— Ну гуляют! — проговорил он. — Когда они только спят? И когда работают — тоже непонятно!

— Работают — будьте спокойны! — проговорил я и направился в ванну.

Двое с револьверами бежали ко мне с двух разных сторон темного коридора. Здесь где-то сбоку должна быть бронированная дверь, но чтобы открыть ее, нужно было вспомнить код… «Год рождения Наполеона» — загорелись зеленые буквы.

Ну, если хочешь жить — вспомнишь и не такое! Я быстро набрал цифры «1769». Дверь распахнулась, я нырнул туда. Преследователи со страшным грохотом выстрелили друг в друга и разлетелись в клочки. Я захохотал, выскочил из подземелья. Игра окончилась.

С тех пор как Клод подкинул мне эту игрушку — персональный компьютер, — я никак не могу оторваться от этих дурацких компьютерных игр. Честно говоря, не такие уж они дурацкие: реакцию, сообразительность и эрудицию развивают здорово! Но сидеть безвылазно в номере вторые сутки, находясь в центре Парижа, — довольно глупо. Но что делать? Клод звонит время от времени, беспокоится, чтобы я не повесился от тоски, но сам не появляется, а больше я вообще никому тут не нужен. Занесло меня в эту глушь! Данилыч, вместо того чтобы исполнять свои педагогические обязанности, где-то бродит со своими дружками.

Ну хватит! Я стукнул кулаком по компьютеру, вскочил. Надо что-то делать, а то, сидя вдвоем с этой игрушкой, можно рехнуться. Но все-таки оторваться было трудно. Приятно еще раз и еще проверять свое могущество. Я нажал клавиши, зарядив программу «Достопримечательности Парижа», — и по экрану побежали зеленые строчки:

«Лувр. Первоначально крепость, построенная в 1200 году королем Филиппом Августом для защиты города от норманнов. Карл Пятый переносит туда свою библиотеку и перестраивает крепость для резиденции. Франциск Первый сносит средневековые башни и укрепления и поручает двум мастерам искусства — архитектору Пьеру Леско и скульптору Жану Гудону — превратить Лувр во дворец в стиле Ренессанс. Лувр становится резиденцией королей вплоть до Людовика XIV, который покинул Лувр и переселился в Версаль после смерти своей матери, Анны Австрийской. Лувр перестраивался и украшался в течение более 600 лет. Он был окончательно отстроен лишь в 1852 году Наполеоном Третьим.

В 1793 году Конвент объявил его государственным музеем.

В Луврском музее хранятся величайшие сокровища искусства всех времен и народов».

Так. Все ясно. Даже можно уже и не ходить.

«Сорбонна. Центр интеллектуальной жизни Парижа и учащейся молодежи всех стран мира. Основана в 1253 году исповедником Людовика Святого — Робертом Сорбонским. Настоящее здание воздвигнуто кардиналом Ришелье в его бытность ректором Сорбонны. Архитектор — Лемерьсье. Ришелье похоронен в Сорбонской церкви. В Сорбонне имеются: 22 амфитеатра, 2 музея, 16 экзаменационных зал, 247 лабораторий, астрономическая башня, библиотека, большое количество канцелярий и квартира ректора».

Так. С интеллектуальной жизнью тоже все понятно.

«Собор Парижской богоматери. В самой старой части Парижа — на острове Ситэ, который вместе с островом Святого Людовика представлял первоначальный Париж — Лютецию, основанную римлянами в 53 году до нашей эры. Собор построен в 1163 году парижским архитектором Морисом де Сюлли на месте старой романской церкви, которая уже не могла вместить всех молящихся. Постройка длилась вплоть до 1343 года. Собор — готического стиля, с двумя башнями-колокольнями высотой 69 метров, с тремя главными колокольнями, с витражом в виде розы диаметром 10 метров из цветных стекол XIII века, то есть самой блестящей эпохи этого искусства. Во время революции собор был превращен в Храм Разума. В 1804 году в соборе, вновь ставшем действующей церковью, торжественно короновался Наполеон Первый. Собор был почти полностью реставрирован Виолле — Ледюком».

Так. Ну все, хватит! Иначе я вообще никогда не выйду отсюда!

Но на экране уже вспыхнули следующие строчки.

«Бобур. Национальный центр искусства и культуры имени Жоржа Помпиду. Это самый большой музей современного искусства в мире. Кроме выставочных залов, посвященных мастерам искусства XX века, существует библиотека на 1200 мест и более миллиона книг. Разные другие отделения посвящены изобразительному искусству, музыке и промышленным изобретениям.

Это авангардное стеклянное здание длиной 166 метров, шириной 60 и высотой 42 метра покрывает площадь одного гектара. Рядом имеются эксцентрические фонтаны. Площадь перед центром, вымощенная камнем, стала любимым местом сбора молодежи Парижа и других городов и стран».

О! Вот сюда-то мне и нужно. Я вскочил, вывел компьютер из работы (не так-то это просто сделать, когда он разойдется!), потом заметался по номеру… Так… Пора размяться. Я выхватил из чемодана Дусю, слегка встряхнул. Ей тоже надо проветриться! Запихнул ее пока в сумку. Красивым фломастером накарябал записку Данилычу: «Пошел погулять, буду не скоро»… Так. Еще надо звякнуть Клоду, чтобы не волновался, что я исчез навсегда. Номер не отвечает… Ах да, в гимназии! Ну ладно. Настучал на компьютере: «Пошел на Бобур. Горячо обнимаю». Если Клод захочет меня найти, считает этот текст на экране — тут это просто. Ну, все!

Я сбежал вниз, оставил ключ внизу у портье. Он вежливо поклонился, но даже не поднял глаз: будто советские школьники пробегают тут каждый день.

Я добежал до площади Звезды, достал путеводитель, стал рассматривать план метро… как тут добраться до Бобура? Ну, ясно… Я стал осторожно спускаться по ступенькам вниз. Насколько по улицам Парижа ходить спокойно и весело, ничего не боясь, настолько, почему-то, страшно входить в их метро. Как в какое-то страшное подземелье, в котором можешь остаться навсегда. Тут надо крепко соображать — все у них не так. То, что у нас автоматизировано, у них делается вручную, а что у нас вручную, у них — наоборот. Непонятные направления — с одной платформы сразу несколько, непонятные переходы. Вчера, ошалев от одиночества, я решил было съездить на Монмартр — все-таки в метро четко все нарисовано, вроде надежнее — и чуть не остался под землей навсегда. Странно и непривычно уже то, что входишь у них по бумажному билетику, но автоматически. Надо опустить этот бумажный билетик с буквами в такой желоб, он нырнет, раздастся какой-то грохот — и билетик, уже пробитый, выскочит из другого желоба; надо хватать его (тут иногда еще проверяют при выходе) и сразу же толкать обычно заторможенную железную вертушку — сейчас она расслабилась — и проходить. И так, с диким облегчением, я вчера прошел-таки в метро, дальше по плану надо было переходить. Я пошел по длинному изогнутому подземному коридору и вдруг оказался в нем один. Куда это все делись? Это уже, не скрою, меня испугало: куда же все делись? Почему никто сюда не идет? Я что-нибудь делаю не так? За изгибом коридора явилась новая полоса препятствий, новый строй черных железных вертушек. Опять кидать билетик. Но — некуда! Я озадаченно постоял, потом, как озарение, пришла простая и гениальная мысль: я толкнул вертушку — она поворачивалась. Отлично! Прошел. Потрогал снова. Все ясно. Крутится в эту сторону, но не крутится в обратную. Все ясно — чтобы не было встречного потока. Хотя какой уж тут встречный поток — вокруг вообще ни души! Я быстро шел по совсем глухому уже коридору. Сердце испуганно колотилось. Вот тебе и Монмартр! Так и есть — ловушка! Новая полоса черных вертушек, с ходу толкнул — не двигаются. Вытер пот… Ага! Тут есть желоба! Опять кидать билетик? Ну обдираловка! Я сунул новый билетик в желоб — но тот не засосал жадно билетик как обычно; никакого металлического грохота, с которым освобождается вертушка, не последовало. Так. Что же делать? Вперед, значит, не пройти! И назад, значит, не пройти — вертушка не пустит. Ни вперед, ни назад! Отлично! Что же мне, суждено провести оставшиеся дни в Париже именно здесь? Хоть бы кто прошел! Ни души! Спокойно, спокойно! Что-то тут не так! Вряд ли стали бы строить эту ловушку специально для меня — личность я, конечно, значительная, но не настолько… Значит, выход какой-то тут должен быть, как-то вертушку эту можно открыть и прорваться вперед. Но что надо сделать? Спокойно, спокойно. Раз тут есть желоб, — значит, надо в него опускать билет. Но какой? Новый билет я уже опускал. Неужели старый, пробитый? Странно. Я неуверенно поднес старый билет (хорошо, что не выкинул!) к желобу, он с радостным грохотом его заглотил, вертушка брякнула, я пихнул ее вперед и с радостным воплем вырвался из этого ада.