Мы проходим в один из трех подъездов, стены которого были изрисованы разнообразным граффити и поднимаемся на последний этаж, а затем и на… крышу.

Только когда мои ноги переступили с лестницы на поверхность крыши, в руках Раймиса я заметила черную, не особо большую, сумку, в которой, как оказалось позже, скрывались продукты, плед и бутылка легкого вина.

— Долго думал, что же взять, вино или шампанское, но все-таки остановился на вине. Между прочим, белом, — приглашая меня сесть на красный толстый плед и разливая данный напиток по бокалам, говорил Миша.

Стоило мне только присесть и устремить свой взгляд на горизонт, как я тут же получила ответ на свой вопрос в машине. Миша выбрал это место не просто так. Он выбрал его за его теплую и невероятно душевную атмосферу. Атмосферу того, что мы смотрим вперед и видим свет, но при этом не забываем, что позади есть тьма, но на ней ничего не заканчивается. Солнце — это своеобразный стимул, который позволяет нам догнать свет, но никогда не забыть о тьме, ведь они неразделимы.

Мы оба молчали. И это было правильным решением. Миша просто давал мне время собраться с мыслями, которые при виде такого красивого заката испарились. Внутри просто образовался вакуум из пустоты.

— Как-то ты говорил, что я красиво пою, — с тяжелым вздохом начала я. — Возможно, так оно и есть. Раньше я и сама так считала и была в этом даже уверена. Но теперь… сцена, полный зал и микрофон вызывают у меня только отвращение, панику и страх, — я сделала пару глотков немного горького вина и, прикрыв на пару секунд глаза, продолжила. — Пару лет назад у меня был очень хороший лучший друг…. Мы начали дружить с начальной школы. Данил учился со мной в одной параллели, — каждое слово сдавливало горло. Кроме Наташи об этом не знал никто. — Как выяснилось позже, Казанцев не был хорошим человек, — грустный смешок невольно слетел с моих губ. — Как-то раз мы как всегда отравились гулять и… случилось самое страшное, что может разрушить дружбу. Он был в меня влюблен… — одинокая слеза медленно сползла вниз. — Миш, я причинила ему боль… — прошептала я и, осмелившись, повернулась к нему.

— Как я понимаю, он сделал тебе больнее, — смахнув слезу, предположил Раймис.

Он не был зол. Миша не ощущал ревности. Он просто слушал, вникал и поддерживал.

— Наверное, я этого заслужила…

— Не надо так говорить, — поглаживая мою щеку, с сожалением говорит Раймис.

Сглотнув и устремив свой взгляд к уже наполовину пропавшему солнцу, продолжила я:

— Концерт ко дню учителя. Я вышла на привычную мне сцену и стала сольно петь песню. Полный зал учеников…. Полный зал лицемеров… — слезы полились градом, когда перед глазами отчетливо показалась картина прошлого. — Я пела и с каждым новым попавшимся мне взглядом мой голос становился тише. Я закончила выступление, ушла, переоделась… и когда вышла в школьный коридор, получила критику, которой никогда сроду не было. Буллинг, оскорбление, смех… я замкнулась. Моментально возненавидела свой голос. Перестала доверять другим людям. Потому что когда я доверилась Данилу, он сделал мне больно. Только через пару месяцев после концерта я узнала, что все слова были куплены. Казанцев заплатил многим школьникам только ради того, чтобы унизить меня. Сломать… если быть точнее.

Стоило последним словам слететь с моих губ, как я тут же почувствовала напряжение в теле Миши. Его челюсть напряглась, губы сжались в тонкую линию, а кадык нервно дернулся.

Я молчала. Молчала долга. Очень долго. Солнце уже давно успело оставить нас одних. Оставить нас с луной, которая только начала подниматься в небо и наблюдала за происходящим с высока, давая своим детям — звездам, задание. Каждая звезда была помощницей каждой истории. И когда я уставилась на одну очень маленькую, но такую яркую звезду, то приняла её помощь и закончила диалог:

— После себя Данил оставил мне неуверенность в себе, страх, жалось и недоверие к другим. Но когда я была с тобой, когда переступила ради тебя через все свои загоны… все равно оказалась брошена.

Это были последние слова, сказанные этой ночью. Мы молчали, полностью поглотившись в свои проблемы, мысли и раздумья.

Каждый из нас сделал вывод, взвесил ситуацию и принял решение, но каким оно будет по отношению друг к другу… мы узнаем позже.

Находясь в собственной машине, в которой всё ещё витал аромат приятных духов девушки и оставлял после себя воспоминания о хорошо проведённом вечере, я наблюдал за тем, как за спиной Ульяны с протяжным скрипом закрывается тяжёлая металлическая подъездная дверь, и снова размышлял. Это уже вошло в привычку для меня.

Этот вечер… оказался очень тяжёлым. Не потому, что что-то пошло не так, вовсе нет, а в плане того, что Савина, переступая через все свои страхи и риски, наконец, открылась и доверила мне свою самую сокровенную тайну.

И, кажется мне, что это не просто так. В этом скрывается какой-то особо тайный смысл, скрывается особая подоплёка. Это не просто слова, брошенные для того, чтобы поддержать диалог, а секрет, тщательно убереженный от посторонних ушей и доверенный только тому, кому можно довериться…

Значит, открыться вновь, наплевав на отчаянное желание скрыться ото всех и больше ни на кого не надеяться, кроме самой себя…

Довериться… это слово отозвалось на моей душе приятным теплом, ведь постепенно лёд между нами плавится и чувства, сами того не осознавая, неудержимо просачиваются сквозь толстую бронированную стенку, выстроенную ужасными людьми и обстоятельствами.

Мы в данной ситуации заложники, но кто лишает нас права бороться? Бороться за собственную жизнь, за свободу и право любить.

Постояв во внутреннем дворе спального района ещё минут пять, я, наконец, завёл машину и тронулся с места.

Сейчас спасти меня от усталости, от дикой сонливости и всецело перенапряжения организма может только здоровый, крепкий сон. После плотного и богатого витаминами ужина, разумеется. А потому… родительский дом подходит для таких планов на все сто процентов.

*****

Утро, как и вчера, было очень солнечным. Лёгкие лучи проникали в комнату даже сквозь плотно задвинутые шторы, и так и норовили невинно поиграть, грея кожу на незащищенных одеялом участках кожи. Но проснулся я вовсе не от этого — в соседней комнате громко хохотал мой младший брат и доносился весёлый визг Ангелины Раймис, самой младшей в нашем семействе. Родители, скорее всего, сейчас на первом этаже, так как воскресенье всецело является выходным для всех нас, и наконец-то могут уделить себе время, отдыхая от проделок не самых старших отпрысков.

Игнат и Геля — те ещё шалопаи, а последний так вообще, каскадёр недоделанный.

Улыбнувшись сквозь соскальзывающую дрёму, я сильно потянулся в постели, так, что раздалось еле слышное, лёгкое похрустывание в давно не разминаемых костях.

Да-а, давненько я не тренировался…

— Миха, вставаааааай! — залетая в мою комнату и плюхаясь рядом на широкой кровати, рассмеялся Ига, а следом за ним, умильно шлёпая босыми ногами и визжа, вбежала Ангелинка.

Девчушка с двумя забавными хвостиками по бокам на секунду остановилась, расценивая сложившуюся ситуацию, а затем по-детски забавно ухмыльнулась и побежала в сторону кровати. Я помог ей забраться и она, схватившись за плечи Игната, начала интенсивно прыгать.

— Доброе утро, — мягко улыбаясь и наблюдая за происходящей картиной, проговорил я. — Ну вы это… повеселитесь тут без меня, а я в душ.

— Э-э-й! Куда-а-а??!! — довольно громко и возмущённо воскликнул братишка и покосился на стоявшего рядом с ним почти двухгодовалого ребёнка с нескрываемым «страхом». — Ты оставляешь меня с этим зубастым монстром в подгузнике?! Михааа!

— Из тебя получается просто отличная нянька, — крикнул я уже из ванной комнаты, совмещенной с моей комнатой, желая ещё немного позлить Игу и захлопнул дверь.

Игнат же, хоть и возмущается, делает это чисто для вида, а в Ангелине же вообще души не чает и получает поистине дорогое удовольствие, играя с ней и вновь подгружаясь ещё не в такое далёкое детство.