— Тогда что тебя беспокоит? С деньгами проблем нет. С Анни я пока сама справляюсь. Твое появление в доме и образ мужчины были весьма своевременны. Нам… мне этого не хватало.

Генри еще раз чмокнул женушку в макушку.

— Какая ты у меня умная. Эх, надо было жениться на тебе лет на пять пораньше. Может, тогда и в армию бы не пошел.

— Не прячься от меня, Генри. Что-то случилось?

— Все хорошо, милая. С этим делом я должен разобраться сам.

В некоторых делах принятие окончательного решения похоже на гражданскую войну с самим собой. Какое бы решение ты ни принял, все равно будешь сожалеть о сделанном выборе. Попытка спрятаться за мелкими житейскими проблемами ничего не меняла. Генри понимал это как никто другой.

Есть дела настолько великие, начав которые, ты перестаешь принадлежать самому себе. Твоя жизнь становится частью чего-то большего, чем отдельно взятая личность. Генри уже сделал свой выбор. Вопрос в том, что ждет его в будущем?

***

# 26-е сутки после Точки Ноль / Спустя 103 дня после событий на стадионе «Гнездо»

Пригород города Рибницы, Словения (Центральная Европа). База частной охранной фирмы «Бескровные»

Вернувшись из пункта связи, Лукас Пейдж не мог проронить ни слова. Да, их надежно спрятали в Словении, которая, как и Хорватия, Босния и Герцоговина, Сербия и Македония, не имела договора с США об экстрадиции. ЧВК «Четвертые Врата» имела здесь репутацию тех, кто поддерживает мир и порядок. Семьи парней были надежно спрятаны от потенциального противника, пока новые частные войска Генри Элдриджа восстанавливали форму.

Майор качал головой, шепча под нос что-то неразборчивое. На улице середина октября, температура едва дотягивала до плюс пятнадцати, а он вышел наружу, чувствуя удушье после услышанного приказа. Видя нехарактерное для командира поведение, Джон Хейтен покинул тренировочную площадку. Задача санитара— поддерживать здоровье всего состава.

— Сэр, с вами все в порядке?

Хейтен подошел к майору, но тот ушел в свои мысли.

— Майор, сэр, с вами все в порядке?

— Это все неправильно… Так нельзя.

— Сэр?

— Хейтен? Да, ты был одним из первых. Скажи, ты замечал за собой нехарактерное для тебя поведение? Поступки, которые бы ты раньше никогда не совершил, старый ты, до лечения?

— Не припомню. Санитаров учат быть оптимистами и в то же время циниками на поле боя. Нам сложно сказать наверняка. Может, стал добрее или более открытым для мира. Но посмотрите вокруг, сэр! Я хожу на своих ногах, занимаюсь работой, которой живу, в компании людей, которые верят…

Тут Хейтен изменился в лице, и майор это заметил.

— Проняло?

— До дрожи. Что за чертовщина, сэр?

— Наш наниматель назвал это идейным заражением. Сиятельный, делая из человека агента, передает ему Очко сущности, тем самым заражая своим мировоззрением. Желание помочь стольким, скольким сможешь. Чертовщина какая-то. Но он сам не знал, что, инициируя из нас агентов, делает нас… такими. Это неправильно. Так нельзя. Парням не нужно говорить. Генри нашел способ разом нейтрализовать эффект идейного заражения. Я уже попросил Сиятельного встретиться с ним.

Хейтен вопросительно посмотрел на Лукаса.

— Джон, не смотри на меня так. Генри я сказал то же самое. Если он поднимет на Сиятельного руку, я сам посажу его обратно в инвалидное кресло.

Когда медик вернулся на тренировочный плац, майор снова начал говорить сам с собой.

— Это неправильно. Вся эта ситуация до конца неправильна.

Было в разговоре что-то, не укладывавшееся в общую картину. Нечто крайне странное и неприятное. Лукас чувствовал это, но не мог понять, что именно привлекло его внимание.

***

# 31-е сутки после Точки Ноль / Спустя 108 дней после событий на стадионе «Гнездо»

Сухое хранилище Юкка Маунтин, рабочий цех.

Добро можно делать по-разному. Когда у меня начали скапливаться избытки Очков сущности, я начал ставить дополнительные расщепители и модификации на них. Подумал, что если просто переработаю все доступное мне отработанное ядерное топливо, тоже сделаю добро, даже если буду потом продавать картриджи. У переполненных мокрых хранилищ появится возможность разгрузить свои бассейны, снизив риск возникновения экологической катастрофы.

Под это дело я активировал десять агентов, заранее предупредив, что работать придется в очень изолированном месте за хорошую плату. Когда речь зашла о том, что мы будем перерабатывать отходы ядерной промышленности, сокращая срок их утилизации на более чем пятьдесят лет, лица агентов стали куда более оптимистичными. Раздал по костюму с защитой от радиации, ручные гравиподъемники и объяснил на пальцах, как работать с расщепителем. Показал на счетчике Гейгера, что их жизни ничего не угрожает. И что результаты нашей работы сами по себе безвредны.

Тридцать огромных расщепителей за пять дней работы при помощи десяти людей сделали то, на что я не смел надеяться до начала работы. Мы переработали 23 000 тонн металла, зачистив весь первый ярус хранилища Юкка Маунтин. Я несколько раз летал по горам, пряча в тайниках скопившиеся картриджи. Не на продажу, а на хранение. Если все это раздать по заказам, мне от количества Очков сущности на балансе станет смертельно плохо. Даже сейчас жар такой, что работники дольше часа не могли находиться со мной в одном помещении.

На шестой день пришло сообщение от Лукаса Пейджа. Он просил встретиться с Генри в его резиденции в Сиэтле. Был какой-то очень важный разговор, касающийся мирного добровольного сотрудничества с объединением Дайс (Игральные кости). Эти парни готовы были взять на себя вопрос массового лечения всех желающих на тех же условиях, на которых сам Генри больше не мог. Он выступал посредником в переговорах между нами. Со стороны объединения Дайс прибудут пять человек.

Вернув работников в город, сам слетал в пригород, где можно спрятать аэрокар и поесть в придорожном кафе. Заказал яичницу с беконом, тосты и чай, отказавшись от той дряни, что тут называют кофе.

Сидел, никого не трогал. Смотрел на фотку, присланную родителями. На ней моя мама вместе с мамой Ричарда около церкви раздавали испеченные сладости. На обеих фартуки с эмблемой пекарни недалеко от Монастыря Ангелов. У взрослых контакт потихоньку налаживался.

За барную стойку кафе присела парочка странных мужчин. Один полуголый, весь в наколках, с загаром уличного механика, не знавшего, что такое верхняя одежда. Волосы на голове по бокам коротко подстрижены, по центру — распавшийся ирокез грязных сальных волос. Его… э-э-э, собеседник выглядел неряшливым, длинноволосым, толстым хиппи, одетым в хендмейд от бабушки, пережившей семидесятые. Оба смотрели телевизор над барной стойкой, говоря какую-то белиберду.

— На какой он стадии? Сначала шок и отрицание. Воистину человек удивителен! Смотри, как хитро быстро он адаптировался к шоковому состоянию, сделав его частью своего поведения.

Матч-поинт! Они смотрели трансляцию бейсбола. Высшая лига, четверть финал. Хиппи кивнул.

— Дело не в стадии, а в отказе от самого отрицания. Жить в шоке, чтобы преодолеть шок. Это часть его натуры, привитая с детства.

Питчер бросил, и бэттер сделал хоум-ран. Раннеры отправились на пробежку.

— Ого! Он принял на себя всю возможную вину, полностью отказавшись от злости, обратив ее эффект в сожаления. Подавил саморазрушение, превратил эффект противодействия в силу, движущую его вперед.

Защитник бежал на вторую базу, совершил бросок мяча кэтчеру, и им удалось удержать ситуацию под контролем. Хиппи молчал. Грязный ирокез оторвал взгляд от экрана.

— Изящное решение! Он принял стадию торга, уйдя в нее с головой. Как бы говоря, «если я буду делать так, то обрету прощение». Вместо депрессии — приступ трудоголизма, граничащий с саморазрушением. Отказ от себя в пользу других.

— Согласен. Перешагивает пропасть, будто ее и не было.