Людоед кружил, уходя из-под ударов черного чудища. Его меч проходил сквозь морок, не нанося противнику вреда. А гадкая Максимилианова тварь только казалась неповоротливой: рука-дубина врезалась Уйме в плечо, и людоед отлетел, как пушинка.

Я дотянулась до посоха, приподнялась на колене и запустила молнию в Максимилиана. Некромант успел отразить мой удар, да так метко, что я сама чуть не поджарилась. Тем временем проклятая тварь снова дотянулась до Уймы и так стукнула его, что людоед упал и остался лежать.

У меня не было времени подниматься с колен. Страх за Уйму и злость на Максимилиана свились в один горячий клубок, поднялись из живота в грудь и хлынули через левую руку – через посох – в сотворенное колдовством чудовище. Тварь замерла с занесенным кулаком, издала странный звук, словно присвистнула сквозь зубы, и распалась черными кляксами дыма.

Пот заливал глаза. Я почувствовала себя легендарным героем, победителем страшилищ. Мне захотелось смеяться и танцевать. Захотелось подойти к Уйме и, снисходительно улыбаясь, протянуть лежащему руку…

В этот момент триумфа меня схватили за горло, сзади. Я снова упала на колени:

– Пусти! Гад!

Максимилиан хихикнул за моей спиной. У него были твердые, как проволока, и очень холодные пальцы. Я попробовала сбросить его – проще было бы избавиться от клеща. Уйма лежал, как мертвый, широко раскинув ноги в кожаных штанах.

– Ты упустила свое счастье, девочка.

В следующую секунду некромант навалился мне на плечи, я врезалась лицом в навершие посоха и чуть не ослепла от боли. Пальцы на горле ослабили хватку, зато чужая рука была теперь в моем кармане.

– Вот и все, – как сквозь туман, я увидела восковой ключ на грязной и узкой ладошке некроманта. – Что передать твоим друзьям за Печатью?

Я потянулась к посоху, но Максимилиан наступил на него сапогом:

– Вот видишь, как опасно играть в «честные ответы» с незнакомцами. Не бойся, я оставлю тебя в живых. Тут так интересно кругом, так много удивительного, ты познакомишься с Принцем-деспотом и его надсмотрщиками, со странствующими палачами, с гмуррами… Когда ты в следующий раз откроешь глаза, я буду уже…

Максимилиан не договорил. Все еще улыбаясь, он вдруг свалился на меня, легкий, как нетопырь, и безвольный, как огородное пугало.

За спиной у него стоял Уйма с окровавленным лицом. Я впервые услышала, как людоед дышит.

– Ты все ему выболтала?

– Мы играли в «честные ответы», – я отвернулась. После того как мы сражались вместе, спасали друг другу жизнь и чуть не погибли, Уйма мог бы вести себя потактичнее.

На широченной ладони людоеда лежал восковой оттиск – отпечаток пальца Гарольда.

– Отдай, – я протянула руку.

Уйма посмотрел с сомнением.

– Это было дадено мне, – я сдвинула брови. – Гарольд дал мне. Я королевский маг, ясно?

– Потеряешь, – с сожалением сказал Уйма. – Или отымут. Или расплавится. На.

Я поймала восковой отпечаток и снова положила в карман. Настроение было ужасное, болела шишка на лбу, ныло ушибленное колено. Впереди была дорога вдоль виселиц и встреча с принцем-деспотом, чьим именем окрестные матери пугают непослушных детей.

– Деньги, – с удовлетворением сказал Уйма. Стоя на коленях перед бесчувственным Максимилианом, он перебирал мешочки, привешенные к мальчишкиному черному поясу.

– Оставь, – сказала я брезгливо. Уйма и ухом не повел – выворачивал мешочки один за другим.

Максимилиан лежал, поверженный и жалкий, под носом у него запеклась струйка крови. Белое лицо казалось бумажным, белые кисти, выглядывающие из черных рукавов, – фарфоровыми. Даже длинные, хищные ногти не казались теперь зловещими – просто мальчишка с нестрижеными ногтями. Тощий, хрупкий пацан. А здоровенный дядька огрел его кулаком по затылку…

– Фу ты, – Уйма высыпал из очередного мешочка пригоршню мелких костей. – Гадость какая.

– Что это?

– Нетопырьи кости, для колдовства. Слушай, Лена, а дружок твой, часом, не некромант?

– А что?

У людоеда зашевелились волосы в ноздрях.

– Некромант?

– Откуда я знаю, – соврала я неизвестно зачем.

Уйма покачал головой:

– Хорошие у тебя друзья…

– Уйма, ты понимаешь, что говоришь?! Какой он мне друг? Он меня чуть…

Я осеклась. Уйма раскрыл следующий мешочек, тот был полон серых, желтых и зеленых горошин.

– Семена правды!

– Чего?

Захлебываясь, я рассказала Уйме все, что знала. Чем дальше я говорила, тем светлее становилось лицо людоеда.

– Жритраву, – проговорил он с явным удовольствием. – Не было матросов, так акула помогла.

В следующем мешке были мелкие засахаренные фрукты. Максимилиан тем временем вздохнул, его веки опустились ниже, в щелке между белесыми ресницами дрогнули глазные яблоки.

– Уйма, он очнулся.

Странно улыбаясь, людоед наклонился над Максимилианом и двумя волосатыми пальцами зажал ему нос. Мальчишка он неожиданности широко раскрыл рот, и Уйма уронил туда желтое семечко правды – так ловко, что парень невольно сглотнул его.

– А что тебе, дружок, связать надо, чтобы ты не колдовал?

Максимилиан широко раскрыл глаза. Прошла секунда. С ненавистью глядя на Уйму, мальчишка завозился на траве, потянулся руками к животу, скрючился, охнул, выкрикнул людоеду в лицо:

– Руки! Пальцы! Чтобы ты сдох!

Дальше мы пошли втроем. Впереди шагал Уйма, и Максимилиану, которого людоед тащил на веревке, приходилось почти бежать за ним.

Я замыкала процессию. Я тоже почти бежала, хорошо, что Максимилиан этого не видел.

На пути – то справа, то слева – то и дело возникали виселицы. Иногда пустые. Иногда на них кто-то висел, и я тогда низко опускала голову и смотрела только себе под ноги.

Скоро я заметила, что и Максимилиан не смотрит на повешенных. Только покажется из-за холма нагруженная телом виселица – мальчишка опускает глаза, высматривает что-то на дороге, будто ищет в пыли иголку.

В полдень, когда солнце поднялось высоко, мы сделали привал на верхушке кряжистой скалы – чтобы видеть дорогу в обе стороны. Уйма разделил со мной поровну остатки вчерашнего ужина. Максимилиану не дал ничего. Мальчишка сидел на камне, смотрел вдаль, словно его ничто вокруг не интересовало и ничто не касалось.

– На, – я раскрыла мешочек с засахаренными фруктами.

– Как я буду есть? – раздраженно спросил Максимилиан. Его руки были крепко связаны за спиной, и даже пальцы Уйма заботливо опутал каждый своей веревочкой.

Я поколебалась.

– Открой рот. Я тебе в рот буду класть.

Максимилиан ухмыльнулся так отвратительно, что я пожалела о своей доброте.

– Не бери в голову, – Уйма с хрустом раскусил кость. – Мы его семечками кормить будем. Семечками правды.

Улыбка на лице некроманта померкла. Уйма вытащил мешок с горошинками, взвесил в руке:

– Изрядно. Нам хватит.

– Ты некромант?

– Да! – Максимилиан чуть не поперхнулся очередным зернышком.

– Я знал, – проурчал Уйма. – Я знал… Чего боится Принц-деспот?

– Ничего он не боится!

– А что он любит?

– Захватывать чужие замки, города, рудники и рабов, – в глазах Максимилиана промелькнуло злорадство. – Воевать и сражаться! Вот что он любит!

– А еще?

Максимилиан молчал. Одно проглоченное зернышко требовало ответа только на один вопрос, и мальчишка внимательно следил за тем, чтобы не сболтнуть лишнего.

Уйма невозмутимо сунул Максимилиану в рот очередное «семечко»:

– Как сделать, чтобы Принц-деспот нас выслушал?

– Покажите ему силу, – Максимилиан поморщился. – Он уважает только силу.

Уйма подбросил на ладони новую серую горошинку.