— Ну, пусть сделают ему золотой гребешок!
А однажды утром, еще до зари, он снова запел:
— Кукареку! Ваше Величество, я хочу полцарства!
Царь окончательно вышел из терпения.
— Уберите долой с глаз моих этого дерзкого петушонка!
Но что было делать с петушком?
Убивать его было бесполезно, он всегда воскресал.
Царь был в отчаянии и совершенно не знал, что ему делать: наконец он надумал послать за старухой.
— Если ты не избавишь меня от петуха, то я велю отрубить тебе голову! — сказал ей царь.
— Ваше Величество! — опять отвечала ему старуха. — Дайте мне только один день сроку.
Царь согласился на это и отпустил старуху, а она поскорее побежала домой.
— Ах, милая моя курочка! — воскликнула она, вернувшись домой. — Что мне делать? Царь снова призывал меня к себе и объявил мне, что если я не избавлю его от петуха, то он велит отрубить мне голову.
— Ответь ему: «Ваше Величество! У вас ведь нет детей, так усыновите петуха, тогда он успокоится».
Царю не оставалось ничего другого, как усыновить петуха. Но и это не особенно помогло, потому что, хотя петух успокоился и перестал поминутно требовать то одного, то другого, но царский дворец был настоящим курятником.
Наконец царь не выдержал и снова велел призвать старуху.
— Послушай, старая ведьма! Если ты завтра же не уничтожишь петуха со всеми его курами, то заплатишь мне за это своею головою.
— Ваше Величество! Тут нужно обратиться к волшебнице Фата-Моргане.
Царь послал за Фата-Морганой, но она велела ему ответить так:
— Кто хочет, чтобы его желание было исполнено, тот приходит сам, а кто ничего не хочет добиться, тот посылает других.
Делать нечего, царь должен был сам отправиться к Фата-Моргане.
— Ваше Величество! — сказала ему волшебница, когда он объяснил в чем дело. — До тех пор, пока этот петух не станет таким же человеком, как вы, не ищите покоя.
— Ну что же я должен сделать, чтобы он стал человеком? — спросил ее царь.
— Вот вам три сорта зерен. Вспашите собственными руками три борозды и посейте эти зерна, не смешивая их. Соберите колосья с каждого сорта и выберите из них зерна, потом рассыпьте по земле первый сорт зерен и скажите: «цып, цып, цыпушки, — кто хочет, тот склюет эти зернышки». Куры сейчас же начнут клевать их. А когда не останется ни одного зерна, то рассыпьте на землю второй сорт зерен и опять скажите: «цып, цыпушки, — кто хочет, тот склюет эти зернышки»… И когда не останется ни одного зернышка, рассыпьте третий сорт зерен и скажите снова: «цып, цып, цыпушки, — кто хочет, тот склюет эти зернышки» — и вы увидите, что будет.
Царь поблагодарил волшебницу и отправился обратно во дворец, затем в точности исполнил совет Фата-Морганы. Когда он рассыпал первый сорт зерен по земле и сказал: «цып, цып, цыпушки — кто хочет, тот склюет эти зернышки», — куры бросились клевать их и половина кур околела. Царь рассыпал второй сорт зерен и опять сказал: «цып, цып, цыпушки кто хочет, тот склюет эти зернышки», остальные куры бросились клевать их, и не осталось в живых ни одной курицы. Царь рассыпал последние зерна и сказал: «цып, цып, цыпушки — кто хочет, тот склюет эти зернышки». Петух, который только один оставался в живых, начал клевать их, но едва только он проглотил последнее зерно, как, вдруг, весь вытянулся, стал длинный-предлинный, крикнул в последний раз «кукареку», стряхнул с себя перья и превратился в прекрасного, высокого и стройного юношу. От петуха у него остались только одни петушьи шпоры да гребень. Царь был очень доволен и тотчас же объявил народу, что, не имея детей, он решил, что с этих пор юноша этот будет считаться царевичем.
— Да здравствует царевич! — воскликнул народ, но все же втихомолку все ворчали сквозь зубы:
— Ну, мы еще увидим, что-то будет: кто родится петухом, тот должен, во что бы то ни стало, петь по-петушьи.
С тех пор прошло уже несколько месяцев, и в царском дворце все шло очень хорошо. Только вдруг царевич стал что-то грустен, и ни с кем ни о чем не говорил.
— Что с вами, сын мой?
— Ничего, Ваше Величество! — грустно ответил царевич.
Ему было очень совестно, и он ни за что не хотел в этом сознаться, но ему страшно хотелось пропеть «кукареку».
Призвали царских врачей, но они ничего не понимали в болезни царевича.
— Может быть, царевич желает жениться? — спрашивали они.
— Нет, я вовсе не хочу жениться, — ответил он.
— Чего же вы желаете, сын мой? — спросил царь.
— Я бы хотел пропеть «кукареку».
Нечего делать, нужно было ему позволить это, и царевич отвел душу, целый день прокричав «кукареку».
После этого ему отрезали гребешок, и он не имел более желания петь петухом. Но все же народ ворчал сквозь зубы:
— Посмотрим, кто родится от курицы, тот непременно должен рыться в навозе.
Прошло еще несколько месяцев, и царевич, вдруг снова сделался скучен.
Что с вами, сын мой? — спросил его царь.
— Ничего, Ваше Величество.
Опять позвали докторов, но они снова никак не могли понять в чем дело.
— Может быть, Ваше Величество желает жениться? — спрашивали они.
— Нет, я не хочу жениться, — отвечал царевич.
— Да чего же, наконец, вы хотите, сын мой?
— Я хотел бы выйти на улицу и порыться в навозе.
Нечего делать, нужно было ему позволить это. И вот наш царевич целый день прорылся в навозе и отвел душу.
Наконец пришло время женить царевича.
— Как вам нравится дочь короля испанского, сын мой? — спросил у него однажды царь.
— Ваше Величество! Если вы желаете, чтобы я женился. то я хотел бы жениться на курице.
— Так ты опять принимаешься за то же? — гневно воскликнул царь и велел отсечь царевичу голову.
Но вместо человеческой крови из его раны вытекала только кровь куриная. Как раз в это время пришла старуха.
— Ну, теперь все хорошо, Ваше Величество, — сказала она радостно, и, взяв голову царевича, она приставила ее к туловищу.
Голова тотчас же приросла, и царевич ожил.
Теперь он стал уже настоящим человеком, и у него не являлось никаких безумных желаний.
Вскоре он женился на испанской царевне. Потом они стали царем и царицей и сделали немало добра.
Ти-тирити-ти
В часы отдыха он всегда вынимал из кармана дудочку и развлекался, играя все один и тот же мотив: ти-тирити-ти, а потом снова принимался за работу.
И что же? Это крошечное, каменистое поле приносило ему урожай более крупного поместья. Если у соседей родилось сам-двадцать, то у него родилось по крайней мере сам-сто.
Соседи его выходили из себя.
— Кум, — говорили они ему, — хочешь ты избавиться от этой груды камней. Есть человек, готовый заплатить тебе за них в три раза дороже, чем они стоят.
— отвечал им крестьянин.
— Кум, хочешь ты отделаться от этой груды камней? — снова приставали к нему соседи. — Есть человек, готовый заплатить тебе за них в десять раз больше, нежели они стоят.
