Публика любила перемены – каждое войско встречали цветами, улыбками и семечками. Богата была тогда Украина. Попы жили зажиточно.

Единственно, с чем плохо было, – это с одеждой. Грабили людей не из-за денег, а из-за понравившейся одежонки. Из-за недостатка мануфактуры часто даже выкапывали недавно захороненных мертвецов, быстро раздевали, нередко оставляя их в непристойных позах. Евреи ставни в своих домах закрывали из-за боязни погромов, а они тут бывали часто.

На следующий день пришли добровольческие части. Сутки побыли, а на следующую туманную ночь раздалось мощное «Ура!» – крики, скрип телег, и город снова взят махновцами. На этот раз они были злые, как никогда, – грабили, насиловали, убивали. Женщины и девушки прятались, убегали в села и на хутора к родственникам и знакомым.

Та атмосфера, которая окружала губернский город в годы гражданской войны, была одинаково характерна для сел и хуторов екатеринославщины: большевики, бандиты, добровольцы, атаманы, дезертиры, нищие… Стрельба, воровство, грабежи, трибуналы, казни… Жилось сельчанам не здорово – каждая новая власть, проходившая обозами или пролетающая эскадронами, одинаково грабила дома землепашцев. Поэтому пряталось в земле все то, что могло быть экспроприировано непрошеными гостями.

Отец Николая работал поваром в столовой, поэтому иногда баловал родных сэкономленными «излишками калорий»: то сахарку принесет, то десяток картофелин прихватит, то кусочком сала одарит семью.

– Это «излишки калорий – результат усушек и утрусок», – улыбался он супруге, кладя на стол деликатесы.

– Ой, смотри, а то сраму не оберешься, если схватят тебя с этими «излишками», – корила его жена. – А то посадют – без тебя нам всем гаплык.

– Глупости ты мелишь, шо я ворюга? Енто действительно излишки стола, – не пудами же ношу.

– Все равно, будь осторожен.

– Не забывай, милая, меня часто одаривает и сам хозяин столовой, – пытался оправдаться Григорий.

– Тебе виднее…

Часто наведывались проездами в Котовку атаманы. Но самыми впечатляющими были визиты отрядов батьки Махно.

– Коля, принеси дровец и разожги плиту, – попросила мать. Он тут же побежал в небольшой сарайчик, где лежали солома для растопки, валежник и поленья всегда сухих дров. Отец держал под контролем топливный вопрос. Всегда заготавливал дровишек впрок.

Через полчаса плита гудела, – тяга была отменная…

Сидя у печки, Николай разомлел. Щеки сделались розовыми от жары. И вдруг он услышал свист на улице.

«Так свистеть может только Гриша», – подумал Николай и бросил просящий взгляд на мать.

– Небось, снова Гришка приглашает.

– Ага, а вы угадали?

– Трель твоего соловья уже изучила. Ну, иди, иди, только ненадолго.

– Ой, спасибо, мама.

Николай выбежал на улицу. У разлапистой яблони возле калитки стоял улыбающийся Гришка Проценко.

– Идем к махновцам… За десяток груш Славке дали выстрелить из винтовки. Может, за яблоки они и нам дадут пальнуть в небо. Ребята набили картузы краснобокими поспевшими ароматными плодами и помчались в сторону остановившегося обоза.

Гришка был постарше Николая на несколько лет, что в детстве всегда заметнее – идет ведь интенсивный рост.

Завидев на повозке полусонного махновца с карабином, Гришка подошел к нему и предложил яблоки за выстрел.

– А ну покажи их… Сладкие или кислятина?

– Сладкие, дядя!

Махновец взял картузы с яблоками, высыпал их на сено, а потом грызнул со смачным хрустом плод.

– Фу, они у вас кислые.

– ???

– Кислятину принесли мне…

– Дайте выстрелить?

– Что-о-о? Марш отсюда, сопляки, и замахнулся плеткой на обескураженных ребят, которые тут же ретировались по обстановке…

Вечером, придя с работы, отец рассказал жене о ЧП, происшедшем в столовой.

– Зашли шестеро бандитов в столовку. Вонючие, замурзанные, при оружии и с патронными лентами наперекрест. Поставили четверть мутного самогона на стол и как закричат: «Стол накройте». Ну, официантки и подсуетились. Угостили всем, что было. Они пили и жрали долго, а потом стали палить в потолок из револьверов и карабинов. Поставив одного у входных дверей, они решили расслабиться плотью. Перепортили всех наших молоденьких бабенок. В ход пошли не только молодицы, но бабка Прасковья, а ей под семьдесят. Нарезвились пятеро, а потом, подождав пока «отдохнет» шестой, покинули столовую. Хорошо, что еще пулями не побили стекла на окнах, а то бы было мытарство – стекол нынче не достать.

– Изверги, что могу сказать, – ответила супруга. – А мне Катерина, та, что живет у магазина, рассказала, – шинок яврея пограбували. Горилку и винцо частью выпили, частью забрали с остальным нужным им барахлом. Вынесли из хаты усе нужное им и погрузили на подводы. А жинку его – Софью – згвалтувалы, знасильничали, мерзавцы.

– Вот басурманы чертовы, – возмутился муж. – Вчера Ивана, хозяина мельницы, ограбили. Забежали во двор, а там дядьки из соседнего села, как раз загружали муку на телеги, – смололи пшеничку. Забрали все мешки, а их сильно побили прикладами и шомполами.

А потом зашли на мельницу и там все забрали. Вымели до былинки.

– Когда же это все кончится?! – не то спросила, не то воскликнула супруга.

– Кончится тогда, когда какая-нибудь власть не наведет порядок в державе. Державы ж нэма. Вона в хаосе, пена должна осесть, – ей надо время…

Трое суток резвились махновцы, пьянствуя, насилуя, грабя.

На выгоне, где выстроились повозки обоза, развевался черный не то транспарант, не то хоругвь, отороченная снизу золотистой бахромой. На ткани был вышитый белыми мулине призыв: «Смерть всiм, хто на перешкодi здобутья вiльностi трудовому люду» – «Смерть всем, кто препятствует достижению свободы трудовому народу».

Под словом Смерть зловеще красовались белый череп и перекрестие, ввергая простолюдинов в неприятное чувство страха за свою жизнь и родичей.

Старший отряда, назвавший себя Луговым, на митинге заявил народу:

– Мы воины революционной повстанческой армии Украины во главе с вашим земляком и нашим вождем Нестором Махно. Главный наш враг, как говорил наш атаман батько Нестор Махно, товарищи селяне, – добровольцы Деникина. Они хотят вернуть царя-изверга. Не допустим кровопийца и его ставленников на местах – помещиков– баринов.

Большевики – все же революционеры. С ними мы можем рассчитаться потом. Сейчас все силы надо направить против Деникина. Он не должен получить от вас «ни зэрнынкы, ни картопли».

Замеченные селяне в помощи золотопогонникам будут безжалостно нами уничтожаться как враги трудового народа. Мы у вас не забираем, а просим на существование армии, которая воюет за свободу трудового народа. Потом все отдадим с лихвой…

Он еще долго говорил что-то о патриотизме, о выпущенных повстанцами деньгах – купонах, на которых были изображены атаман, серп и молот. По этому поводу ходила шуточная частушка:

Этими деньгами часто расплачивались повстанцы с населением. Много было поддельных купонов. Но по другим данным, их атаман не выпускал – это был плод все той же анархистской самодеятельности. Клепали, штамповали и рисовали их художники-мастера в сельских хатах-штабах.

На третьи сутки утром отряд махновцев двинулся на Екатеринослав…

Коля Кравченко окончил школу-семилетку в родном селе. Это было в 1928 году. Получить сельскому парню семилетнее образование по тем временам было большим достижением. В конце двадцатых и начале тридцатых годов в основном из сел уходили в города с образованием начальной школы. С «четырехлетками» воевали командирами и трудились инженерами наши отцы и деды. С четырехлетним образованием практически шли на партийную работу, а потом и в вожди. Опыт нарабатывался, и навыки набивались природной смекалкой и трудолюбием со временем.