— Карлос родился в Бразилии. И переехал в Лос-Анджелес еще ребенком. Для него это арктическая температура. — Хантер хотел стряхнуть напряжение.

Сев, Гарсия нахмурился:

— Вы что, думаете, это холод? — Вопрос был адресован Монике.

— Боже милостивый, вам не стоит заглядывать в Пенсильванию, если считаете, что это холодно. — Как только эти слова слетели с ее губ, ее лицо напряглось и она нервно оглянулась.

— Все хорошо, — мягко сказал Гарсия. — Роберт с самого начала понял, откуда вы. По вашему акценту.

Она вопросительно посмотрела на Хантера:

— Правда?

— Голландская Пенсильвания, так? — деловито уточнил он.

— У него полно таких штучек, — заметил Гарсия. — Вот почему его не приглашают на многие вечеринки.

Она улыбнулась. Лед был сломан. Хантер заметил, что ее плечи расслабились и она перевела дыхание, которое сдерживала с момента их появления.

— Вы правы, я из Пенсильвании. — Она перевела взгляд с Хантера на Гарсию и сделала паузу. И, не дожидаясь вопросов, решила рассказывать с самого начала.

Молли Вудс появилась на свет под Рождество в округе Хантингтон в Пенсильвании. Хотя она родилась здоровой, сложные роды сказались на организме ее матери, и Молли осталась ее первым и единственным ребенком.

Рождение Молли внесло изменения в ее глубоко религиозную семью. Ее отец Джон тяжело воспринял тот факт, что у него никогда не будет сына, которого он всегда хотел. В его глазах Бог наказал дочерью и его, и жену. И эту кару надо было нести.

Как только Молли начала говорить, ее стали учить молитвам. И она молилась. Трижды в день, стоя голой в углу, коленями на сухих зернах кукурузы.

По мере того как шло время, горечь Джона Вудса росла. Он использовал веру как спасительное убежище своего гнева, и маленькой Молли вечно доставалось за это. В детстве она с головы до ног была покрыта черными и синими отметинами.

Что же до внешности, Молли унаследовала от своей матери тонкое овальное лицо, пухлые розовые губы, большие карие глаза с гипнотическим взглядом и длинные волнистые каштановые волосы. В тринадцать лет она была выше большинства девочек ее возраста, и ее женственное тело быстро развивалось.

Джон Вудс воспринимал красоту Молли как новое испытание от Бога. Она уже привлекала внимание ребят постарше, и Джон понимал, что это только вопрос времени, когда она поддастся искушению греха. Он должен правильно научить ее, как избегать пороков.

Учеба началась сразу же после дня ее тринадцатилетия. Дважды в неделю мать работала в ночную смену в круглосуточном супермаркете в центре города. Молли с ужасом ожидала этих ночей. В темноте своей комнаты она сворачивалась калачиком в постели и молилась, но Бог не слышал ее. Снова и снова раз за разом ей приходилось выносить, когда отец наваливался на нее всем телом, показывая, что ребята хотят с ней сделать.

Ночные кошмары начались примерно в то же время, когда отец повадился вторгаться в ее комнату. Вместе с ними пришли и кровотечения из носа. Сначала Молли не придавала значения жутким образам, которые она видела, но они становились реальностью. Засыпать было так страшно, что она изо всех сил старалась бодрствовать. Но скоро тревожные видения стали заявлять о себе все чаще. Они теперь являлись не только в ночных кошмарах. Она стала видеть их и при свете дня — детей избивали и мучили их родители, жен — мужья; эти видения продолжали появляться, пока в один день она не почувствовала, что ее душа окаменела.

Она видела картину, как ее мать сбил пьяный водитель. Той ночью она тщетно молила мать не ходить на работу. Отец ударил ее по лицу и приказал уйти в свою комнату. Ему надоели ее сумасшедшие сны. Он тайком улыбнулся и сказал ей, что, как только мать уйдет на работу, он явится в ее комнату и будет молиться с ней.

Полицейские постучали в дверь всего через час после ухода матери. Она попала в дорожное происшествие и умерла на месте.

В эту ночь Молли ушла из дома. Этой ночью в голове отца что-то щелкнуло.

Детективы молча выслушали историю Молли, но она рассказала им не все. Она тщательно старалась не называть свое настоящее имя и ни словом не упоминать об избиениях, оскорблениях и унижениях, которые ей доставались от рук отца. Ей было стыдно.

Хантер оказался прав. Убежав из дому в четырнадцать лет, Молли пришлось взрослеть быстрее, чем большинству ее сверстников.

Она рассказала им, как ночные кошмары и видения прекратились, стоило ей только покинуть Пенсильванию, и как она подумала, что наконец избавилась от них. Но несколько дней назад, в помещении вокзала Юнион стейшн Лос-Анджелеса видения вернулись.

— Что точно вы видели? — тихим и спокойным голосом спросил Хантер.

Она напряглась и обхватила ладонями свою чашку с горячим шоколадом.

— К сожалению, я не могла контролировать все, что мелькало в этих видениях. Образы были туманные и не всегда ясные. Большую часть времени я видела их так, словно смотрю кино на экране.

— Как зритель? — предположил Хантер.

— Да. — Она быстро кивнула. — Но в тот день на Юнион стейшн все было по-другому.

— Как по-другому?

Она глубоко вздохнула и опустила глаза.

— Я была частью всего этого. Я была той, кто напал на него. — Голос у нее ослабел.

— Вы видели все это, словно своими глазами? — спросил Гарсия.

Легкий кивок.

— Я была убийцей.

Гарсия на секунду смутился.

— Подождите, — вмешался Хантер. — Напал на него — на кого?

Еще один глубокий вздох.

— На священника.

Хантер хранил невозмутимость, зная, что внезапная эмоциональная реакция, даже выражение лица могут подействовать на нее — и ей станет еще тяжелее.

— Мы были внутри какой-то темной церкви, я не знаю, где это. Священник, плача, стоял на коленях передо мной. — Она сделала глоток горячего напитка, и Хантер заметил, что у нее дрожат руки. — Я что-то показала ему… думаю, лист бумаги.

— Лист бумаги? — поинтересовался Гарсия.

Она кивнула.

— На нем было изображение или, может быть, текст? — спросил Хантер.

— Что-то было. Я не могу утверждать точно.

Уличное движение набирало темпы. Какая-то машина притормозила на Восточной Первой улице, и клаксоны устроили какофонию. Она подождала, пока они стихнут.

— Я не смотрела. Просто показала священнику.

Хантер что-то черкнул в своем черном блокнотике.

— Что вы увидели потом?

Она помедлила секунду, словно то, что собиралась сказать, не имело смысла.

— Собачью голову. Я показала священнику собачью голову, и это ужаснуло его.

— Откуда взялась эта голова? — на этот раз спросил Гарсия.

— Не знаю. — Она покачала головой. — Она просто оказалась у меня. — Снова краткая пауза. — Вместе с мечом, который я использовала, чтобы… — Голос у нее стих.

Хантер позволил пройти нескольким молчаливым секундам и спросил, помнит ли она, в какой руке был меч.

— В правой, — убедительно сказала она.

— Помните ли вы что-то особое о руке? Цвет кожи? Были ли кольца на пальцах? Часы?

Она задумалась.

— Черные перчатки.

Ветер усилился, и в небе стали скапливаться новые темные облака. Похолодало, но девушка, казалось, не замечала этого.

— Помнишь что-нибудь еще из своих видений?

Она кивнула и в упор посмотрела на Хантера.

— Цифра три. Я написала ее на груди священника после того, как убила его.

На этот раз Гарсия поежился не от холодного ветра.

Хантер выдержал ее взгляд. До сих пор вся информация, которую Молли предоставила им, могла быть почерпнута из газет. История, когда киллер показывал своей жертве фотографию, могла быть выдумана. Подтвердить ее они не могли. Но вот номер… Она никоим образом не могла узнать о нем.

— Когда вы пришли к нам, — Хантер нарушил неловкое молчание, — как раз перед тем, как я покинул комнату, вы кое-что сказали мне. Помните?