Эшби понимал, что он имеет в виду.

— Это единственная вещь, доставшаяся мне в наследство от отца.

— Ваш отец давно умер?

— Лет двадцать назад.

— Позвольте спросить — от чего?

Эшби поколебался, обвел глазами комнату, словно советуясь с привычными вещами, и наконец повернулся к Эвереллу.

— Он ушел из жизни добровольно. — Ему самому показалось странным, как он выговорил эти слова; покачав головой, он добавил:

— Видите ли, он был, как говорится, из хорошей семьи. Женился на девушке, принадлежавшей к еще более блестящей семье. Так он, во всяком случае, рассказывал. А поведение моего отца не имело ничего общего с тем, чего от него ждали. — Спенсер небрежно кивнул на бутылку, которую принес с собой. — Особенно в смысле этого. Когда он понял, что вот-вот скатится на самое дно…

Он замолчал. Лейтенант понял.

— Ваша мать еще жива?

— Не знаю. Думаю, что жива.

Даже если это движение было умышленным, в нем сквозила бесконечная деликатность: Эверелл как бы машинально провел рукой по коже старого кресла, словно оно было живое.

Было половина четвертого: в гостиной стало темнее, но лампы еще не зажгли. Электричество не горело ни в коридоре, ни в других комнатах, нигде в доме, кроме спальни, откуда проникал розовый свет и доносились привычные звуки: Кристина переодевалась перед уходом.

Лорейн должна была приехать нью-йоркским поездом в четыре двадцать; до вокзала мили две. Кристина собиралась на вокзал одна. Спенсер, полузакрыв глаза, сидел у камина, где догорало полено, и время от времени попыхивал трубкой. За окнами медленно вступала в свои права зимняя ночь, и блеск редких огней становился с каждой минутой все ярче.

Кристина, наверно, сидела на краю кровати в, сняв домашние туфли, собиралась надеть ботинки, как вдруг два огня, еще белее и ослепительнее, чем остальные, словно ворвались в комнату, на секунду высветили часть потолка и, описав кривую, остановились перед домом Кацев. Эшби узнал машину м-ра Каца: шофер распахнул и захлопнул дверцы. Эта машина быстроходнее других, от нее меньше шуму, да и катится она как-то по-другому.

Может быть, м-р Кац приехал всего на несколько часов, может быть, на несколько дней, кто знает. Спенсер поглядел на окна: интересно, слышала ли Шейла, что приехал муж, пошла ли ему навстречу?

Как странно: они соседи, а имя ее он узнал из газет!

Теперь, когда ему известно, как ее зовут, она кажется ему еще экзотичнее; ему нравится воображать, что она родом из какой-нибудь древней еврейской семьи, обосновавшейся на берегу Босфора, в Пере. Он ушел в дремоту, не пытаясь стряхнуть с себя оцепенение. Едва, словно утихомирившиеся огромные псы, погасли фары лимузина, как на холм въехала другая, более шумная машина; это был пикап, на боку у него красовались фамилия и адрес нью-йоркского слесаря. Из пикапа вышли трое мужчин; низенький, круглый в своей шубе Кац с порога замахал руками, объясняя, чего он от них хочет. Наверняка он узнал в Нью-Йорке об убийстве Беллы и поспешил привезти специалистов, чтобы поставить дома усовершенствованные замки, а может быть, провести сигнализацию.

— Я не опаздываю? — спросила Кристина, продолжая возиться в спальне.

Не успел он ответить, как в дверь забарабанили так, что она заходила ходуном. Спенсер бросился отворять и удивился, оказавшись нос к носу с незнакомой женщиной, которая ростом и телосложением не уступала ему; лицо ее показалось ему мужеподобным; на ней был твидовый костюм цвета ржавчины, а сверху шуба из дикой кошки.

Спенсер не рассмотрел ее во всех подробностях, потому что все произошло слишком быстро, но его поразили ее возбуждение, властность и исходивший от нее запах виски.

— Надеюсь, Кристина дома?

И, только затворяя дверь, он заметил за пикапом слесаря желтый кузов нью-йоркского такси, которое в заснеженной аллее выглядело как-то нелепо.

— Будьте любезны, заплатите таксисту! Мы уговорились о цене, когда выезжали из аэропорта. Пускай не вздумает запрашивать больше. Двадцать долларов.

— Лорейн! — закричала из спальни Кристина, узнав голос.

У Лорейн был с собой только маленький чемоданчик; расплатившись с шофером, Спенсер внес его в дом.

— Она правду рассказывает о своей дочери? — спросил таксист.

— Да, ее дочь убили.

— В этом доме?

Он пригнулся, чтобы разглядеть как следует — так смотрят люди в музее, зная, что потом придется рассказывать об увиденном. Обе женщины заговорили очень громко, глядя друг на друга с таким видом, словно сейчас разрыдаются; на самом деле ни та, ни другая не плакали, а только шмыгали носами.

— Это здесь? — спросила Лорейн, точь-в-точь как шофер.

Спенсер был обязан ее жалеть, но все же не мог отделаться от чувства разочарования. Выглядела она старше Кристины. Волосы с проседью, плохо расчесанные, щеки покрыты бесцветным пухом, который у подбородка становится жестким. Трудно представить себе, что когда-то она была молоденькой девушкой. Еще невероятнее, что она — мать Беллы.

— Ты, наверно, хочешь умыться с дороги?

— Нет. Первым делом мне надо выпить.

Голос у нее был хриплый. Наверное, это ее обычный тембр. Раз-другой она скользнула взглядом по Спенсеру, но обратила на него не больше внимания, чем на стены в комнате. А ведь она знала, кто он такой.

— Куда ее увезли? Это далеко?

— В пяти минутах отсюда.

— Мне надо поскорее поехать и обо всем договориться.

— Что ты собираешься делать? Увезешь ее в Вирджинию?

— А ты что ж думаешь, я позволю похоронить мою девочку здесь, одну-одинешеньку? Благодарю, воды не надо. Я хочу покрепче.

Она выпила неразбавленное виски, и ее выпученные глаза увлажнились — не то от горя, не то от выпитого за весь день. Спенсер начинал испытывать к ней недоброе чувство: ему бы хотелось, чтобы мать Беллы оказалась иной. Она выложила на стол сумочку, рядом бросила газеты, купленные, вероятно, по дороге, в том числе и газету Дэнбери, городка, через который она проезжала час назад. Там писали о Белле. Спенсер понял это из заголовков, набранных крупным шрифтом, но не посмел взять газету.

— Прими ванну, это тебя взбодрит. Как ты перенесла перелет?

— Кажется, хорошо. Не знаю.

На боку чемодана еще держалась наклейка авиакомпании и видны были пометки мелом, сделанные на таможне.

Кристина пыталась увести подругу. Та упиралась, прикидывалась глухой, и в конце концов Спенсер понял, что дело в бутылке, от которой Лорейн не хотелось уходить. Едва Эшби налил ей новый стакан, она без труда позволила себя увести, а виски прихватила с собой в спальню, где обе женщины и закрылись.

Неужели Лорейн нарочно не сказала ему ни слова — только попросила расплатиться с таксистом, словно слугу, которого и по имени звать-то не обязательно? Теперь из ванной доносились шум льющейся из кранов воды и голоса: мужеподобный — Лорейн и более чистый, более приглушенный — Кристины.

В доме напротив, перед широким панорамным окном, расхаживал взад и вперед, заложив руки за спину, м-р Кац; казалось, он держит речь перед невидимым слушателем — очевидно, рассуждает о работе, которой заняты слесари. Из-за того, что Белла погибла, они теперь окружают Шейлу, словно великую драгоценность, целой таинственной сетью защитных проводов; в глубине души Эшби чувствовал, что это производит на него впечатление.

Кристина, приложив палец к губам, вышла из спальни и направилась к телефону; она набрала номер; из ванной неслись звуки, похожие на рыдания; кажется, гостью рвало. Кристина взглядом дала понять мужу, что ничего не может ему сейчас сказать и ничем другим заняться ей нельзя. Спенсер был уверен, что она тоже неприятно поражена и, пожалуй, разочарована.

— Алло! Кабинет коронера? Можно попросить мистера Райена? — Потом она поспешно шепнула мужу:

— Это она попросила меня позвонить… Алло! Мисс Меллер, это Кристина Эшби. Можно мне на несколько слов мистера Райена?.. Да, подожду… — И снова шепотом: