Оба и упали, и поднялись совершенно одновременно.

— Извините меня, — сказал Ньютон.

— Пропади я, если я извиню вас, — с бешенством прервал его старик. — Кто вы такой? Как вы смеете позволять себе такие дерзкие шутки с незнакомым вам человеком? Откуда вы взялись? Как попали сюда?

— Это шутка, сэр? — ответил Ньютон и спокойно показал на змею, которая все еще злобно шипела в углу залы подле брошенного стула. В коротких словах Ньютон объяснил ему, что случилось.

— Сэр, извините меня, я ваш должник. Это самая ядовитая здешняя змея. Надеюсь, вы примите мои извинения за минутную вспыльчивость и в то же время мою искреннюю благодарность.

Полковник позвал слуг, и они, вооруженные бамбуковыми палками, скоро уничтожили причину недоразумения. Потом Ревель на несколько минут ушел в ванну и вернулся, исполнив необходимее омовение после закуски манго. Он переоделся и теперь явился в образе настоящего джентльмена с резкими чертами лица.

— Прошу извинить меня, сэр, за то что я вас задерживаю. Могу ли я попросить вас сделать мне удовольствие, сказать ваше имя и повод, который вызвал ваше спасительное посещение?

— Я принес вам письмо, — ответил Ньютон, так как ему было поручено передать письмо мистера Ревеля, которое тот дал своим дочерям.

— О, рекомендательное письмо? Теперь это вещь совершенно лишняя: вы уже представились.

— Нет, сэр, это не рекомендательное письмо для меня; в нем говорится о прибытии ваших троих внучатых племянниц, дочерей мистера Ревеля; они находятся на «Бомбейском замке», судне, к служащим которого я принадлежу…

— Что? — прогремел полковник. — Мои племянницы? Дочери мистера Ревеля?

— Так по крайней мере я понял, сэр.

Полковник разорвал конверт письма, в котором мистер Ревель спокойно говорил, что, не получив ответа на прежние вопросы, он предполагает, что письма к дяде пропали, а потому принужден, вследствие нахлынувших на него затруднений, отправить своих дочерей в Индию под покровительство полковника.

Окончив чтение письма, полковник тотчас же стал рвать его на мелкие кусочки, и по этим движениям можно было судить, что гнев старика все увеличивался. Наконец он в полном бешенстве бросил обрывки на пол.

— Проклятый мошенник! Негодный! Знаете ли, сэр, когда я в последний раз был в Англии, этот молодчик мошеннически выманил у меня тысячу фунтов? Да, сэр, тысячу! Обещал отдать через три недели, а когда я вернулся к нему за деньгами, расхохотался и приказал лакею не пускать меня. А теперь прислал трех дочек, навязал мне их и смеялся, вероятно, как в тот день, когда обманывал меня! Ей-богу, я не приму их; пусть отправляются домой, если могут.

И полковник ходил взад и вперед по комнате, размахивая руками от бешенства.

Ньютон молчал. Его изумило такое неслыханное поведение, он был так взволнован несчастным положением Изабеллы, что долго не находил слов.

— Значит, я должен передать этим леди, что вы не примете их?

— Вы меня не знаете, сэр. Когда я принимал женщину в моем доме? Никогда. Все они одинаковы, сэр. Отвечаю, что они сговаривались с отцом в надежде здесь выйти замуж. Передайте им, что они раньше погибнут, чем я приму их. Мошенник!.. Сначала обворовал меня на тысячу фунтов, а теперь старается обмануть, навязав мне свою семейку.

Ньютон помолчал, выжидая, чтобы бешенство полковника немного остыло, потом заметил:

— Мне будет тяжелее, чем когда-нибудь, когда придется передать ваше поручение. Молодые леди, конечно, не причастны к бесчестным поступкам отца и находятся в положении, которое вызывает жалость. В чужой стране, на расстоянии многих тысяч миль от друзей, без средств существования, без возможности заплатить за обратный рейс. Что будет с ними?

— Мне все равно.

— Я согласен, что ваше негодование справедливо, полковник, но, если вы не примите их, как возвратятся они домой? Я уверен, капитан Драулок взял бы их даром, но мы едем в Китай. Бедные девушки! — со вздохом продолжал Ньютон. — Если бы вы не сочли, что я действую слишком бесцеремонно, я сделал бы одно замечание.

— Одна ваша бесцеремонность уже, по всем вероятиям, спасла мне жизнь, и я с удовольствием выслушаю все ваши замечания.

— Я хочу сказать, сэр, что, как бы ни были дурны поступки их отца, ваша гуманность и уважение к себе вряд ли допустят вас бросить их в такой нужде. Ведь они ваши родственницы и не обманули, и не оскорбили вас. Напротив, они так же, как и вы — жертвы мистера Ревеля.

— По-видимому, вы очень заняты этими молодыми особами, — резко заметил полковник.

— Если бы я даже никогда не видал троих мисс Ревель раньше, несчастной участи молодых девушек было бы достаточно, чтобы я пожалел их. Зная же молодых леди, я принужден сказать, что известие, которое я сообщу им, будет для них смертельным ударом. Я хотел бы, чтобы Господь дал мне возможность помочь ей и защитить ее…

— Вероятно, она очень хороша собой, — с насмешкой заметил Ревель.

— Да, сэр, но не ее красота вызвала это замечание с моей стороны. Если бы вы знали ее, сэр, вам было бы настолько же тяжело расстаться с нею, как теперь кажется неприятно принять ее к себе в дом.

Полковник продолжал ходить по комнате, но не так порывисто, как незадолго перед тем. Ньютон это заметил и потому замолчал, в надежде, что размышления заставят старика изменить принятое решение. Через несколько минут, вероятно, забыв о присутствии Ньютона, старик заговорил сам с собой, вслух бормоча отрывистые фразы:

— Нужно взять их, ей-богу. Никуда нельзя будет носа показать… О, мошенник… Продержать до ближайшего судна… Пусть пожелтеют, потом — в Англию. Это отместка.

Так говорил старик и настолько громко, что Ньютон мог слышать.

Хождение продолжалось еще несколько минут, наконец Ревель бросился на стул.

— Мне думается, мой юный знакомый, вы принимаете большое участие в моих родственницах, по крайней мере в одной из них.

— Да, сэр; да и не я один, а все знающие ее.

— Прекрасно, я рад, что хоть в одной из трех есть что-нибудь хорошее. Я был взбешен, и немудрено, что наговорил много лишнего. Если бы узналось, что этих девушек ко мне прислали таким образом, все стали бы смеяться надо мной, так как всякий знает, что я не особенно люблю женщин, и это принесло бы серьезный вред им и их будущности. Я решил принять их по той простой причине, что иначе поступить не могу. Поэтому, прибавив еще одно одолжение ко всем услугам, оказанным вами мне сегодня, вы, надеюсь, никому не повторите того, что я наговорил при вас.

— Конечно, сэр; если угодно, я дам в этом мое честное слово.

— Когда я прошу вас не упоминать о моих словах, я подразумеваю: не упоминать посторонним, девушкам же, пожалуй, объясните истинное положение вещей. Я не хочу, чтобы, приехав сюда, они стали ко мне ластиться и ухаживать за мной, как за старым холостяком, чтобы выманить у него несколько мешков рупий. Я заболею от этого. Я ненавижу женщин и женские уловки. Если же они узнают истину, узнают, что я только выношу их присутствие, что я не желал видеть моих племянниц, что их навязал мне этот мошенник, я позволю им прожить некоторое время в противоположном конце дома. Наконец, под предлогом их нездоровья или каким-нибудь другим, я найду возможность купить им обратные билеты в Англию.

— А вы не могли бы сами сказать им всего этого, сэр?

— Нет; я никогда не вхожу в разговоры с женщинами. Кроме того, лучше, чтобы они знали, как я отношусь к ним, до своего приезда сюда. Если вы обещаете мне исполнить мою просьбу, я соглашусь дать им* комнату в моем доме; в противном случае пусть остаются там, где живут теперь. Надо мной несколько дней посмеются или побранят меня, потом замолчат. В общем, и то, и другое для меня безразлично.

— Хорошо, сэр; как ни неприятно будет для мисс Ревель услышать то, что вы говорите, их настоящее ожидание еще тяжелее. Вы позволите мне передать все это в возможно мягкой форме?

— Можете прибегать к каким угодно утонченным деликатностям, только скажите им правду, что, судя по вашему лицу, я уверен, вы и сделаете.