— О, моя любовь, а расходы?

— Правда; но мы можем заморозить оршад и киршвассер. Простой лед, помнится, стоит два пенса за фунт.

— Ну, хорошо; это будет лучше, чем у них. И это еще не все, — ответил доктор.

Следующая «беседа», для которой Фезибль выпустил нарядные приглашения, прошла прекрасно. Собралось более многочисленное общество: Фезибль уговорил приехать к себе помещика, баронета, двух знатных леди, зазвал к себе французского графа (или искателя приключений), усатого барона, двух германских студентов в форме и с длинными волосами и довольно известную актрису.

Ему удалось раздобыть череп новозеландского вождя; немного красного снега (или красной воды, так как он растаял), привезенного капитаном Россом; кусок гранита со Скалистых гор; двуголового и двенадцатиногого котенка в спирте и с полюджины уродцев из семья птиц или пресмыкающихся. Все шло хорошо; он пожертвовал два последние полученные им гонорара на объявление об его беседе в «Утренней почте». И торжество Фезибля было полно.

Но недолго длилось оно; через десять дней Плаузибль снова разослал карточки; они были больше пригласительных билетов Фезибля, и по их краям бежал бордюр из лилий и роз. Были приготовлены лакеи, чай, кофе и ликеры, и сердце доктора Фезибля сжалось при виде того, как повара кондитеров то и дело входили в дом его соперника с корзинах и на головах. В свое общество Плаузибль залучил около пяти знаменитостей, четырех знатных дам, пользовавшихся лучшей репутацией, чем леди, посетившие Фезибля, около восьми баронетов и эсквайров, епископа из Фернандо-По, трех или четырех генералов и около дюжины французских и германских путешественников, не только с титулами, но и с орденскими ленточками в петлицах. Он достиг всего этого в ту мя« нуту, когда встретил Ньютона Форстера и внес также его имя в список приглашенных. Часа через два Плаузибль вернулся домой, весь сияющий улыбками.

— Ну, как ты думаешь, дорогая, кто обещал быть у нас завтра вечером?

— Кто, моя любовь?

— Князь Фиццибелли.

— Да неужели! — в восторге вскрикнула она.

— Да, обещался быть непременно.

— Что скажут Фезибли? — заметила миссис Плаузибль. — Только он настоящий крязь?

— Настоящий ли? О, да, конечно, отлично известный в Татарии.

— Ну, доктор, у меня также есть для тебя приятные новости. Вот записка от мистера X., ответ на твою; он обещает одолжить тебе восковую фигуру из Германии…

— Отлично, великолепно! — крикнул доктор, потирая руки. — Теперь дело пойдет па лад.

Ньютон, которому до известной степени было любопытно присутствовать на «беседе», явился в назначенный час. Его провели во второй этаж, в гостиную; подле дверей этой комнаты молодого человека встретила миссис Плаузибль в синем платье с серебряной отделкой. Благодаря тому, что комнаты не были очень велики, их переполняла толпа посетителей; Ньютона то прижимали. то толкали на пальцы чьих-нибудь ног, и пострадавшие отвечали на его извинения убийственными взглядами и словом: «Ничего».

Но вот, после громового удара в дверь, доложили: «Его высочество, князь Фиццибелли».

Будь это принято, доктор Плаузибль встретил бы этого важного гостя трубными звуками, как встречают великих людей на сцене. Ведь в наши дни невозможно без этого отличить великих людей от мелких! Но все же наемные лакеи хорошо исполнили свои обязанности, и имя князя Фиццибелли пролетело через комнату во всех направлениях. Плаузибль наступил на мозоль старухи, леди Д., толкнул мисс Первинкль и чуть не уронил французского ученого, проталкиваясь к дверям навстречу своему почетному гостю. Тот поклонился, оглядел толпу, посмотрел на подсвечники, посмотрел на часы и через пять минут стал смотреть очень усталым взглядом. Наконец Фиццибелли приказал подать себе карету и уехал. Ньютон осмотрел несколько очень странных вещей, поставленных на столах в гостиной, и прошел в переднюю, наполненную особенно густой толпой. Он решил, что там есть что-нибудь крайне интересное, и постарался пробраться в самый центр комнаты. Каково же было его изумление, когда в большом продолговатом стеклянном ящике он увидел фигуру цвета живого тела; все части этой фигуры снимались, и любопытный взгляд мог видеть вое внутренние, тоже окрашенные, части организма. Ньютон изумился; он уже видел множество вещей в других комнатах, которые казались более уместными в музее, нежели в гостиной, но это было совсем ново! Когда же в довершение всего одна ученая девица, воображавшая, что неумение стыдиться доказывает знания, стала разглядывать фигуру без краски на лице, он повернулся и ушел домой, находя, что одной «беседы» с него достаточно.

Я недолюбливаю «синие чулки»: говоря вообще, дамы не берутся за науку, пока не теряют надежды, что кто-нибудь возьмет их в жены; и особа, обладающая репутацией замечательно умной женщины, зачастую оказывается замечательно неприятной или замечательно безобразной. Понятно, существуют исключения, такие исключения, которыми может гордиться нация, женщины, исполняющие свои обязанности, одаренные умом, более могучим, чем можно найти у одного мужчины из десятков тысяч. Это небесные «синие чулки»!

Однако, остался ли Ньютон доволен, или нет, эта беседа нанесла решительный удар доктору Фезиблю, который отказался от дальнейшего состязания. Плаузибль не только захватил пальму первенства — нет, больше: он захватил всю практику.

Капитан Оутон, командир «Виндзорского замка», был оригинален. Невысокий, плотно сбитый, он имел широкое лицо, испещренное глубокими рябинами после оспы его нос — намек на нос — представлял собой только маленький бугорок на полпути между глазами и ртом, причем глаза были очень малы, а рот очень велик и, открываясь, показывал ряд великолепных белых зубов. В общем, стоило только взглянуть на лицо капитана, чтобы заметить его поразительное сходство с бульдогом. Темперамент и действия Оутона соответствовали этому сходству; он отлично дрался на кулаках, знал все достоинства каждого человека, входившего на арену, и точно помнил даты и события, сопровождавшие все кулачные бои, состоявшиеся в течение последних тридцати лет. Свой разговор он пересыпал выражениями, применимым к так горячо любимой им науке. В других отношениях это был отважный и надежный офицер, хотя практику ставил выше теоретических разветвлений своей науки.

Ему хорошо рекомендовали Ньютона, и когда ohs впервые встретились на квартердеке, капитан Оутон протянул руку Форстеру, как старому знакомому. Не успела они несколько раз прогуляться взад и вперед, как капитан спросил Ньютона, владеет ли тот боксерскими перчатками, и, получив отрицательный ответ, предложил поучить его.

— А вы, я думаю, слышали, чем кончилось? — спросил вдруг Оутон.

— Что кончилось?

— Да бой. Спринг победил. Я выиграл на нем тря сотни.

— Тогда, сэр, я очень рад, что Спринг победил, — ответил Ньютон.

— Я буду держать за него против стены, и день ото дня все увереннее. У меня в каюте газета с описание боя: сорок семь раундов; но теперь нам нельзя прочитать ее, мы должны понаблюдать за этими солдатами, — прибавил Оутон, поворачиваясь к военному отряду, предназначенному отправиться на судно и стоявшему подле трапа. — Каждый солдатик одет в шинель и держит в руках оловянную кружку. Ах, этот барабанщик! Посмотрите-ка, посмотрите: он вывернул свою шинель подкладкой наружу. Хочет, чтобы она осталась чистенькой. Ну и чудак!

— А сколько офицеров вы ждете, капитан Оутон?

— Право не знаю; приказания так изменяются; пятерых-четверых, вероятно. В девять часов за ними послали вельбот. И он уже семь раз возвращался с их багажом. Там есть один поручик… имени его не помню.. , так вот, один его сундук, думаю, займет целую палубу. Шесть других тут же.

— Поручил Уинтерботтом, — прочитал Ньютон на крышке одного из сундуков.

— Уинтерботтом. (Winter — зима, bottom — дно). Право, я был бы рад, если бы он пробыл в Англии зиму, в его сундуки отправились на дно! Ей-Богу, и придумать не могу, куда мы запрячем их? Ну, вот они.