- Сами небеса рыдают, - сказал мне Беокка. Он и сам плакал. - Король попросил совершить последние обряды, и я это сделал, но мои руки тряслись.

Оказалось, что последние обряды над Алфредом были совершены с интервалами несколько раз в день, чтобы конец его был спокойным, священники и епископы соперничали друг с другом за честь совершить над королем обряд помазания и вложить кусок сухого хлеба между его губ.

- Епископ Ассер был готов совершить последнее причастие, - сказал Беокка, - но Альфред попросил об этом меня.

- Он любит тебя, - отозвался я, - и ты хорошо ему послужил.

- Я служил Господу и королю, - сказал Беокка, а потом я провел его к месту около очага в большом зале "Двух журавлей". - Он поел немного творога сегодня утром, - убедительно сказал Беокка, - но не очень много. Две ложки.

- Он не хочет есть, - сказал я.

- Он должен, - заявил Беокка. Бедняга Беокка. Он был священником моего отца и его служащим, а также моим учителем в детстве, хотя и покинул Беббанбург, когда мой дядя захватил власть.

Он был низкого происхождения и немощным с рождения, с трогательным косоглазием и уродливым носом, параличом левой руки и косолапостью. Мой дед заметил сметливость мальчика и отправил его учиться к монахам в Линдисфарену, Беокка стал священником и затем, после предательства моего дяди, изгнанником.

Его ум и набожность привлекли Альфреда, которому с тех пор служил Беокка. Сейчас он был стар, почти столь же стар, как и король, и его всклокоченные рыжие волосы стали седыми, спина согнулась, но у него все еще был острый ум и сильная воля.

У него также была датская жена, настоящая красавица, сестра моего дорогого друга Рагнара.

- Как поживает Тайра? - спросил я его.

- Хорошо, хвала Господу, и мальчики тоже! Господь нас благословил!

- Ты будешь благословлен и мертв, если продолжишь настаивать на том, чтобы выйти на улицу в такой дождь, - сказал я. - Нет такого дурака, как старый дурак.

Он хихикнул в ответ, потом слабо запротестовал, когда я настоял на том, чтобы забрать его промокший плащ и накинуть ему на плечи сухой.

- Король просил навестить тебя.

- В таком случае королю следовало попросить меня навестить тебя, - сказал я.

- Такая мокротень! - отозвался Беокка. - Я ни разу не видел такого дождя с того года, когда умер архиепископ Этельред. Король не знает, что идет дождь. Бедняга. Он борется с болью. Это не продлится долго.

- И он прислал тебя, - напомнил я.

- Он попросил тебя об услуге, - сказал Беокка с ноткой былой суровости.

- Продолжай.

- Фагранфорда - отличное владение, - сказал Беокка, - король был щедр.

- И я был щедр к нему.

Беокка махнул своей искореженной левой рукой, как будто отвергая это мое замечание.

- Сейчас в этих владениях находятся четыре церкви и монастырь, - продолжал он решительно, - и король просит твоих гарантий, что ты будешь их поддерживать в должном состоянии, как того требуют их хартии и твой долг.

В ответ я улыбнулся.

- А если я откажусь?

- Пожалуйста, Утред, - устало промолвил он. - Я всю жизнь с тобой боролся!

- Я велю управляющему сделать все необходимое, - уверил его я.

Он посмотрел на меня своим здоровым глазом, как будто оценивая мою искренность, и, как показалось, был удовлетворен увиденным.

- Король будет благодарен.

- Я думал, что он попросит меня покинуть Этельфлед, - сказал я дерзко. Было всего несколько людей, с которыми я мог разговаривать об Этельфлед, но Беокка, который знал меня еще подростком, был одним из них.

Он пожал плечами.

- Прелюбодеяние - тяжкий грех, - сказал он, однако без особой страсти.

- А также преступление, - ответил я весело. - Ты сказал об этом Эдварду?

Он вздрогнул.

- Это была юношеская глупость, и Бог наказал девушку. Она умерла.

- Твой бог так добр, - заметил я язвительно, - но почему он не решил заодно убить ее королевских бастардов?

- Их забрали, - ответил он.

- Вместе с Этельфлед.

Он кивнул.

- Они не дают ей с тобой увидеться, ты знаешь это?

- Я знаю.

- Ее заперли в Святом Хедде, - сказал он.

- Я нашел ключ.

- Господь хранит нас от порока, - сказа Беокка, перекрестившись.

- Этельфлед любят в Мерсии, - отозвался я, - а ее мужа - нет.

- Об этом известно, - сказал он отстраненно.

- Когда Эдвард станет королем, он посмотрит в сторону Мерсии.

- Посмотрит в сторону Мерсии?

- Датчане придут, отец, - сказал я, - и начнут они с Мерсии. Ты хочешь, чтобы лорды Мерсии сражались за Уэссекс? Ты хочешь, чтобы народ Мерсии сражался за Уэссекс? Единственный человек, который может их на это вдохновить, это Этельфлед.

- Ты можешь это сделать, - сказал он преданно.

Я придал этому заявлению ровно то значение, которое оно заслуживало.

- Мы с тобой из Нортумбрии, отец. Они считают нас варварами, которые едят своих детей на завтрак. Но они любят Этельфлед.

- Я знаю.

- Так что позволь ей быть грешницей, отец, если это обезопасит Уэссекс.

- И я должен сказать это королю?

Я засмеялся.

- Ты должен сказать это Эдварду. И скажи ему еще вот что. Скажи ему, что нужно убить Этельволда. Никакой жалости, никаких семейных чувств, никакого христианского прощения. Просто прикажи мне, и он мертв.

Беокка покачал головой.

- Этельволд - глупец, - точно определил он, - и большую часть времени он еще и пьян. Он заигрывает с датчанами, мы не можем этого отрицать, но он признался королю во всех грехах и был прощен.

- Прощен?

- Вчера вечером, - сказал Беокка, - он проливал слезы у королевского ложа и поклялся в преданности его наследнику.

Я рассмеялся. На мое предупреждение Альфред ответил тем, что вызвал Этельволда и поверил лжи этого глупца.

- Этельволд попытается захватить трон, - произнес я.

- Он поклялся этого не делать, - убедительно сказал Беокка, - поклялся на пере Ноя и на перчатке святого Седда.

Это перо, как считали, принадлежало голубю, которого Ной выпустил с ковчега в те дни, когда шел такой же сильный дождь, как и тот ливень, что барабанил сейчас по крыше "Двух журавлей".

Перо и перчатка святого были самыми ценными реликвиями Альфреда, и он, без сомнения, поверил бы любой клятве, произнесенной в их присутствии.

- Не верь ему, - сказал я, - убей его, иначе он причинит неприятности.

- Он дал клятву, - возразил Беокка, - и король поверил ему.

- Этельволд - предательская душонка, - сказал я.

- Он просто глупец, - ответил Беокка с пренебрежением.

- Но глупец с амбициями, который имеет законные основания претендовать на престол, и эти притязания будут использованы.

- Он уступил, признался во всем, он раскаивается и был прощен.

Какие же мы все глупцы. Я видел, как совершаются одни и те же ошибки, раз за разом, поколение за поколением, мы все еще верим в то, во что хотим верить. Во влажной тьме той ночи я повторил слова Беокки.

- Он уступил, он признался во всем, он раскаивается и был прощен.

- И ему поверили? - холодно спросила Этельфлед.

- Христиане - глупцы, - ответил я, - они готовы поверить во что угодно.

Она стукнула меня по ребрам, и я хихикнул. Дождь стучал по крыше Святого Хедды. Конечно, мне не следовало здесь находиться, но настоятельница, дражайшая Хильда, делала вид, что ничего не знает.

Я находился не в той части монастыря, где в уединении жили сестры, а в одном из строений во внешнем дворе, куда допускались миряне.

Там были кухни, где готовилась еда для бедняков, больница, в которой могли умереть нуждающиеся, и эта комната на чердаке, служившая тюрьмой для Этельфлед. Ее нельзя было назвать некомфортабельной, хотя она и была небольшой.

Ей прислуживали служанки, но этой ночью им было велено отправиться спать вниз, в подсобку.

- Мне сказали, что ты ведешь переговоры с датчанами, - сказала Этельфлед.

- Так и было. Я использовал Вздох Змея.