Коренастый мужчина в форме открыл дверь слева от скамьи присяжных и пригласил в зал изможденную, бледную молодую женщину с обритой головой. Дэн вытянул шею, чтобы лучше разглядеть фиолку, с которой ему предстоит жить следующие несколько недель.

Она была одета в рубаху с длинными рукавами и широкие спортивные брюки; и то, и другое, казалось, было слишком велико ей, делая хрупкой в свете флюоресцентных ламп зала. Несмотря на это, когда судебный пристав приводил ее к присяге, в тихом голосе свидетельницы слышалась скрытая сила.

Откидывающееся, с высокой спинкой, кресло для дачи показаний разместили на месте свидетеля. Тяжелые нейлоновые ремни свисали с его спинки и ножек.

– Пожалуйста, назовите свое имя для протокола, – приказал женщине Якобс, как только она заняла место.

– Натали Линдстром.

– Вы являетесь зарегистрированным членом Североамериканской Корпорации Загробных Связей?

– Верно.

– Согласны ли вы говорить только правду и приложить все усилия, чтобы помочь правосудию?

– Согласна.

Якобс повернулся к дородному мужчине в очках, стоящему справа от свидетеля.

– Мистер Бертон, будьте добры подготовить контактера для дачи показаний.

Вытащив световую указку из внутреннего кармана пиджака, Бертон посветил в каждый глаз Линдстром по отдельности, чтобы убедиться, что она не носит цветных контактных линз. Хотя существовали более изощренные методы проверки подлинности контактера, этот метод стал традицией, поскольку, как подразумевало их прозвище, все фиолы рождались с фиолетовыми радужками.

Бертон подкатил тележку со сканером души к месту свидетеля и присоединил устройство к Линдстром, прикрепив хирургической лентой несколько электродов к ее бритой голове. Как и у большинства фиолов, у Натали было двенадцать контактных точек, вытатуированных на черепе в виде плеяды крошечных голубоватых пятен.

Якобс объяснил присяжным, каким образом этот сложный электроэнцефалограф определяет электромагнитное присутствие души жертвы по мере того, как она заполняет мозг контактера.

– Вы сможете точно отметить для себя момент вселения, – сказал он, указав на большой зеленоватый монитор, закрепленный на стене над креслом Линдстром.

Дэн отметил, что Якобс не объяснил функции большой красной кнопки на панели сканера души. Известная как «кнопка паники», она должна была посылать сильный электрический разряд по проводам к голове фиола и силой изгонять душу, пришедшую в неистовство или отказавшуюся оставить тело контактера.

Опытные фиолы обычно могли изгнать неуправляемую душу в любой момент путем строгой ментальной дисциплины, но «кнопка паники» оставалась на крайний случай, потому что мертвые всегда были непредсказуемы.

Бертон отступил от места свидетеля, оставив Линдстром в зарослях проводов, тянущихся от ее лба. Эти провода скручивались в похожий на веревку пучок, скользящий вниз к порту на корпусе сканера души. Бертон включил аппарат, и на мониторе появилась серия зеленых линий. Небольшие ритмичные зигзаги трех верхних линий представляли альфа-волны сознательной мысли Линдстром. Три нижних линии оставались ровными, ожидая вселения иной сущности.

– Вы готовы, мисс Линдстром? – спросил Якобс.

– Да. – Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза, в то время как Бертон завязал нейлоновые ремни вокруг ее ног и торса и связал запястья гибким пластиковым шнуром.

Это для ее собственной безопасности, подумал Дэн, но не смог убедить себя. Путы причиняли боль, но скоро Линдстром будет страдать еще больше.

Якобс распечатал один из прозрачных пластиковых пакетов для улик и вынул детский нагрудник, разукрашенный плюшевыми мишками. Он показал его присяжным, а затем положил нагрудник в руки Линдстром.

Дэн скривился и потряс головой. Этот окружной прокурор был просто бесцеремонным. Он мог взять практически любой предмет, до которого дотрагивалась или который носила жертва, в качестве «камня преткновения»[1]. Расческу, ключ от дома, водительские права – все эти вещи создали бы слабую квантовую связь с мертвой женщиной и с быстротой молнии привели бы ее электромагнитную сущность к контактеру. Однако Якобс вместо этого решил использовать одежду ее ребенка, чтобы эмоционально воздействовать на жюри. Дэн не мог понять, почему Мьюноз захотел пройти через пытку свидетельства фиолки. Посмотреть в эти глаза и увидеть, как жизнь, которую ты отнял, смотрит на тебя...

Линдстром беззвучно пошевелила губами, и альфа-волны, колеблющиеся в верхней части монитора сканера души, стали более определенными и ровными. Скоро она должна была уйти в подсознание и перестать контролировать собственное тело.

Якобс через плечо оглянулся на толпу в галерее.

– Пожалуйста, соблюдайте тишину, – напомнил он. Однако об этом не стоило беспокоиться. В зале стояла такая тишина, словно все перестали дышать.

Несколько минут Линдстром сидела абсолютно спокойно, зажав нагрудник между ладонями. Напряжение в зале суда спадало по мере того, как людям надоедало ждать. Шаркали ноги, скрипели стулья. Кто-то кашлял. Только Мьюноз замер на своем месте, впившись глазами в женщину на месте свидетеля.

В проветриваемой комнате пот высох, и кожа Дэна стала липкой, потеряв тепло. К минуте, когда в нижней части монитора сканера души появились первые всплески, он и так дрожал. Волосы на голове встали дыбом, и он представил, что весь зал заряжен электричеством мертвых душ.

Тело Линдстром отвердело, спина изогнулась дугой, в живот впились ремни, удерживавшие женщину на кресле. Костлявые руки фиолки сжали нагрудник, она дергалась и выгибалась с яростью эпилептика.

Это плохо, подумал Дэн. Если «камень преткновения» притягивал больше одной души, контактеру приходилось насильно отгонять нежелательные сущности, чтобы тот, кто нужен, мог вселиться в нее.

Бывали случаи, когда во время таких припадков неопытные фиолы откусывали себе языки. Мотая головой из стороны в сторону, Линдстром издала страшный, грубый крик, и Дэн заметил, что некоторые присяжные побледнели, без сомнения, многие из них видели фиолов только в фильмах или в телевизионных передачах про копов. В реальности все выглядело совсем по-другому. За свою карьеру Дэн видел фиолов, наверное, раз пятьдесят или больше, и каждая такая встреча казалась хуже предыдущей. Особенно за последние два года.

Глаза Линдстром распахнулись, и она стала озираться вокруг, словно кролик, оказавшийся в волчьем логове. Не изменяясь физиологически, мускулы ее лица сформировали новое выражение, хмуря брови, вытягивая подбородок, надувая щеки. Она захныкала и попыталась вывернуться из ремней. Затем ее взгляд упал на Гектора Мьюноза, и она замолчала, уставившись на него.

Мьюноз вцепился в колени дрожащими руками, не в силах отвести взгляд.

– Роза...

Якобс выступил вперед, чтобы обратиться к женщине, сидевшей на месте свидетеля.

– Вы меня помните? – спросил он.

Она взглянула на него и кивнула. Без сомнения, обвинение уже вызывало жертву, чтобы допросить ее.

– Пожалуйста, назовите себя, – сказал Якобс.

– Роза Мьюноз. – Она произнесла имя с испанским акцентом, и мягкое сопрано ее голоса перешло в грубый альт.

– Запишите, что свидетельница определила себя как жертву. – Якобс постарался вновь установить с ней зрительный контакт. – Вы знаете, где находитесь?

Не отрывая взгляда от Мьюноза, она покачала головой.

– Узнаете ли вы еще кого-нибудь из присутствующих здесь?

Женщина в теле Натали Линдстром не ответила – она смотрела на нагрудник, который был в ее руках.

– О боже, Педрито!

– Педрито... он был вашим сыном, не так ли? – подсказал Якобс. – Расскажите нам о Педрито.

– Он убил его. Мой бессердечный муж. – Свидетельница протянула связанные руки вперед в попытке указать на Мьюноза. – Он убил моего малыша!

Мьюноз сполз по столу защиты, словно его застрелили. Адвокат молча потрепала его по плечу.