— Понимаете, ребята, — уверенно поддержал ее Француз. — Парень вернулся не сам по себе. Его сюда ВЕРНУЛИ. На каких-то определенных условиях. Мы должны каким-то способом узнать — на каких.
— Проще всего — спросить у него самого, — резонно заметил Мерген.
— Я тоже так думаю, — поддержал его Клайд, подходя к столу.
— Официант! — невозмутимо распорядился Француз. — Еще один прибор, пожалуйста.
Глава 12
БОГ ДРАКИ
— Черт возьми! — Мастер-Канова раздраженно обернулся к бесшумно возникшему за его спиной Шишелу. — Я ведь предупреждал, что вы не должны появляться ни в моем кабинете, ни тем более в моих мастерских... Да, товар готов, но я лично доставлю его вам...
— И лично доложишь господину Советнику?
Артист из Алессандро Кановы был никакой, что сильно облегчило Шишелу его задачу. Хотя, конечно, Мастер и попытался прикинуться шлангом, как квалифицировал такого рода поведение Шаленый.
— Какого Советника вы имеете в виду? — чуть дрогнувшим голосом спросил он.
— Да того самого, — ласково пояснил Шишел, — что при Свободном Лесном Народе за безопасность отвечает... Или не знаешь такого?
— Почему это я должен знать этого... э-э.. господина? — еще более нетвердым голосом спросил Мастер.
— Ты мне лучше скажи, — все так же ласково продолжил Шаленый, — почему господин этот знает про наши с тобой дела все, что о них знать стоит? И про то, что вообще имитации изготовлены, и сколько их — доподлинно знает... Откуда? Не от меня, точно. Значит, от тебя, Мастер.
— Не понимаю, с чего вы вдруг... — продолжал сопротивляться Какова.
— Да с того, что поговорили мы с господином Советником душевно. Не договорили кое-чего, правда, ну да это утрясется... Так что, и дальше втемную играть будем?
Мастер вздохнул и присел на край своего рабочего стола.
— Не ожидал, что дядюшка Георгиу так вот запросто сдаст вам меня... — с досадой сказал он. — Но, в конце концов, одним покупателем на ваш товар больше стало... Да и знакомство с Советником обедню вам не испортило, думаю.
— Даже, прямо скажу, на пользу делу пошло... — тоже не без досады признал Шишел. — Только вот не люблю я, когда за спиной у меня шахер и махер происходит... Так что применяю к тебе, Мастер, штрафные санкции: не седьмую, а восьмую часть дохода получишь. И считай еще, что пронесло... Товар забираю сейчас.
С минуту они помолчали, а потом Шишел уже чуть по-другому, осторожно наклонив голову набок, осведомился:
— И давно ты на Лесной Народ корячишься? И с того что имеешь-то?
Мастер пожал плечами:
— Каждый второй из нашего цеха с этими вещами связан... Тамошняя знать — я имею в виду туземцев — любит вкладывать деньги в драгоценности. Кто побогаче, и не движимостью здесь обзаводится. У того же Советника Георгиу в Малой Колонии — несколько вполне приличных имений... С другой стороны, из джунглей идет весьма интересный товар... Вот все тот же Симметричный Набор откуда, по-вашему, взялся?..
Шишел подумал десяток-другой секунд и спросил Мастера:
— Выход на Советника у тебя есть?
Мастер-Канова не стал отпираться.
Все пятеро, надолго засевшие за угловым столиком заведения Влада, были напряжены и сосредоточены. Француз-Дидье был среди них единственным, кто обратил внимание на поданную, согласно сделанному заказу, снедь. Покуда остальные четверо собеседников, вяло ковыряя вилками в тарелках, обменивались неопределенно-туманными фразами, Дидье быстро покончил с заказанным провиантом, утер остатки соуса кусочком круассана и, проглотив свой кофе, вслух предположил, что господам партнерам будет сподручнее договориться о своих делах без его, Француза-Дидье, присутствия. Возражений не последовало, и Дидье резво удалился, и впрямь серьезно облегчив ход происходящего разговора.
— Мы понимаем, что тебе, Клайд, нелегко пришлось там — на Северном бугре, — признал Мерген, — но и у нас здесь еще тот цирк приключился. И то, что ты тут намекаешь на то, что можешь вычислить того типа, что завладел Камнем, сейчас того значения, которое ты этому придаешь, не имеет... Дело в том, что мы этого типа сами вычислили...
— Точнее — он нас, — поставила свою точку над «i» Мириам.
— Это резко меняет все дело... — задумчиво протянул Клайд. — Выходит, я уже — вне игры?
Он внимательно поглядел в зрачки собеседников: сначала — Н'Бонго, потом — Мириам, потом — Мергену. Прием подействовал.
— Нам очень не хотелось бы, чтобы ты это так понял... — отвел глаза Мерген. — На данный момент все складывается так, что мы с этим малым играем в одной команде, и... и назад нам дороги, как говорится, нет...
— Это очень сложный тип, — вошел в разговор Н'Бонго. — И игра, которую он затеял, — тоже очень сложная. Но... Но мы, ей-богу, не хотели бы...
— Короче — было бы очень желательно, чтобы ты нашел общий язык с тем человеком... — закончил его мысль Мерген. — Хотя бы уже потому, что, судя по твоим намекам, ты здесь представляешь солидного покупателя.
— Мой покупатель, — криво улыбнулся Клайд, — пожалуй, всех остальных перевесит. Так что у нас будет о чем поговорить.
Он сложил нож и вилку на керамическую тарелку с нетронутым почти фирменным гуляшом Усатого Влада и, интонацией голоса показывая, что разговор окончен, спросил:
— Итак, когда и где?
В воздухе повис тонкий серебряный звук — засигналил амулет на груди у Клайда.
Поверенный господина Апостопулоса Сантамария Кастельмажоре деликатно кашлянул, оторвал шефа от созерцания сменяющих друг друга на дисплее биржевых сводок. Тот воззрился на своего верноподданного с некоторым недоумением во взоре. Редко кто решался тревожить Картавого Спиро в столь поздний час.
— Наш клиент, — начал Сантамария, умудрившись одним только выражением лица уточнить, о каком именно клиенте идет речь, — только что уведомил меня, что все необходимое и достаточное им сделано. Он назначил время и место.
Несколько секунд Картавый Спиро смотрел на своего поверенного с таким видом, что можно было подумать, что тот не принес первостатейной важности новость, а просто позволил себе испортить воздух в помещении офиса. Потом господин Апостопулос поднял левую бровь, означив тем самым повеление продолжать доклад.
— Завтра, в пятнадцать пятьдесят, в подземном гараже Пугачевского центра. У лифтов, — закончил свое сообщение Сантамария.
Господин Апостопулос на как будто не очень долгое время впал в состояние, напоминающее каталепсию. Потом откашлялся и недоуменно произнес:
— Получается, что то, на что у Шайна и Ди Маури ушли годы и годы, наш клиент провернул меньше чем за неделю... Вы верите этому, Сантамария?
— С трудом, — констатировал адвокат.
— Вы получили прибор от милейшего профессора Мак-Аллистера? — осведомился Картавый Спиро после некоторого тягостного молчания. — Профессор проконсультировал вас, как пользоваться этой штукой?
— Да, шеф, — заверил его Сантамария.
— Будьте осторожны. — Спиро со значением откашлялся. — В городе происходит какая-то буза. На Сурабайя ночью была разборка между сектами. Со стрельбой. И Семья поцапалась с компанией Маноло. Полиция и все эти, извините за выражение, органы находятся в повышенной боевой... Так что будьте осмотрительны.
— Я сделаю все от меня зависящее, — заверил шефа всецело преданный ему поверенный и неслышной тенью выскользнул из кабинета.
Господин Апостопулос раздраженно гмыкнул, прошелся взад-вперед по комнате и, чтобы успокоить нервы, раскрыл папку с листками, написанными рукой давно сгинувшего адмирала, и стал в который уже раз перечитывать написанные стариковской рукой строки.
Те же строки, но только исполненные четким и ясным шрифтом на экране дисплея, читал, по странному совпадению, в это же время и Дмитрий Шаленый, по кличке Шишел-Мышел.
«Меньше всего ожидал я, — писал проклятый всеми богами и многими из смертных адмирал Шайн в своем дневнике, — что из этого изнурительного похода, похода, иссушившего мою душу, перевернувшего мой некогда казавшийся мне кристально ясным взгляд на вещи, на все мироздание в целом, что из этого похода я вернусь не в тишину и сонный покой нашей патриархальной Малой Колонии, а в дикую свару, затеянную сопливыми мальчишками, жаждущими дорваться до власти. Меньше всего я ожидал, что не марш через гиблые трясины и непроходимые заросли Северного полушария окажется самым тяжелым участком нашего пути, а дорога по разграбленным провинциям Черты, через две линии фронта, через покинутые жителями города, к горящей Столице, по улицам которой ползут, выворачивая древнюю брусчатку и долбя снарядами стены Резиденции, тяжелые танки... Меньше всего я ждал этого.
Я и сейчас вспоминаю это как сон, как нечто, происшедшее вне моей настоящей жизни, — увиденное, что ли, в фильме или прочитанное в скучной книжке... Помнится, собаки поразили меня: стаи лишившихся хозяев, одичавших собак, завладевшие полупокинутым городом...
За ту неделю, что я провел в разорванной на три враждующих лагеря Столице, я состарился на десяток лет. Большая часть собранных нашей экспедицией материалов просто свалена во дворе Арсенала. Я с большим трудом добился того, чтобы в подземные хранилища были помещены наиболее важные материалы, относящиеся к нашему походу. Четырежды меня посещали делегации от каких-то самопровозглашенных правительств «всея планеты», и четырежды я отказывался от возведения в ранг главнокомандующего.
Только наступивший сезон гроз позволил мне и немногим преданным мне офицерам покинуть богом проклятый город и на паре боевых глайдеров добраться до моего родового поместья — «Тенистых рощ» — фамильного гнезда всех Шайнов еще со времен Великой Колонизации. Только здесь, в заливаемых осенними ливнями, отрезанных от безумствующего мира местах я вновь обрел необходимые душевный покой и твердость.
И только здесь мысли мои вернулись к ЭТОМУ... Как странно: на все эти недели — да какое там! — почти на половину года я словно забыл про свое преступление. Да-да! Будем называть вещи своими именами: скрыв от людей Камень, фактически присвоив его, я совершил ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Против кого, однако? Против государства, которое в это самое время проваливалось в кровавую трясину междоусобицы? Против народа, который стал в эти самые дни стадом, влекомым на убой безумными, слепыми пастырями? Пожалуй, откройся я кому бы то ни было, судьба нашей экспедиции могла бы сложиться гораздо более трагично. Мог ли я поручиться, что мои ближайшие помощники и соратники не схватились бы между собой в мерзкой схватке за сокровище, которое обеспечило бы безбедное и сытое существование им и их потомкам на века вперед? Во всяком случае, нож в спину или яд в стакан я, скорее всего, получил бы все-таки. Что же не дает мне покоя? Что преступил я? Не стоит лукавить с самим собой... Я поступил недостойно для офицера. Я преступил грань чести и бесчестия... Но, видит Бог, иначе поступить я не мог. В конце концов, на моей стороне здравый смысл. И воля Камня.
Он — Камень — и служил мне опорой и утешением в те долгие осенние дни, которые, как мне теперь представляется в воспоминаниях, начинались сразу с вечера, а не с утренней зари. Я запирал за собою двери в кабинет и в свете низко, к самой крышке стола, пригнутой лампы клал перед собой Камень. Рядом ложились в круг света уже успевшие пожелтеть и истрепаться по краям записи. В разное время и при разных обстоятельствах делал я их. И только тогда — этими осенними вечерами — понял, что фактически всю свою жизнь готовился к этой встрече с Камнем. Чем иначе объяснить эти годами кропотливо ведшиеся записи легенд, преданий, научных докладов, посвященных Скрижали Дурной Вести?
Такими мне и запомнились эти долгие, одинокие вечера и ночи: потрескивание поленьев в жарко натопленном камине, который не грел меня, круто — до фиолетовой черноты — заваренный настой из двенадцати трав в каменной чашке, сумеречный, словно взгляд дремлющего безумца, блеск Камня, круг света и выцветшие буквы мерзких преданий, бегущие по блеклым листкам бумаги...
Радио приносило вести все более и более сумбурные и горькие. Почти полностью прервана была связь с Обитаемым Космосом. Ни Земле, ни другим населенным мирам не было дела до нас и наших бед и печалей. Для скольких тысяч людей, предки которых доверили свои судьбы этой, так похожей на старушку-Землю, планете, эта зима стала последней? Все чаще люди, пришедшие со мной, задавали мне один и тот же вопрос: что я собираюсь сделать, предпринять?.. И у меня не было для них ответа. В ту осень я впервые по-настоящему почувствован себя стариком. Тогда я не знал, что ГЛАВНОЕ еще впереди... Я многого еще не знал тогда... не знал своего ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ».
