— Открой.

Перед тем, как лечь и закурить, Партлоу этим вечером отчего-то предпочел снять только рубашку и ботинки, поэтому, можно сказать, что сейчас он был одет и готов к встрече с нежданной гостьей. Встав, он подошел к двери, но на пару секунд замешкался, прежде чем щелкнуть задвижкой. Наконец, он решился открыть ей и вгляделся в ее лицо, на котором отражались блики от потолочного светильника-полусферы из красного стекла. Джинджер ЛаФранс выглядела усталой, глаза ее опухли — будто она тоже гонялась за неуловимым демоном по имени Сон. Ее окрашенные в блонд волосы были ныне освобождены от крепкого рабства гребней и вольными локонами свисали на лоб до самых выщипанных бровей. На ней было лавандовое платье с красной атласной розой, вышитой чуть выше левой груди.

— Ты так и будешь там стоять? — спросила она все таким же тихим голосом, затем подняла правую руку, и в ней блеснула серебряная фляжка дражайшего мертвого дока.

Партлоу отступил, чтобы впустить гостью в номер, приметив, что в левой руке она держала свою сумочку. Ночная посетительница положила обе вещи на комод, после чего обернулась, молча прошла мимо Партлоу прямо к двери и крепко ее заперла. Лишь после всех этих манипуляций она взглянула на него, как кошка на мышь, которую вдобавок еще и искупали в ванной с кошачьей мятой.

— Не можешь уснуть? — спросил он.

— Черт побери, как здесь накурено! — вместо ответа фыркнула она. — Воняет как в аду.

— Мне нужно было покурить.

— А выпить тебе не нужно? Там осталось еще несколько глотков.

Он кивнул.

— Конечно, я хочу выпить.

— Правильно, Золотко. Только дурак отказывается от выпивки, — загадочно улыбнулась Джинджер, и, взяв фляжку, отвинтила крышку. Партлоу точно знал, зачем она пришла в его комнату и чего именно хотела. Это был механизм, который не нуждался в каком-то особенном представлении как таковом, потому что — хотя у него в голове и звучало эхо убийственного выстрела — его тело оставалось глухим к звукам прошлого. Рядом с женщиной, предлагающей ему себя, ничего больше не имело значения: ни ее немного потрепанный вид, ни, тем более, смерть какого-то одряхлевшего и выжившего из ума мошенника.

Он взял фляжку из ее руки и выпил. Она потянулась к нему, накрывая его руку своей, после чего забрала фляжку, сделала глоток и, заглянув ему в глаза, криво улыбнулась.

— Что у тебя на уме? — спросила она.

Он пожал плечами. Ему казалось, что она и так знала ответ, но не собирался сдаваться без небольшого игривого танца.

— Просто мысли, — сказал он.

— Наверно, мысли о том, что мы зря теряем время, — догадалась она.

И тут она набросилась на него. Не как кошка на мышь — скорее, как приливная волна, накатившая на незащищенный берег. Почти задохнувшись от ее натиска, Партлоу подумал, что, обладай она способностью проникать под кожу и добираться до сердца, вен и артерий, она не преминула бы это сделать. У него ушло несколько секунд на то, чтобы приспособиться к ее жару, страсти и энергии, а тем временем ее руки блуждали по его телу, и она жадно впивалась ему в губы горячими поцелуями, их языки переплетались, словно в страстном танце. Теперь приливная волна, с которой Партлоу изначально сравнил ее, напоминала ему, скорее, лаву, чем воду. Эта лава заполнила его и понесла их обоих на кровать, где они начали спешно наполовину снимать, наполовину срывать и сбрасывать с себя одежду. Хищная и настойчивая — эта женщина казалась ему повелительницей вихрей.

Пружины кровати, казалось, были готовы распевать Кэба Кэллоуэя[15] — так громко они скрипели под их телами. Партлоу казалось, что этот звук вот-вот разбудит чету Невинсов, а вместе с ними и весь спящий Стоунфилд. Наверное, и пресловутого Самуэля Петри Бланкеншипа поднимет из его вечной могилы.

Джинджер продолжала жадно впиваться в него поцелуями, в которых не было и намека на нежность. Казалось, все ее тело охватило пламя: аромат опаленных роз, исходивший от нее, теперь стал, скорее, напоминать едкий запах костра. Все, что мог сделать Партлоу, это держаться из последних сил и не допустить, чтобы их авантюра закончилась преждевременным взрывом.

Внезапно, в разгар переплетения их тел и объятий, Джинджер оторвалась от него и зашептала, запыхавшись:

— Подожди… подожди…

Она вдруг слезла с него, бросилась к своей сумке, лежащей на комоде, и достала из нее свой уродливый маленький револьвер .38 калибра.

Партлоу застыл, неотрывно наблюдая, как Джинджер доставала из своей сумочки коробку с патронами. Она взяла одну пулю, вставила ее в барабан, крутанула его и защелкнула. Затем она вернулась в постель почти вприпрыжку, ее лицо блестело от пота, а глаза сверкали ненасытным желанием.

Стой! — вскрикнул Партлоу, встрепенувшись. — Что ты…

— Возьми, — она сунула пистолет в его правую руку. — Давай же! Приложи его к моей голове и трахни меня!

Что?

Оседлав его, она одной рукой схватила его за волосы, а другой взяла его правую кисть, всунула в нее револьвер и приставила его к своему виску.

— Я сказала, трахни меня! Ну же!

— Я… не могу…

— Положи палец на курок! Делай, что я говорю! Ну же! — прошептала женщина и, судя по ее голосу, она была близка к отчаянию.

К удивлению для самого себя, Партлоу повиновался, решив, что, если она сама поставит его палец на курок, то невольно заставит пистолет выстрелить — она ведь так отчаянно пыталась заставить его сделать это, что не замечала опасности и, не понимая, что творит, уже придавала его руке нужную форму для выстрела. Поняв, что он согласился, Джинджер приставила заряженный пистолет к своему левому виску и начала двигаться в такт вновь обуявшей ее страсти. Партлоу думал, что при таком развитии событий окажется ни на что не годен, но, как ни странно, его желание от этого жаркого безумия распалилось только сильнее. Осознание того, что он не просто трахается, но в то же время играет в сумасшедшую русскую рулетку… что он был внутри той, чья голова могла в любой момент быть снесена выстрелом из-за неосторожного движения пальца или даже непроизвольного сокращения мышц, сделало его член еще тверже. Чувство близости смерти внезапно обострило до предела все его ощущения. Никогда, никогда прежде Партлоу не испытывал ничего подобного! Самый необычный секс, которым он мог похвастаться до этого, случился у него с одной проституткой в борделе Хьюстона. И вся необычность заключалась лишь в том, что она заставила его вылизывать ее карамельку, в то время пока она сама высасывала его до оргазма. Но заряженный пистолет у головы и вероятность, что единственное содрогание пальца вгонит пулю в мозг… это было для него чем-то новым. Чем-то настолько возбуждающим, что он мог поклясться, что никогда не испытывал более сильного желания.

Джинджер явно сгорала от возбуждения не меньше. Партлоу показалось, что от охватившего ее жара волосы ее вот-вот могут вспыхнуть ярким пламенем. Она продолжала двигаться сильными, лихорадочно-импульсивными толчками, и, сдерживаясь изо всех сил, Партлоу чувствовал, как рукоять револьвера становится скользкой в его вспотевшей руке. Его продолжало будоражить понимание того, что одно неосторожное движение указательного пальца — и есть один шанс к шести, что мозги Джинджер ЛаФранс разлетятся по стене. И она тоже понимала это! Партлоу сходил с ума от этого осознания, но она… казалось, что таким образом она позволяла себе почувствовать бренность тела и важность момента — похоже, именно это доводило ее до высших граней экстаза.

До Партлоу донесся звук, напоминавший низкий стон, идущий из самого центра земли — как будто прямо под ним распахивались врата Ада. Затем последовал еще один гул, похожий на отдаленный звон гонга, который становился все громче и громче. Партлоу не сразу сумел понять, что это поезд в этот самый момент проходил через Стоунфилд всего в нескольких кварталах отсюда. Стекла в рамах замшелого номера зазвенели, и расшатанные стены затряслись от вибрации. Казалось, весь пансионат Невинсов мог разлететься на куски, доведя момент до полного парадоксального безумия. В этом вихре страстных движений и громких звуков у мужчины, державшего револьвер у виска своей любовницы, возникло желание умышленно нажать на курок и испытать настоящую силу. Он чувствовал, что ходит по краю, по тонкому льду, под которым бушует вулкан по имени Джинджер ЛаФранс. Если он поддастся этому своему желанию, то с громким хлопком и резким всполохом пламени голова женщины взорвется, и это станет концом для причудливой леди, в которой сочетались жар и холод. Эти видения буквально завладели Партлоу, сделавшись настолько реалистичными, что внезапно толкнули его через край и заставили его бедра приподняться над кроватью. Он едва успел плотно сжать челюсти, чтобы не выпустить рвущийся наружу громкий крик экстаза. Женщина над ним содрогнулась, спина ее выгнулась так сильно, будто могла вот-вот переломиться пополам. Она сильно зажмурилась, и на лице ее замерцали бисеринки пота… а тем временем через Стоунфилд продолжал нестись поезд, как буря, состоявшая из сотри кружащихся железных горшков и кастрюль.