Оставшиеся все, конечно, здорово изменились, особенно девчонки, их было просто не узнать: все были слегка накрашены, на каждой было энное количество драгоценностей. Поэтому Ирка Холина, с которой мы раньше вроде дружили, сейчас со своим скромным бирюзовым колечком на тонком пальчике на все мои попытки как-то отвлечь и развеселить ее отвечала отрывисто и трагически. Всякие аметисты и топазы на подружках-соперницах она еще терпела, хоть и тяжко вздыхала, но когда появившаяся в дверях Маша Гурко буквально ослепила всех бриллиантами в ушах — Ирка не выдержала, вскочила, всхлипнула и выскочила в коридор. Я нашел ее в дальнем, глухом загибе коридора, где мы раньше когда-то любили с ней находиться. Я, как мог, пытался утешить ее, говорил, что у нее все еще впереди, а в конце концов дошел до того, что решил для ее утешения прочесть одно мое старое стихотворение «Пруды», посвященное ей.
— Помнишь, у меня такое стихотворение было «Пруды»? — спросил я у нее.
— Какие еще «Труды»? — мельком глянув на меня красным глазом, плачущим голосом проговорила она.
— «Пруды», — сказал я.
— Нанималась я, что ли, все помнить? — дернув плечиком, проговорила она.
Именно в таком тоне, как я уже заметил, было принято теперь разговаривать хорошеньким девушкам. Стоило уехать на два года — как слабоумие распространилось с ужасной силой!
Я все же прочел:
— Какой еще жук? — с досадой и недоумением воскликнула она, когда я закончил. Из всего стихотворения она, видимо, услышала только одно слово, настолько она была захвачена мыслями о бриллиантах. Резко повернувшись, она пошла в класс — страдать дальше.
Я тоже вернулся и стал смотреть продолжение маскарада. Вот дверь со стуком распахнулась, и верхом на Мяфе въехал в класс наш «неформальный лидер» Пека.
— Вот моя лошадка, знакомьтесь! — завопил Пека.
— Иго-го! — радостно заржал Мяфа.
— Хочешь травки, лошадка? Кушай травку!
И Мяфа стал жевать принесенные в класс цветы. И многие, что интересно, одобрительно гоготали и приглашали лидера к себе:
— Пека! Ко мне садись!
— Пека! Ко мне давай! Отличное место у окошечка занял!
Они смотрели на него просто умоляюще! Но Пека «спешился» лишь у последней парты, где сидел Генка. Генка расцвел, но несколько преждевременно — Пека движением плеча спихнул Генку в проход. Все, разумеется, радостно засмеялись.
Генка, к моему удивлению, заискивающе заговорил:
— Ну чего ты, Пека, выступаешь? Вместе бы посидели! Чего тебе, жалко, что ли?
Пека не отвечал. Генка понуро взял портфель, побрел между парт и сел ко мне.
— Ладно уж… с тобой буду сидеть! — вздохнул он.
— Ладно уж… сиди! — сказал я.
Пека, устроившись на задней парте (все, понятно, повернув головы, смотрели на него), вдруг расстегнул школьную курточку, и под ней открылась роскошная желтая футболка — на ней английскими буквами с намеком на иероглифы чернело слово: «Каратэ»! Я вдруг с удивлением заметил, что глазки Иры моментально высохли и она стала метать в сторону задней парты быстрые взгляды. Влюбилась в Пеку, верней, в его футболку с надписью «каратэ»! Да, интересные дела!
Но тут вошел учитель математики — новый для меня, раньше я его не видел, — и я переключил внимание на него.
На перемене все занимались, по примеру Пеки, исключительно каратэ: пытались достать ногой лампочку или хотя бы подоконник, барабанили, по указанию Пеки, по деревянным предметам.
— Во — самая лучшая деревяшка! — Под его предводительством все накинулись на Генку.
После уроков мы вышли с Генкой вдвоем — никто не захотел с ним, а значит, и со мною вместе идти.
— Знаешь, что мы с отцом будем делать? — вдруг шепотом произнес он. — …Модель школы! — Глаза его горели безумным огнем. — Со всеми, кто там есть! И с каждым будем делать что захотим!
Я в ужасе смотрел на него.
Вдруг из-за угла с гиканьем выскочила толпа. Впереди мчался Пека, вращая перед собой какую-то палку.
— Боевая тренировка! — вопил он. — Бей их!
Генка рванул в сторону, и я вдруг тоже заметил, что бегу! Дома я долго ходил, тяжело дыша, — то ли запыхался, то ли так разволновался… Я вдруг понял, что если еще раз от них побегу, меня точно хватит кондрашка на нервной почве. Нет уж, все! Теперь они от меня будут бегать!
…Я плохо помнил, где находится тот роскошный подземный дворец, в котором мне «посчастливилось» побывать вчера. Я долго ходил по дворам и вдруг увидел длинную очередь людей с сумками пустой посуды. Я вспомнил, что в том подземном дворце в углах таинственно сверкала пустая посуда.
Вдоль очереди я спустился по ступенькам в сырой подвал. Очередь утыкалась в обитую железом дверь. Маленькое окошечко в этой двери было закрыто.
— Какой-то перерыв там у них! — понуро сказала старушка, стоящая первой.
— Ясно! — я вышел из подвала и зашел с другой стороны.
Там был двор продуктового магазина: в грязи валялись ящики; брызгая, проезжали фургоны; грузчики в фартуках катили по наклонной эстакаде какие-то бочки. Странно, вообще, что здесь такая грязь, — ведь здесь же вносят еду!
Я кое-как пробрался к двери, вошел в цементный коридор, увидел лесенку вниз и пошел туда. Там была приоткрытая дверь из красивого обожженного дерева — эту дверь я помнил!
Я вежливо постучался.
— Кто там еще? — послышался хриплый голос Эрика.
Я вошел. Помещение было тускло освещено одной лампочкой, огонек которой изображал живое пламя, — тени слегка покачивались на стенках. Рядом с Эриком за столом сидели еще двое — таких же солидных людей, с усами и бакенбардами.
Они медленно повернулись в мою сторону.
— Чего надо? — с трудом разглядев меня, спросил Эрик.
— Ничего. — Я с восхищением оглядывался по сторонам, на расклеенные по стенам картинки «красивой жизни». — Просто… понравилось мне у вас… можно побыть?
— Ишь ты… соображает! — проговорил Эрик, и он и его дружки мрачно усмехнулись. — Ну ладно… сиди! — снисходительно проговорил Эрик.
Я робко присел на краешек скамейки.
— Ну ладно, Эрик, давай дальше! — проговорил тучный усатый блондин.
— Ну что дальше? — небрежно заговорил Эрик. — Оттрубили полгода с Лехой на Сахалине. Вокруг ни души, только зеленые гимнастерки, наш брат. Ну, чувствуем — сил уже нет! Пошли к начальнику нашей части. Полковник Сердюк, как мы все его называли — полкан. «Так, мол, и так, — говорим, — хотя бы на сутки отпустите на материк». — «А вы знаете, что это не положено?» — «Так точно, знаем!» Поглядел на нас глазками-буравчиками. «Ну хорошо. Через час на материк летит вертолет. Ровно через сутки он пойдет обратно — через сутки секунда в секунду будьте на месте его посадки. Все? Иначе и вы под трибунал пойдете, и мне головы не сносить!» — «Ясно, товарищ полковник!» Полетели на материк, там с ходу забурились к одним знакомым на рыбокомбинат, короче, до вертолета два часа, а Леха на ногах не стоит. Ну, тут еще цунами вдруг налетело, наводнение, машины не ходят, на единственной дороге — воды по грудь, причем бешено несущейся. Короче, — Эрик затянулся сигаретой, — я Леху на себе, по грудь в воде, шестьдесят километров пробежкой! Вот так! — Эрик погасил сигарету в блюдце. — Короче, выскочили на площадку — уже вертолет вертушку закрутил. Ну, остановили, подняли нас. Спускаемся в части — полкан стоит уже, ждет, глаз с вертолета не спускает. Выхожу с Лехой на плече — у полкана слезы на глазах. «Так и так, — докладываю, — товарищ полковник, прибыли согласно вашему приказанию!» Поцеловал меня, повернулся и ушел! Наступила эффектная пауза.
