Пуаро собрал в стопку все листы и просмотрел их еще раз. Затем со вздохом отложил в сторону.

— Кое-что здесь, — сказал он, — очень ясно указывает, кто именно совершил преступление. Но, тем не менее, пока что я не могу сказать, зачем или, по крайней мере, каким образом.

Джепп уставился на него:

— Вы хотите сказать, что, когда вы прочитали этот список, у вас появилась мысль о том, кто ЭТО сделал? — Джепп выхватил у Пуаро листы, перечитал их, отдавая каждый лист Фурнье, и вытаращил на Пуаро глаза:

— Вы не дурачите меня, мсье Пуаро?

— Нет, нет, Ouelle idee!

Француз в свою очередь отложил стопку листов.

— Может, я глуп, — сказал он. — Но не нахожу, что этот список помогает нам продвинуться вперед.

— Не сам по себе, — сказал Пуаро, — а в совокупности с определенными деталями дела. Что ж, возможно, я и не прав. Очень может быть...

— Well, выкладывайте свою версию! — сказал Джепп. — Во всяком случае, я с интересом послушаю.

Пуаро покачал головой.

— Нет, это, как вы говорите, пока что только теория, голая теория. Я надеялся найти определенный предмет в списке. Eh bien, я нашел его. Он здесь, но, мне кажется, указывает в неверном направлении. Правильный ключ, но не к той персоне. Это значит, что у нас еще много работы, и, признаюсь, я нахожу здесь много предметов, назначение которых мне пока еще не ясно. Я еще не могу собрать воедино все факты. А вы? Вижу, тоже — нет. Тогда давайте работать, каждый исходя из своих предположений. У меня нет уверенности, повторяю, есть пока только подозрение...

— Гм... Какую-то чушь вы несете! — вознегодовал Джепп. Он встал. — Ладно, на сегодня хватит. Я работаю в Лондоне, вы возвращаетесь в Париж, Фурнье. А вы, мсье Пуаро?

— Я все еще хочу сопровождать мсье Фурнье в Париж, теперь даже больше, чем когда-либо.

— Больше, чем когда-либо!.. Хотел бы я знать, что за причуды у вас на уме?

— Причуды? Ce n'st pas joli, за! Нехорошо!

Фурнье поднялся и церемонно пожал всем руки.

— Желаю вам доброго вечера. Множество благодарностей за восхитительное гостеприимство. Мы встретимся в Кройдоне завтра утром? Не так ли?

— Точно так. A demain! До завтра!

— Будем надеяться, — пошутил Фурнье, — что нас с вами не пристукнут по дороге.

Джепп и Фурнье ушли. Пуаро некоторое время оставался словно в забытьи.

Затем встал, неторопливо убрал посуду, вытер стол, высыпал из пепельницы окурки и расставил по местам стулья, подошел к приставному столику и взял подборку «Sketch».

Перелистал страницы и, наконец, добрался до того, что искал.

Это был фотоснимок. Над ним было написано:

«Поклонники солнца». А внизу подпись: «Графиня Хорбари и мистер Раймонд Барраклоу на отдыхе в Ле Пине».

Пуаро долго разглядывал освещенные ярким солнцем смеющиеся лица, сплетенные руки, изящные купальные костюмы «солнцепоклонников».

— Занятно, — пробормотал Эркюль Пуаро. — Видимо, нужно будет что-то предпринимать в этом направлении... Да, нужно.

Погода на следующий день была такой безветренной и безоблачной, что даже Эркюль Пуаро должен был признать, что его «estomac» настроен миролюбиво.

Они летели рейсом 8.45 в Париж. Кроме Пуаро и Фурнье, в самолете находилось еще семь-восемь ранних пассажиров, и Фурнье воспользовался путешествием, чтобы проделать несколько опытов. Достал из кармана кусочек бамбука и трижды во время полета подносил его к губам, поворачиваясь в определенном направлении. Первый раз он проделал это, перегнувшись через поручень кресла, потом — слегка повернув голову в сторону и, наконец, возвращаясь из туалета; всякий раз он ловил на себе удивленный и даже испуганный взгляд кого-либо из пассажиров. Во время последнего эксперимента на него были обращены, казалось, все взгляды!

Фурнье уселся в свое кресло несколько обескураженный.

— Вы смущены, мой друг? — заметил он удивление Пуаро. — Но, согласитесь, ведь предположения нуждаются в проверке!

— Evidemment! Поистине восхищен вашей дотошностью! Вы сыграли роль убийцы с трубкой. Результат предельно ясен: вас видит каждый!

— Не каждый!

— Вообще-то, да. Всякий раз есть кто-то, кто не видит вас, но чтоб убить, этого недостаточно. Вы должны быть абсолютно уверены, что никто вас не увидит.

— При обычных условиях это невозможно, — сказал Фурнье. — Я придерживаюсь своего мнения: условия во время того полета были особые был психологический момент! Наступил какой-то момент, когда внимание всех математически точно сконцентрировалось на чем-то определенном.

Пуаро мгновение колебался, затем медленно произнес:

— Я согласен: вероятно, существует некое психологическое обоснование тому, что никто не увидел убийцу... Но мои суждения отличаются от ваших. Я чувствую, в этом деле слишком факты могут оказаться обманчивыми. Закройте глаза, мой друг, вместо того, чтобы широко раскрывать их. Используйте ваш внутренний взор. Пусть функционируют клетки мозга... Пусть их задачей будет выяснение того, что же произошло на самом деле. Потому что сейчас вы делаете выводы из того, что видели. Ничто не может уводить так далеко от истины, как прямое наблюдение.

Фурнье снова покачал головой и умоляюще вознес руки:

— Я оставляю это занятие. Я не могу уловить хода ваших мыслей!

— Я только утверждаю, что молодая гончая нетерпеливо бежит по горячему следу и он обманывает ее... Это — ловля копченой селедки! [След отвлекает внимание, сбивает с верного пути.] Я дал вам очень хороший совет! Зажмурьтесь!

И, откинувшись назад, Пуаро закрыл глаза будто бы затем, чтобы думать, но ровно через пять минут... заснул.

По прибытии в Париж они тотчас же направились на улицу Жолиэтт, что находится на южном берегу Сены.

Дом № 3 ничем не отличался от соседних домов. Пожилой консьерж впустил их и сердито приветствовал Фурнье:

— Снова полиция! Дом из-за этого получит худую славу! — Ворча, он удалился в свою каморку.

— Пройдемте в кабинет Жизели, — предложил Фурнье. — Это на первом этаже.

Вытаскивая из кармана ключи, он объяснил, что в ожидании новостей от английских коллег французская полиция приняла меры предосторожности опечатала двери.

— Боюсь только, — сказал Фурнье, — что здесь мы не найдем ничего, что могло бы помочь нам. — Он снял печати, открыл дверь, и они вошли.

Кабинет мадам Жизели оказался маленькой душной комнаткой. В углу стояло некое старомодное подобие сейфа, делового вида письменный стол и несколько стульев с довольно потрепанной обивкой грязное окно едва пропускало свет, и, казалось, вряд ли его когда-нибудь открывали. Фурнье, оглядевшись кругом, пожал плечами.

— Видите? — спросил он. — Ничего. Совсем ничего.

Пуаро обошел вокруг стола. Сел на стул и поглядел на Фурнье.

Затем слегка провел рукой по столу, пошарил по нижней стороне крышки.

— Здесь есть звонок, — сказал он.

— Да, он звонит у консьержа.

— Что ж, мудрая предосторожность. Кое-кто из клиентов мадам мог обладать буйным нравом...

Пуаро открыл один за другим ящики стола: канцелярские принадлежности, календарь, перья, карандаши и ничего, носящего личный характер. Он молча заглянул в них и запер.

— Я не буду оскорблять вас повторным обыском, мой друг. Если здесь можно было найти что-нибудь, вы это уже нашли. — Он взглянул на сейф. — Не столь уж эффектный образец, а?

— Нечто весьма устаревшее, — согласился Фурнье.

— Он был пуст?

— Да. Служанка все уничтожила.

— Ах, да!.. Служанка, пользовавшаяся доверием... Мы должны ее увидеть. — Пуаро встал. — Пошли. Поглядим на эту преданную служанку.

Элиза Грандье была низенькой, чрезвычайно полной женщиной средних лет, с обветренным красным лицом и маленькими хитрыми глазками, быстро перебегавшими с Фурнье на Пуаро и обратно.

— Садитесь, мадмуазель Грандье, — сказал Фурнье.

Она спокойно, сдержанно поблагодарила и опустилась на стул.