— Да как… как ты посмел предложить такое моей дочери?! Ты… ты мелкий недоносок! Тебе и твоему папаше место на помойке. Да я тебя… тебя… — отец замолчал, хватая ртом воздух, и схватился рукой за голову, после чего закатил глаза и навзничь упал на пол.

— Папа!!!

Ева бросилась к упавшему навзничь родителю.

— Папа! Папочка! — приговаривала она, похлопывая его по щекам, потому как не знала, что ещё можно сделать. — Скорая, нам нужна скорая…

Девушка растерянно огляделась на присутствующих, но те замерли каменными изваяниями. Никто не дёрнулся, не пошевелился, дабы помочь бывшему господину, словно все ждали отмашки от нового хозяина, а тот вовсе не спешил её отдавать. Во взгляде Максима, которым тот смотрел на её поверженного отца, было столько злорадства и удовлетворения, что Евангелину пробрал озноб. Да как… как можно быть таким?! Как можно…

— Ан-ндрюша… — услышала Ева голос матери, и та стала оседать.

— Мама! — Ева едва успела подхватить потерявшую сознание мать, но под весом её тела не удержала равновесия и упала, больно ударившись коленями об пол. — М-м-м…

— Максим Александрович, что нам делать? — спросил Пётр.

Евангелина и так была на грани, но это спустило пружину её нервов.

— Да что же вы спрашиваете?! Ну помогите же, хоть кто-нибудь! — воскликнула она и не узнала собственный голос, хриплый и отчаянный. — Люди вы или звери? Как можно ничего не делать, когда человек умирает у вас на глазах?! — всхлипнула девушка.

Да, сейчас она взывала к совести телохранителей, которые так быстро переметнулись на сторону нового господина. Оно и понятно: кто платит, тот и правит балом. Особенно если учесть крутой нрав отца и то, что обращался он со своими сотрудниками далеко не лучшим образом. Но ведь должно же быть в людях хотя бы елементарное сочувствие! Они ведь столько лет работали на Ланских и получали приличный оклад, а теперь…

Ева была уверена: если бы тут присутствовал Кирилл, он бы наверняка уже оказал помощь и вызвал доктора. Она не знала, откуда в ней эта уверенность и почему личный охранник вызывает у неё такое доверие, но внутреннее чутьё подсказывало, что этот молчаливый парень на её стороне. Вот только Кирилла здесь больше нет. Он просто исчез без предупреждения несколько дней назад, как когда-то Григорий, а Пётр, который занял его место, не стал сообщать, куда же делся её бывший бодигард. И теперь Ева осталась один на один с бывшим одноклассником и толпой сильных мужчин, держа на руках мать и глядя на лежащего в паре шагов отца.

На Максима Ева больше не смотрела: не решалась… и боялась. Если кто и окажет помощь отцу, то уж точно не он, послуживший прямой причиной приступа. Телефон, ей нужен телефон… Если никто не желает помочь, она сама должна… Но мобильник остался в комнате, а до городского не дотянуться. Отерев катящиеся по щекам слёзы тыльной стороной руки, Евангелина попыталась выбраться из-под тела матери, чтобы таки добраться до телефона (если ей, конечно, не скажут, что раз дом им больше не принадлежит, то ли телефоном пользоваться тоже нельзя), когда услышала холодный и до боли безразличный голос Державина:

— Надо же, кажется, ещё не сдох… Ну что ж… Петя, вызывай скорую…

Ева металась у дверей коридора, ведущего в операционную, не находя себе места. Мама полулежала в ближайшем кресле и обмахивалась носовым платком, пропитанным нашатырным спиртом, который то и дело подносила ближе к лицу, чтобы снова не потерять сознание.

Если бы отец был всё ещё в силе, то его отвезли бы в частную клинику к лучшим докторам, где могли бы дать хоть какие-то гарантии. В конце концов, хороший гонорар всегда был стимулом работать лучше. Но сейчас Андрей Ланский потерял былое могущество и удостоился рядовой скорой помощи, которая приехала совсем не скоро и отвезла его в государственную клинику, где к тому же пришлось ждать, когда освободится операционная. Сюда, в неотложку, везли людей со всего города, и, к сожалению, далеко не все доживали до операционного стола. Спасибо и на том, что доктор из скорой оставался с пациентом до тех пор, пока не передал его в руки хирурга, а не уехал сразу же, как доставил подопечного в приёмный покой.

— Куда нам переводить пациента? — поинтересовалась медсестра, которую отрядили для улаживания всех формальностей относительно пострадавшего и его семьи. — Если, конечно, всё пройдёт успешно, — добавила женщина, чуть помедлив.

Еву резануло это «если всё пройдёт успешно», она и в мыслях не хотела допускать, что отец не выживет, но знала, что медицинским работникам, повидавшим на своём веку немало смертей, свойственна некая доля цинизма и пренебрежения сантиментами. Фонтан крови не вызывает у них такого волнения или предобморочного состояния, которое свойственно рядовому среднестатистическому человеку. Поэтому Евангелина, скрипнув зубами и сжав кулачки, чтобы взять себя в руки и отогнать неприятный холодок, коснувшийся сердца, начала было:

— А какие есть вариа…

Однако её перебил Державин, который до этого момента с пренебрежительно-равнодушным видом сидел в соседнем с мамой кресле, словно ему действительно всё равно, что будет человеком, которого он пустил по миру. Двое его охранников стояли поодаль, привлекая любопытные, неодобрительные или подчас раздражённые взгляды снующего медперсонала, остальная «свита» осталась на улице. Честно говоря, Ева вообще не ожидала, что Макс поедет следом за скорой, справедливо полагая, что молодой бизнесмен останется в новых апартаментах, чтобы отпраздновать победу и полгумиться над неудачами проигравшего оппонента.

Поднявшись, Максим шагнул к медсестре, перебирая на себя её внимание.

— Для отца моей будущей жены (каким бы ублюдком он ни был), — добавил бывший одноклассник тише, — приготовьте лучшую палату.

— Жены?! — воскликнула вдруг мама, словно очнувшись от забытья. — Ты едва не свел в могилу Андрюшу и растоптал нашу жизнь, а теперь говоришь такое… Не зря Андрей всегда тебя недолюбливал. Ах, как он был прав! Такой, как ты, не смеет даже… — начала она голосом, полным презрения и неприятия.

— Такой, как я? — кажется, в руке Максима что-то хрустнуло (возможно, это была зажигалка, которой он до этого лениво поигрывал кончиками пальцев), Державин обернулся к потенциальной тёще и обдал её холодом. — Ева, а у твоей семейки язык без костей. Что папенька, что матушка — оба не вовремя раскрывают рот и не знают, когда нужно заткнуться. Что ж, очень хорошо. Тогда выпутывайтесь сами! И с больничными счетами разбирайтесь тоже сами, госпожа Ланская! Научитесь наконец, самостоятельно отвечать за свою жизнь, а не прятаться под крылом мужа или прикрываться дочерью. Посмотрим, надолго ли хватит вашей чрезмерной гордыни. А ты, Ева… — его тяжелый взгляд почти придавил девушку к полу. — Если не согласна с мнением матери, приходи, ты знаешь, где меня найти: ваш бывший дом весьма неплох для временного проживания. Хотя… даже если согласна с ней, все равно приходи. У тебя еще есть шанс все исправить, пока есть. Но помни, что я могу и передумать…

Евангелина, чувствуя себя донельзя неловко перед медсестрой, ставшей свидетельницей этой некрасивой сцены, смотрела на удаляющуюся спину высокого и статного мужчины, в которого превратился бывший изгой, и искала в себе хотя бы крупицы былых чувств, адресованных его персоне. Сейчас, когда по вине её первой юношеской любви умирал отец и находилась в предобморочном состоянии мать, Ева впервые ощутила что-то похожее на ненависть, хотя всегда старалсь мыслить позитивно и по возможности прощала врагов или тех, кто по той или иной причине сделал ей какое-то зло.

Жены? Он сказал «жены»?! Да никогда в жизни! Не в этом мире и не в этом времени. Уж точно не теперь, когда усилиями Державина её семья на грани краха, репутация погублена, а сердце истоптано его начищенными до блеска туфлями. Теми самыми, что так по-хозяйски ступали по ковровым дорожкам дома Ланских, который больше не принадлежал прежним владельцам.