— Директор выразил желание, чтобы я несколько дней не показывался в школе, — сказал Спенсер и даже слегка улыбнулся.
— Он прав. Это возбуждает учеников.
— А я, как видите, — вступил в разговор Эверелл, — позволил себе заехать поболтать с вашей женой. Мне хотелось до встречи с миссис Шерман, которая прибудет сегодня днем, получить кое-какие сведения о ней. И заодно уж о ее дочери.
— Я пойду к себе в кабинет, — сказал Эшби.
— Нет, прошу вас. Вы очень даже кстати. Признаться, я удивился, не застав вас дома; то, что произошло в «Крествью скул», не было для меня неожиданностью.
Вы, думается, читали газеты?
— Просматривал.
— Как всегда, правда перемешана с выдумкой. Но в общем и целом картина, которую они рисуют, соответствует действительности.
Кристина подавала мужу какие-то знаки, смысл которых дошел до него — правда, не сразу, — и тогда он предложил:
— Быть может, стаканчик шотландского?
Жена была права. Эверелл согласился не раздумывая: ему хотелось, чтобы его посещение выглядело как можно менее официальным.
— Знаете, первое, что меня поразило, когда мне по телефону изложили это дело, была именно подробность насчет виски. Если бы нападение произошло на большой дороге и жертвой оказалась обычная девушка, вроде тех, что встречаются в придорожных гостиницах, тогда дело другое. Но в этом доме…
Спенсер отметил про себя, чго со вчерашнего утра лейтенанту стало известно о спиртном, выпитом Беллой.
Значит, Уилберн сразу почувствовал запах виски, может быть, заметил за креслом бутылку задолго до того, как Эшби показали труп. Это тоже было не просто так. На самом деле доктор, вероятно, уже отмел гипотезу о бродяге или рецидивисте. И доктор заподозрил именно его.
А было ли в его, Спенсера Эшби, поведении нечто такое, что могло бы укрепить подозрения? Или, если поставить вопрос по-иному, более резко, есть ли в его поведении что-либо характерное? Он никогда не вникал в проблему сексуальных преступлений. Как все, знал об этом из газет и журналов. Оказывается, в их краях живут по меньшей мере два маньяка, правда неопасных, поэтому их не сажают под замок, а просто держат под наблюдением.
Спенсер предполагал, что они эксгибиционисты. Надо бы выяснить, как их зовут, и понаблюдать за ними. Но на самом деле его интересует убийца. Спенсер понимает, откуда у него этот интерес. Все явно считают, что, будь убийца завсегдатаем дома или случайным прохожим, бродягой, дело оказалось бы простым. Особенно заинтересовались власти отдельными подробностями, которые постепенно выясняет для себя Эшби; кое о чем он еще только догадывается.
Сперва Белла выпила виски, причем добровольно.
Выпила достаточно, так что можно предположить, чго этот опыт у нее не первый. Так ли? В кино она не пошла.
Ее не провожал домой ни один из молодых людей. Но когда она спустилась в закуток к Эшби, у дома ее ждал кто-то, кому немного позже она вынесла ключ. Это тоже что-нибудь да значит. Она была совсем не такая, какой казалась, если посмела назначить мужчине свидание у себя в комнате.
Это открытие, говорилось в газете, «подтверждает подозрения», которые появились у доктора «во время осмотра тела». Имеется в виду, что она была женщиной, не так ли? Кроме того, намекалось, что «прибегать к насилию» не было необходимости.
Уилберн наверняка знал все это с самого начала.
Значит, Уилберн не отбросил заранее предположение, что убийца — он, Спенсер. От этого Спенсеру было не по себе. Доктор знает его уже больше десяти лет, много раз лечил его, играл с ним в бридж, он давний друг Кристины и ее семьи. У него острый ум, а опыт, как медицинский, так и житейский, далеко превосходит опыт обычного провинциального врача. Тем не менее Уилберн допускает, что такой человек, как Эшби, мог провести часть ночи в спальне Беллы и задушить девушку.
Спенсер попробовал вскрыть нарыв в одиночку. Со вчерашнего дня он безуспешно бьется над этим. И это не все. Остается еще улыбка доктора. Не только та, утренняя, но и другая — когда врач приходил его осматривать в два часа и Эшби разделся при нем догола, доказав этим полную свою невиновность. Но даже тогда Уилберн улыбался ему, словно человеку, который понял, который способен понять, иначе говоря, который мог бы это сделать…
Вот и все. Может быть, не все, но самое главное, самое неотвязное. И теперь, когда Эверелл, у которого честное лицо, прямой и серьезный взгляд, сидит у него дома со стаканчиком high-ball[4] в руках. Спенсера подмывает увести его в закуток и спросить напрямик: «Разве что-нибудь в моем облике или поведении указывает, что я способен на такое?» Его удерживают ложный стыд да еще боязнь навлечь на себя новые подозрения, вопреки доказательствам его невиновности. Но что это за доказательства? Кровь у нее под ногтями да то, что Уилберн при осмотре не нашел на нем ни единой царапины. Что еще? Человек в темноте у дверей, которому Белла что-то передала? Нет никаких доказательств, что Белла действительно что-то ему передала. Нет никаких доказательств, что это был ключ. Никто, кроме м-с Кац, не видел этой сцены. А разве Шейла Кац не могла сделать это заявление просто для того, чтобы отвести от Эшби подозрения полиции? И даже не обязательно из жалости. Ему часто приходило в голову, что, когда он уезжает и приезжает, она следит за ним из окна с интересом; главным образом поэтому он и не говорил никогда с Кристиной о Кацах.
Эверелл рассказывал:
— Мы обратились в ФБР с просьбой начать поиски в Вирджинии, потому что тамошняя полиция не смогла дать нам никаких сведений. Мы узнали только одну подробность: несколько месяцев назад мисс Шерман была задержана в два часа ночи за вождение машины в пьяном виде.
— Машина принадлежала Лорейн? — спросила Кристина, округлив глаза.
— Нет. Спутнику девушки, женатому человеку. Делу не дали хода, потому что он лицо весьма известное в тех местах.
— Лорейн об этом знает?
— Безусловно. Я не удивился бы, если бы выяснилось, что у нее были и другие неприятности с дочерью. Кроме того, мы ожидаем сведений из школ, в которых она училась.
— А я ничего не замечала! Ни я, ни мои подруги!
Ведь я ее познакомила со многими своими подругами, особенно с теми, у кого есть дочери…
Бедняжка Кристина, до чего же она перепугалась при мысли о том, какую ответственность на себя взвалила и какие упреки могут на нее обрушиться!
— Она почти не красилась и так мало заботилась о нарядах, что я даже уговаривала ее быть пококетливей.
— С матерью ее все в порядке? — еле заметно улыбнулся Эверелл.
— Лорейн — редкая женщина. Малость шумлива, малость прямолинейна, не очень мягка, может быть, но бездна искренности и доброты!
— Не могли бы вы, миссис Эшби, написать мне список семей, с которыми вы познакомили мисс Шерман?
— Хоть сейчас. Их не больше десятка. Те, где нет мужчин, тоже указать?
В сущности, не так уж она простодушна.
— Нет, эти можете не указывать.
Кристина отошла к секретеру, стоявшему в углу возле камина; Эверелл повернулся к Эшби и как бы между прочим заметил:
— Вы, наверно, мало спали нынче ночью.
Этот хоть не расставляет ему ловушек.
— Точно. Можно сказать, не спал вовсе — не сон, а сплошные кошмары.
— Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, вы мало общались с девушками.
— Совсем не общался. Так уж вышло, что я ни разу не попадал в школу со смешанным обучением. А из-за школьной парты я сразу переместился за учительскую кафедру.
— Мне очень приглянулся ваш, как вы его зовете, закуток. Вы не будете возражать, если я там побываю еще раз?
Неужели и он, как другие, окажется врагом? Спенсеру не верилось. Он был рад оказать лейтенанту любезность, принять его в своем уголке.
Эверелл со стаканом в руке затворил за собой дверь.
— Это кресло попало в дом благодаря вам, не так ли?
— Как вы угадали?
Эверелл всем своим видом выразил, что это нетрудно.
4
Виски с содовой и льдом (англ.).