— Да брось. Неудобно. Наверно, это чьи-то шмотки, — задергался я.

— Здесь все мое! — величественно усмехнувшись, проговорил Клод.

«А-а-а. Ну, если все здесь его, тогда-то еще ничего!» — подумал я.

Открыв деревянную дверь, мы вошли в низкий пустой зал. Пол был деревянный, стены и потолок были из матового стекла — через них зал и освещался, никаких конкретных светильников в зале не было. У дальней стены зала стояли отлично сделанные, похожие на настоящие, три манекена-каратиста, в нормальных кимоно, с симпатичными лицами, почти как живые — но, увы, не настоящие!

— Нравятся?! — кивнул Клод.

— Колоссально! — воскликнул я.

— Какого выбираешь? — шутливо сказал Клод.

Я кивнул на того, что стоял против меня, — голубоглазого блондина с ослепительной улыбкой.

— О! Этот злой, нехороший! — улыбнулся Клод.

— Все равно — этот мне нравится! — сказал я.

— Ну хорошо! — сказал Клод и вдруг открыл в стене небольшую незаметную дверку. Там в небольшой нише оказалась панель компьютера с экраном дисплея. Клод поиграл на клавишах. И вдруг я с изумлением увидел, что мой муляж быстрым спортивным шагом направился ко мне, потом, согласно обычаю каратистов, сложил ладони перед лицом и сделал поклон. Потом остановился, застыл.

— Чего это он? — ошарашено проговорил я.

— Приветствует тебя! — насмешливо пояснил Клод.

Я поклонился. Блондин улыбнулся еще радостней и шире. Здорово они сделаны — без проводов, без антенн, двигаются абсолютно самостоятельно, крепко стоят на ногах, да, наверное, еще здорово и дерутся! Здорово был похож на человека! Отличие — на лице: на шее были не очень яркие пятна — красные и черные. Такие же пятна были на кимоно — что-то они обозначали.

— Чего это он в пятнах весь, как жираф? — спросил я Клода.

— Обозначены зоны, наиболее опасные для удара, — объяснил Клод. — При точном ударе в красную зону он теряет сознание, как у вас говорят, — улыбнулся Клод, — вырубается. При сильном ударе в черную зону может наступить смерть.

— А зачем они нарисованы-то? — проговорил я.

— Чтобы учиться попадать! — снисходительно улыбнувшись, ответил Клод.

Не хватало мне только спросить у него: «А зачем попадать?» — чтобы превратиться в его глазах в полного идиота.

— Ну, начнем? — Клод посмотрел на меня и потянулся к клавишам. — Тебе какую программу — нормальную или… попроще?

— Нормальную мне! — спокойно ответил я.

Клод надавил несколько клавиш, и в тот же момент манекен этот ловко присел в низкую стойку, кибадачи, издал страшный каратистский вой — «киай» и подлетел ко мне. Я мгновенно вспомнил все, чему меня учили, и выдал «гяку-дзуки» — прямой удар вертикальным кулаком по корпусу противника: но кулак мой не дошел: манекен четко закрылся блоком «сото-уке», и тут же как молния сверкнул его удар «нуките» — прямо мне в глаза; я успел прикрыться верхним блоком «аге-уке», но он тут же пошел на страшный удар-молот сверху, называемый «тэтсуи-дзуки», — я мгновенно прикрылся скрещенными над головой руками, двойным верхним блоком «аги-джи-уке». Остановив удар, я тут же, опуская руки из блока, сумел засадить ему «эмпи-наваши» — неплохой удар локтем сбоку. Он отшатнулся. Самое страшное, мелькнуло в моем сотрясенном мозгу, что каратист никогда не останавливается, какую бы боль он ни испытывал, удары отработаны у него целыми сериями, он не может отскочить и попрыгать в сторонке, как боксер, он должен рубиться безостановочно, пока не будет повержен или противник или он сам.

Мысли мои шли сами по себе, а руки работали уже почти автоматически: проведя «эмпи-наваши», потрясший противника, я тут же нанес ему «тате-дзуки» вертикальным кулаком и добавил правой — боковым ударом — «маваши-дзуки». Он пошатнулся, стал стремительно валиться и, как бы падая, сотворил мне «уро-маваши-гери» пяткой по затылку.

Я отключился. Когда я очнулся, надо мной стоял Клод, поднеся к моему носу флакон с каким-то горьким, но очень приятным запахом. Я потряс головой, осмотрелся. Партнер мой неподвижно стоял в двух шагах от меня, улыбка в этот раз была грустной, соболезнующей.

«Ах ты, чертова кукла! — подумал я. — Ты же изделие человеческих рук. Как же ты осмеливаешься вырубать человека!»

— Извини, — испуганно проговорил Клод. — Включил не ту программу. Ты сказал, что занимаешься каратэ, я думал, ты опытнее.

— Опытнее, опытнее, — проворчал я, поднимаясь и потирая затылок. — Кто ж знал, что этот красавец так дерется!

— В следующий раз приведи Дусю, — улыбнулся Клод, — пусть она устроит ему скандал.

— Дуся и не захочет знаться с таким!

— Захочет! — откликнулся Клод. — Она любит поскандалить, не то что ты. А из тебя, извини меня, никогда не выйдет никакого каратиста!

— Почему это? — Я обиделся.

— Потому что я видел, как ты дерешься. Ты согласен принять любые удары, но сам никогда не прикоснешься ни к красной, ни тем более к черной зоне противника!

— А без этого… никак нельзя? — смущенно пробормотал я.

— А без этого… ты сам будешь… покойником… не здесь, конечно, а в более острой ситуации.

— Это понятно, — вздохнул я.

— Ну что, еще раз? Или боишься?

— О чем ты говоришь?!

— Ну хорошо…

На этот раз кукла двигалась поспокойнее, удавалось уходить от ее ударов, кой-чего делать самому. Ровный бой продолжался долго, хотя я и дышал, как положено в каратэ, низом живота, все равно уже запыхался. Наконец Клод нажал на клавиши, мы остановились, вздохнули с облегчением, и манекен, как показалось, тоже.

— Ну как? — спросил Клод.

— Нормально! — ответил я.

— Это не нормально! — ответил Клод. — Это пустая трата времени и денег!

— Ах да, денег! — Я полез в карман. — Сколько я тебе должен?

— Не в этом дело! — воскликнул он. — Просто меня потрясает твоя тупость!

— Она самого меня потрясает! — вздохнул я.

— Ты по-прежнему не коснулся ни одной мало-мальски опасной зоны!

— Не достал! — пробормотал я.

— Не ври!

Я промолчал.

— Меня бесит ваша русская привычка — ничего не доводить до конца и все делать спустя рукава!

— Где ты увидел эту привычку?

— Глядя хотя бы на тебя!

— Ничего подобного! Если надо, я могу!

— Да. Ну давай!

На этот раз на меня накинулся какой-то тайфун: меня кидало, трясло, переворачивало. Перед гаснущим уже моим взором мелькнуло черное пятно на плече робота, и я, издав нечеловеческий вопль, рубанул ударом «тэтсуи». Глаза у него помутились, потом изо рта пошла кровь (неужели настоящая?), потом он издал тихий хрип, колени его подогнулись, и он упал. Мы с Клодом постояли молча. Я тяжело дышал.

— Что делать? Иначе нельзя! — проговорил Клод.

Он нажал несколько клавиш, и покойник ожил. Повесив голову, он понуро побрел в свой угол и там застыл.

— Ну, мне пора! — поглядев на часы, произнес Клод. — Урок математики проходит в Сорбонне. Читает знаменитый профессор. Пойдешь? — Он посмотрел на меня.

— Вообще, честно говоря, хотелось бы отдохнуть, — сказал я.

— Ну хорошо. Куда тебя завезти?

— В гостиницу, — сказал я.

Весь следующий день мы бродили с Данилычем по Парижу… Вот здесь ходил Жан Вальжан… А здесь работает Мэгре!

В пять часов в номер позвонил Клод и сказал, что если я не возражаю, он заедет за мной. Я не возражал. Я уже привычно уселся на упругое сиденье, мы ехали в открытой машине по широким, роскошным улицам. Клод сказал мне, что если я не возражаю, он заедет за своим другом в американское посольство.

— Он что, американец? — спросил я. Клод кивнул.

— Откуда же у тебя друг-американец?

Клод заносчиво отвечал, что у него имеются друзья во всех странах мира.

Мы свернули в узкую улочку. За красивой решеткой стоял белый особняк, с балкона его свешивался американский флаг. Вдоль ограды стояли демонстранты, они буквально сотрясали толстые прутья решетки и яростно вопили примерно следующее:

— Американцы — негодяи! Вы ответите нам!

Мы остановились у тротуара, с трудом найдя место среди посольских машин. Две машины были перевернуты, на каменных плитах сверкали осколки стекла.