовых, красных помидоров, лисиц, шишек, елок, было бы пасмурно и скучно. А весело не было бы. Вот и радовалась песенка, что она есть. Ведь она как раз обо всем этом — от чего грусть тает, а скука бегом бежит.