— Ну вот, — сказал шаман и, заткнув сосуд стеклянной пробкой, поставил его среди других сосудов на маленькую деревянную скамейку у стены.

— Я бы держался подальше от сына Ардарика, потому что кроме вреда он ничего больше не может принести хунну.

— Он знает, что мы украли бычка у его отца, но он ничего не сказал об этом, и я не думаю…

Трубач повернулся к нему не вставая.

— Нам сложно общаться с ними, так же, как и им с нами. Даже если они желают нам добра, они приносят нам горе. Я не знаю, действует ли это в обоих направлениях. Надеюсь, что да. Почему ты хотел поговорить со мной?

— Ну, — сказал Такс, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. — Это касается Ардарика. Я говорил тебе, что каган приказал мне рассказать ему все, что я помню об Италии. Трубач кивнул головой.

— Я с ним уже разговаривал, и он слушал меня и задавал много вопросов. Потом мы поговорили о Риме. Присутствовал и его сын, это было до нашего нападения на их стадо. И Дитрик сказал…

Он махнул рукой.

— Нет, мне нужно подумать, как мне выразить его слова.

Трубач улыбался ему. Он сгорбился, как будто его не держала спина — руки и ноги торчали в разных направлениях и спина была изогнута, как у журавля. Открылась дверь юрты, и вошла одна из его жен. Она принесла в горшке мясо и тихо прошла за разрисованный занавес позади юрты.

Такс сказал:

— То, как Ардарик и Дитрик говорили о Риме, меня удивило, почему они хотят напасть на него? Они говорили о нем, как будто они любят его.

— Ага, — Трубач кивнул. Он переплел длинные пальцы и положил на них подбородок.

— Продолжай.

— Все.

— Почему тебя это волнует? Такс удивился:

— Но… как они могут быть людьми кагана и любить Рим? Рим — это враг кагана.

Трубач пожал плечами.

— Разные намерения могут в конце концов служить одной цели.

— Они так сильно любят Рим, что хотят его для себя. Не волнуйся. Каган знает обо всем, сам разберется с этим.

— Это все неправильно, — упрямо повторил Такс.

— Может быть. Давай поговорим о других вещах. Его голос насторожил Такса, и он спросил:

— О чем?

— Некоторые люди говорили твоему брату Разу о тебе, Яя, Бряке и Монидяке.

— Они нас ненавидят. Они не помогают нам, ты разве станешь нас обвинять в том…

— Не прерывай меня. Я все понимаю. Я сказал Разу, что ничего не изменится, пока нет никого, кто бы мог позаботиться о тебе, и что жена Яя не может этого сделать. Она не переживет эту зиму. Раз со мной согласен, но он не желает попадать в беду из-за тебя. Он все время говорит, что тебе нужно жениться.

— Я не хочу жениться.

— Если бы ты женился, то у тебя было бы то же, что и в юрте Яя. Я не вижу из этого выхода. Но я обещал Разу, что сделаю все, что смогу. Я тебе говорю, чтобы ты больше не воровал, или дрался, или шутил над нашими людьми или готами — каган злится на тебя из-за нападения на стадо Ардарика. К счастью для тебя и твоих людей, его это забавляет. Такс наклонил голову.

— Если мы не станем воровать, то как мы…

— Ты можешь добывать себе пищу и сам готовить ее, и чинить свою одежду, и убирать в своей юрте. Или можешь вернуться к брату и жить вместе с ним и его женами, но там тебе придется плохо. Я ничего тебе не предлагаю. Я только перечисляю тебе разные варианты. Ты меня понял?

— Трубач, ты же не?..

— Я все прекрасно понимаю.

— Но как мы можем доставать пищу и сами готовить? Мы не…

— Ты можешь научиться, как это делать. Каждый день один из вас станет приходить сюда, в мою юрту, и получать мясо и зерно на день для пятерых и учиться, как нужно готовить. И убирать в юрте. Вам следует почистить в конюшне — все люди, живущие вокруг вас, жалуются на вонь. И держать лошадей в конюшне. Особенно твою лошадку.

— Она не станет жить в загоне.

— Научи ее оставаться там.

— Но…

— Лошадь небольшая и заходит в юрты других людей. И кусает детей.

— Они ее дразнят.

— Ты предпочитаешь, чтобы она шаталась где угодно и чтобы кто-то ее убил?

— Нет.

— И еще одно, если ты желаешь нарушать табу по поводу того, чтобы не мыться в стоячей воде и вообще не мыться, пусть никто больше не знает об этом.

Такс что-то пробормотал, глядя себе на руки. Но он не мог смотреть в глаза Трубачу, ему было очень стыдно.

— Не волнуйся, — сказал ему шаман более добрым голосом. — Я постараюсь сделать так, чтобы к тебе больше никто не приставал и чтобы у тебя было достаточно пищи, чтобы ты не страдал от холода и голода. Будет лучше, если вы научитесь заботиться о себе, но ради безопасности соседей кому-то придется присматривать за вами.

— Да, — сказал Такс, не поднимая на него глаза.

— Когда Юммейк станет лучше, скажи ей, чтобы она зашла ко мне.

— Зачем?

— Не задавай мне вопросов.

— Ты не можешь ей помочь?

Трубач фыркнул, и его широкий рот с тонкими губами скривился.

— Я пытался это сделать и попытаюсь еще раз. А сейчас уходи. Мне нужно кое о чем подумать.

Такс поднялся. Трубач все еще смотрел вдаль. Его лицо не оправилось от гримасы, и его костлявые пальцы были сплетены вместе. Такс понимал, что тот размышлял о Юммейк. Он взял свою одежду и вышел в яркий зимний ветреный день.

На базаре красные с желтым навесы трепетали над прилавками богатых купцов. Бедные продавцы сидели на земле, и их товары лежали перед ними на циновках, сплетенных из соломы. Въехав через ворота, Дитрик с любопытством посмотрел на двойной ряд прилавков. Такса тут не было, и Ардарик станет на него злиться за опоздание. Он повернулся, чтобы посмотреть на снежное укрепление. Там никого не было, и одна стена осела. Дитрик слез с коня и посмотрел на ворота, надеясь там застать Такса. Он не знал ни одного из двух караульных гуннов, сидевших на платформе у лебедки для приведения в движение ворот. Он не знал, куда ему еще заглянуть, чтобы разыскать Такса. Он может сейчас находиться в деревне гуннов. Или он может дежурить во дворце. Дитрик был внутри дворца один раз в жизни. Он оставил коня и медленно пошел к крыльцу.

Прислонив копье к стене, дежурный гунн сидел на корточках у дверей и кончиком маленького ножа что-то вырезал из полоски кожи. Когда Дитрик приблизился к нему, он посмотрел на него, но выражение его лица не изменилось. Дитрик его не узнал. Гунн повернулся, открыл дверь и что-то прокричал по-гуннски в прихожую. Не глядя на Дитрика, он снова занялся своим делом.

Дверь открылась пошире, и оттуда вышел Яя.

— Что хочешь? — спросил он холодным голосом.

— Мой отец король Ардарик прислал меня, чтобы я привез с собой Такса. Они должны поговорить.

Дитрик разозлился, что Яя так плохо говорит по-германски. Все гунны знали германский язык. Яя широко открыл глаза.

— Куда везти… туда?

Он кивнул в направлении деревни гепидов.

— Каган приказал…

— Такс не едет.

— Каган сказал, что он должен выполнять приказы моего отца.

Яя какое-то время смотрел на него, потом хлопнул в ладоши и что-то сказал караульному. Тот отложил в сторону свою работу и ответил ему. Яя подошел ближе к Дитрику.

— Такс там. — Он показал на другую сторону дворца. — Там, позади. Он не идет. Ты слушать.

Он развернулся и пошел в прихожую. Дверь за ним захлопнулась.

Дитрик пошел со своим конем за угол. Дворец кагана занимал столько же места, сколько и весь огороженный двор его отца. Вокруг дворца можно было ездить на коне. Повернув за угол, он вошел во двор, где росли три дуба. Несколько ребятишек играли в мяч, но Такса там не было видно. Держась ближе к дворцу и стараясь не проходить близко от детей, он дошел до конца этой стены и еще раз повернул за угол.

Там между стеной дворца и ограждением располагалась небольшая кузница. Дитрик слышал потрескивание мехов, и над пламенем тонкой струйкой поднимался дым. Вокруг кузницы стояли люди, и среди них был Такс. Дитрик поспешил вперед, таща за собой коня.