Киммуриэль сощурил горевшие красным огнем глаза, сосредоточенно внимая мыслям иллитида и чувствуя, что получит подтверждение своим и Рай'ги опасениям,

«Я не могу проникнуть в мысли Джарлакса, — продолжал иллитид. — У него есть защита».

«Да, повязка. Она преграждает доступ к его разуму чародеям, жрецам и псионикам».

«Но против Креншинибона эта жалкая вещица бессильна», — пояснил Яраскрик.

«Откуда ты знаешь о нем?»

«Моему народу Креншинибон известен давно, кристалл очень древний, и мы не раз сталкивались с ним, — стал рассказывать Яраскрик. — Хрустальный осколок презирает мой народ за то, что мы неподвластны ему. Наш великий народ — единственный, кто владеет необходимой ментальной практикой, способной пресечь его неутолимое стремление к абсолютной власти. И ты тоже, Киммуриэль, легко можешь выйти из сферы влияния Креншинибона».

Дроу некоторое время обдумывал его слова и решил, что Яраскрик хотел сказать, что только псионики способны противостоять проникновению хрустального осколка в их разум, ведь повязка Джарлакса была созданием магии, а не псионической силы.

«Сначала Креншинибон наносит удар по эго, — объяснил иллитид. — Суля величие, власть и богатство, он вербует себе рабов»,

«У него с дроу много общего», — заметил Киммуриэль.

Проницатель разума разразился противным бульканьем.

«Чем более честолюбив владелец, тем проще завладеть им».

«А что, если владелец честолюбив, но при этом очень расчетлив и осторожен?» — спросил Киммуриэль. Джарлакс, по крайней мере, прежде, никогда не позволял честолюбию взять верх над здравым смыслом — Киммуриэль и Рай'ги лишь недавно стали сомневаться в разумности решений главаря.

«Кое-кто из низших созданий тоже может противостоять его зову, — признал иллитид. Под низшими, как понял Киммуриэль, он подразумевал всех, кто не иллитид или, по меньшей мере, не псионик. — У Креншинибона почти нет власти над благородными людьми, добрыми жрецами, справедливыми правителями и честными крестьянами, зато любой из этих ничтожеств — в том числе и дроу, верно? — кто стремится к власти и подвластен разрушительным страстям, неизбежно подпадет под власть Креншинибона».

Киммуриэлю стало ясно, почему Дзирт До'Урден и его «героические» друзья хотели избавиться от кристалла. К тому же становилось понятным поведение Джарлакса в последнее время, и подтверждались опасения псионика, что главарь ведет всю Бреган Д'эрт непонятно куда.

«В другое время я бы не отказался от предложения Бреган Д'эрт, — сказал Яраскрик, дав собеседнику подумать. — Ты и твои соплеменники достойны вашей славы, и пребывание с вами было бы, по меньшей мере, интересным — быть может, даже познавательным и выгодным, — но, боюсь, вскоре вся Бреган Д'эрт станет принадлежать Креншинибону».

«А почему ты этого боишься? Ведь если Креншинибон заменит главаря, он поведет нас к честолюбивым свершениям, к которым мы всегда и стремились». Киммуриэль опасался, что ответ ему уже известен.

«Я не доверяю дроу. — сознался иллитид, — но достаточно хорошо понимаю ваши желания и действия, и полагаю, что среди людского сброда нам не пристало быть врагами. Я вам не доверяю, но и не боюсь вас, потому что вы ничего не выиграете от моей смерти. Вы же понимаете, что я неразрывно связан со своим народом, и если вы меня убьете, у вас сразу появится множество сильных врагов».

Киммуриэль чуть поклонился, соглашаясь.

«Однако Креншинибону чужда расчетливость, — продолжал Яраскрик. — Он поглощает все, он жаждет господства над миром, подчиняя себе все, что может подчинить, а то, что не может, — уничтожает. Он гроза бесов и любовь демонов, он приносит разрушение и не признает никаких законов. Ваша богиня Ллос наверняка оценила бы кристалл и наслаждалась бы хаосом, который он рождает, но только Креншинибон, в отличие от дроу, стремится не к какому-то исходу, а ко всепоглощению. Креншинибон принесет Бреган Д'эрт небывалую славу — ведь у вас и сейчас уже много добровольных рабов, включая дочь человека, свергнутого вами с трона. Но потом хрустальный осколок от вас откажется, и вы останетесь один на один с врагами, которые сильнее вас. Он повторяет это из века в век. Его жажда не подчиняется ничему, это шар, который раздувается, чтобы лопнуть».

Внимая его мыслям, Киммуриэль невольно содрогнулся, поскольку ясно видел, что именно эта дорожка стелется теперь перед Бреган Д’эрт.

«Он поглощает все, подчиняя, что может, и, уничтожая то, что не может подчинить», — повторил Яраскрик.

«А ты среди тех, кто ему неподвластен», — добавил дроу.

— Как и ты, — вслух булькнул иллитид. — Башня Железной Воли и Пустого Разума, — произнес он формулу ментальной защиты, которой псионики пользовались, борясь друг с другом.

Киммуриэль досадливо крякнул, поняв, что иллитид только что заманил его в ловушку. Видимо, опасаясь, что дроу выдаст его Джарлаксу или кристаллу, Яраскрик вынудил его быть с ним заодно. Само собой, Киммуриэль тоже знал защитную формулу, и теперь, если Креншинибон попытается завладеть и его волей, он машинально активирует ее, поскольку знает теперь, в чем его защита. Ведь как у любого псионика, да и просто разумного существа, сознание Киммуриэля сразу восстало бы против такого вторжения.

Он тяжело глядел на иллитида, ненавидя его и при этом разделяя его опасения по поводу Креншинибона. Наверняка кристалл попытается установить над ним свою власть или уничтожить, но когда выяснится, что Киммуриэлю известны необходимые способы защиты, псионик сразу превратится во врага хрустального осколка.

— Ты будешь наблюдать за нами? — обратился он к иллитиду, надеясь, что тот скажет «да».

Он почувствовал, как сквозь него прокатилась волна неопределенных неясных мыслей, из которых понятно было лишь то, что иллитид намерен наблюдать за кристаллом.

Таким образом, они стали сообщниками по необходимости.

— Мне она не нравится, — тонким голоском заявила взволнованная Двайвел Тиггервиллис, усаживаясь на освободившееся место Шарлотты за столиком Энтрери.

— Тебя оскорбляют ее высокий рост и красота? — съязвил убийца.

Двайвел бросила на него полный недоумения взгляд,

— Нет, ее двуличие, — ответила она. Энтрери чуть приподнял бровь. Разве в подпольном мире Калимпорта все, включая самого убийцу и Двайвел, не ведут двойную игру?

Если оградиться от всех двуличных, останешься в полном одиночестве.

— Это другой случай, — промолвила Двайвел, взмахом руки остановив официанта и взяв с подноса бокал.

— Значит, дело все-таки в росте и красоте, — усмехнулся Энтрери.

Собственная шутка его немного позабавила, и при этом он вдруг осознал странную вещь: с Двайвел он мог разговаривать в таком тоне и часто позволял себе это. Артемис, сколько себя помнил, не встречал людей, с которыми мог бы непринужденно болтать. Но с этой малышкой он чувствовал себя настолько легко, что даже подумывал нанять чародея, чтобы выяснить, не применяет ли она какие-то особые чары. Собственно, он сразу же положил левую руку на затянутый в перчатку кулак и мгновенно сосредоточился, чтобы почувствовать, не исходят ли от Двайвел какие-либо магические излучения.

Но от маленькой женщины исходили лишь искренние дружеские чувства, казавшиеся Энтрери еще более загадочными, чем любое волшебство.

— Я всегда завидовала женщинам вашей расы, — едко ответила Двайвел, сохраняя при этом совершенно невозмутимое лицо. — Они такие высоченные, на них даже огр мог бы запасть.

Энтрери хохотнул. Такое с ним редко случалось, и он не преминул это отметить.

— Между Шарлоттой и другими людьми, включая тебя, есть огромная разница, — продолжала хафлинг. — Все мы ведем каждый свою игру, иначе нам не выжить, все мы обманываем, водим за нос, замышляем что-то, сбиваем с толку, путаем правду с ложью, добиваясь каких-то своих целей. Другое дело, что цели у всех разные. Тебя я понимаю. Я знаю, чего ты хочешь, к чему стремишься, и знаю, что могу попрощаться с жизнью, если помешаю тебе в их достижении. Но так же твердо я знаю и то, что, пока я не мешаю, ни один из твоих клинков меня не коснется.