.

— И она не была против?

— Что вы! Она была очень даже за.

Габриэлла улыбнулась его ответу. Судя по всему, Захарии пришлось идти войной на зимний сад Эйджвотер-Холла, и он явно одержал победу в этой нелёгкой схватке.

— Спасибо, мне очень приятно, — искренне поблагодарила Габриэлла. — Жаль только придётся снова везти их в машине, меня ведь выписывают.

— Оставьте их здесь. В вашей комнате достаточно цветов, я лично нарвал для вас. — Захария сказал это так, будто он, как мальчишка, перемахнул через соседский забор и обворовал цветочную клумбу. Габриэлла рассмеялась.

— Ну раз нарвали, тогда ладно!

Она открыла сумку и, достав брюки и бежевый джемпер, удивлённо посмотрела на ярко-красное нижнее бельё. Габриэлла купила его несколько месяцев назад, но так ни разу и не надела. Это был сексуальный комплект для соблазнения мужчины и для повседневной носки абсолютно не подходил. «Интересно, а кто же мне вещи собирал? Надеюсь, какая-нибудь легкомысленная и обожающая красный горничная!»

— Элизабет и Эмма очень взволнованы и обеспокоены произошедшим. Вы готовы ехать? Уверены, что хорошо себя чувствуете? — не скрывая беспокойства, спросил Захария.

— Уверена. Мне нужно одеться. — Габриэлла чуть замялась, а потом спросила у практически вышедшего Захарии:

— Мистер Денвер, а вы любите красный цвет?

— Иногда. — Он одарил её насмешливым взглядом и захлопнул дверь.

Врач порекомендовал абсолютный покой, обильное тёплое питье и здоровый сон. Поэтому по возвращении в Эйджвотер-Холл её буквально окружили заботой и вниманием, порой весьма навязчивым. Горячие бульоны, неизменный чай и пуховые одеяла окутали Габриэллу, словно путами. И ей ничего не оставалось, как по возможности, избегать встреч с женской половиной семейства, ссылаясь на разыгравшуюся ко всему прочему простуду. Поэтому последние несколько дней Габриэлла в основном проводила в своей спальне и лишний раз не показывалась в общих комнатах.

Ночью разыгралась страшная буря. С моря доносился жуткий вой, сотрясая всю округу, небо вспыхивало тусклым голубым светом, тени от которого безумно играли на стенах спальни, а ветер испуганным зверем завывал в дымоходе камина. Уже который час Габриэлла без сна лежала в постели. Она очень устала от назойливого внимания и вежливой заботы Элизабет и… Эммы.

«Ага, конечно, особенно Эммы», — подумала она. С момента их с Захарией возвращения в поместье ей не давали вдохнуть полной грудью, чрезмерно опасаясь за её здоровье. Сначала это было лестно, потом стало докучать, а к третьему дню и вовсе раздражать.

Откинув одеяло, Габриэлла поднялась с постели и пошла в сторону балкона. Жарко, душно и тесно — вот что мешало ей уснуть. Она распахнула настежь дверь и шагнула в свирепую ночь. Ветер холодными иглами впивался в нежную кожу. Молнии ярко и страшно освещали мрачные красоты поместья. А страх, который никогда не погаснет и не утихнет перед разбушевавшейся стихией, ледяным покрывалом укутал дрожащее тело и, свернувшись тугим узлом, осел где-то в районе груди. Было холодно и хорошо. Бушующие потоки воздуха, не щадя, остужали горячее стройное тело, но не достигали ни смятённой в последнее время души, ни часто бившегося сердца.

Когда ветер в очередной раз хлестнул обнажённые плечи, заставляя вздрогнуть всем существом, а небо в очередной раз вспыхнуло над особняком, освещая всё нереальным голубоватым светом, Габриэлла услышала:

— Мисс Хилл, ваш наряд вряд ли можно назвать подходящим для прогулок на воздухе.

Он стоял рядом на соседнем балконе. Верхние пуговицы белой рубашки беззастенчиво расстёгнуты, в руках полупустой бокал виски. Габриэлла вздрогнула то ли от его присутствия, то ли от холода, то ли от смущения и обняла себя руками, чтобы защититься от непогоды и его горящего взгляда. Её спальный наряд действительно не подходил ни для прогулок, ни для демонстрации посторонним. Обычное шёлковое боди, никаких кружев или нескромных вырезов, но оно, как и любое хорошее женское белье, должно было подчеркнуть сексуальность и представить фигуру в выгодном свете. И судя по реакции Захарии со своей первостепенной задачей оно прекрасно справилось. Он аккуратно поставил бокал в оконную нишу и, легко перемахнув на её сторону, взял ледяные руки Габриэллы в свои.

— Вы замерзли, Габриэлла, — тихо произнес Захария и притянул её к себе.

Если бы ворот рубашки, как ему и положено, был бы застегнут, она бы уткнулась в него, но судьба распорядилась иначе, и Габриэлла благополучно нырнула в тепло его тела и прижалась щекой к ключицам. Она сделала вдох и поняла, что пропала. Кожа Захарии пахла мылом, немного одеколоном и мужчиной.

Габриэлла подняла голову и посмотрела на него. Упрямый волевой подбородок чуть вздёрнут, чётко очерченные губы плотно сжаты, взгляд странный: строгий, испытывающий и одновременно размытый, расфокусированный. Она поднялась на цыпочки и коснулась его губ невесомым поцелуем. Захария не оттолкнул, но и не ответил, продолжая прожигать её взглядом. Смущенная его молчаливым отказом Габриэлла замерла, потом шевельнулась в попытке высвободиться из его крепких объятий. Но он не отпустил, а подхватив на руки, понёс обратно в спальню.

Когда балконная дверь оказалась наглухо закрытой, их окутал тёплый кокон, сотканный из тишины, тепла и темноты. Захария поставил её на пол и, резко повернув к себе, жадно прижался к податливому телу. Его губы до сих пор хранили терпкий вкус виски, а руки бесстыдно порхали по всему телу: то сжимали ягодицы, плотнее притягивая Габриэллу к себе, то поднимались вверх, оглаживая грудь. Захария перестал терзать её рот, прошёлся языком по шее, обжег дыханием ухо и шепнул:

— Я хочу тебя… — Потом сбросил с плеч тонкие бретельки и потянул гладкий шёлк вниз, постепенно обнажая тело, оставляя абсолютно беззащитной перед ним. Габриэлла дрожащими пальцами расстёгивала пуговицы рубашки, но сил ждать больше не было. Захария быстро стянул её через голову, затем рванул пряжку ремня. Одежда полетела в сторону. Никаких преград не осталось. Одних они лишились с помощью рук, другие напрочь смыло под напором острого, требующего немедленного удовлетворения желания. Желания обладать, раствориться и утонуть друг в друге.

Захария толкнул Габриэллу на кровать, без какой-либо прелюдии раздвинул ноги и резко вошел в неё. Не было ни томных поцелуев, ни трепетных ласк, которыми обычно обмениваются партнеры перед первой близостью. Поцелуи были лихорадочными, рваными, дикими. Именно то, что сейчас им обоим было нужно. Просто секс, без лживой имитации романтической привязанности или псевдозаботы. Просто страсть, накрывшая с головой и лишившая всех запретов. Просто удовольствие, чистое и неомрачённое эмоциональными терзаниями.

Это было горячо, жадно и очень хорошо. Габриэлла быстро подстроилась под его ритм и едва сдерживала рвущиеся из груди стоны. Она уже забыла, как приятно ощущать на себе вес мужчины, чувствовать эту всепоглощающую наполненность и некую власть, потому что сейчас именно она была нужна ему, только её он хотел.

— Не сдерживайся, отдайся мне полностью, — прошептал он ей в губы и, подхватив под ягодицы, ещё глубже, резче и теснее вошёл. Габриэлла выгнулась ему навстречу и позволила томному стону сорваться с губ, предвещая скорый оргазм. Их неровное, сбившееся дыхание эхом отражалось от молчаливых стен и бурно смешивалось, когда губы находили друг друга. Габриэлла остро впивалась ногтями в его спину, покусывала плечи и тут же проводила по вмятинам от зубов маленьким язычком.

С каждым движением напряжение нарастало, отзываясь судорожным покалыванием на кончиках пальцев, а низ живота сводило от невыносимо острых ощущений. Оргазм был уже совсем близко. Габриэлла пыталась сдержать его, чтобы достичь кульминации вместе с ним, но тело не слушалось. Через мгновение удовольствие достигло своего пика и яркой вспышкой пронзило её изнутри, расходясь сладкой дрожью по всему телу. Захария взвинтил темп до предела и, сделав ещё пару толчков, со стоном кончил.