Два дня проходит, не принося никаких новостей. Откровенно скажу, я разочарован. Это большая редкость, чтобы следствие, которым руководит знаменитый Сан-Антонио (позвольте мне позолотить пилюлю, расходы я оплачиваю), топталось на месте. Старик корчит такую рожу, от вида которой всем крокодилам Нила приснились бы кошмары.

Утром третьего дня, как сказано в Евангелии, в ту минуту, когда я заваливаю в Бульдог-хаус, курьер Бомбар смущенно говорит мне: “Вас ждет патрон”.

Если Старик меня ждет, это значит, что он готов дать разнос. А когда он не в духе, лучше не дать ему перевести дух.

Прыгаю в гидравлический лифт. Я бы быстрее поднялся на цирлах, бикоз аппарат не очень торопится, но когда садишься в лифт на эшафот, скорее испытываешь желание поднять паруса в сторону прекрасной американки. (Христофор для дам.) — А! Вот и вы, комиссар!

Черт возьми! Это еще серьезнее, чем я себе представлял. Когда Старик одаривает меня моим званием, это значит, что он готов его у меня отобрать.

Он стоит против отопительной батареи — это его любимое положение строго по стойке смирно. Ну совсем как гренадер, готовый получить дюжину зарядов в брюхо. Стиль: гвардия умирает, но не сдается!

— Да, шеф, — храбрюсь, — вот и я.

Вы знаете, что я обладаю всеми достоинствами, сверх того достаточным количеством недостатков, одни милее других. Единственное, я не особенно терпелив, и, когда кто-то хочет разыграть меня, важничая с видом важной персоны, даже если речь идет о моем рахитичном начальнике, как говорит Берю, я готов послать его к монахам.

— Вы пообещали мне скорую развязку, — брызгает слюной Старик…

Мой нос прохладней, чем ляжки служанки, взгляд неподвижен, я жду продолжения.

— А я не вижу результата, — с горечью заключает король клейких папильоток.

Дорогуша воображает себя мадам Бовари.

— Патрон, я…

Лишь только я принимаюсь возражать, он начинает перебивать.

— Вы что? — гремит он. — Вы позволяете у себя под носом угробить девушку, за которой я поручил вам следить… И вы неспособны разыскать убийц! Каждое утро представитель американского посольства звонит мне, чтобы справиться, как идет следствие, потому что эти господа имеют большой зуб на погасшую фройляйн Грету и ее банду, уверяю вас.

— Сожалею, патрон, но мы приняли все необходимые меры, чтобы добиться результата. Наши люди осмотрели все отели и гаражи в Париже, чтобы составить список людей, имеющих “мерседес-190”. Мы тщательным образом изучили распорядок дня этих персон. Ни один из них не мог быть замешан в покушении в поезде. В то же время фоторобот человека, который дернул стоп-кран, был разослан по всей Франции и за границу ничего! Как будто он испарился! Авто тоже… Все, что я могу сделать, это подать в отставку.

— А! Ну да.

Скажу вам как безработный безработному, номер с отставкой — это блеф. Как только босс начинает слишком бузить, я ему тресь в лоб отставкой — и он тут же смягчается. Подумаешь, сегодня остался в дураках я, завтра — кто-то другой. Но он не собирается заголяться для порки, а взнуздывает боевого осла и прыгает в седло.

— Вы находите, что сейчас подходящее время, чтобы говорить такие вещи, Сан-Антонио? Отставка! Прекрасное решение, браво, это легко!

Он набрасывается на меня, как старая непробиваемая дева на брачное объявление, берет меня за лацкан, пропускает средний палец в прорезь для моих будущих наград и говорит:

— Как вы могли это сказать, мой бедный друг?

Но вот. Я опять становлюсь его “бедным другом”.

— Стало быть, вы не читаете газеты?

— Нет, а что?

Он ухает, как сова.

— Так, так, — добавляет чертов Мефистофель. — Теперь я понимаю, почему вы так спокойны.

Он оставляет мой лацкан, чтобы сгрести целую кипу сегодняшней прессы со стола.

— Читайте!

— На какой странице, шеф?

— О, конечно же, на первой. Наши дела всегда под номером “один”, к черту скупость!

Я таращусь на первую попавшуюся газетенку. Заголовок на три колонки ошпаривает мои мозги. Я чувствую, как серые клетки слипаются в паюсную икру.

«НОЧЬ КОШМАРОВ В ПРИГОРОДЕ ПАРИЖА.»

«ВЗРЫВ БОМБЫ НА ВИЛЛЕ ПОСЛА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ В ПЕК.»

Старый дед злобно ликует, уверяю вас. Мой дурацкий вид его восхищает.

— Мой дорогой, — бросает это жвачное животное, — вам бы следовало читать газеты перед тем, как идти на службу, полицейский вашего ранга обязан быть в курсе последних событий.

Если бы я не был так ошарашен, то, ставлю не важно что против не известно чего, заставил бы его выпить содержимое чернильницы, чтобы придать ему цветовой выразительности.

— Читайте, читайте! — приглашает дорогой мой человек. Я повинуюсь не для того, чтобы повиноваться, а лишь потому, что боюсь лопнуть от любопытства, если сейчас же не удовлетворю его.

"Крупное покушение взволновало…” и т, д. Вкратце, бомбы замедленного действия были заложены теми, кого бойкие писаки называют “преступные руки”, на крыше резиденции посла. Нанесен серьезный материальный ущерб. К счастью, обошлось без оплакивания жертв… Но психологический эффект, как в стране, так и за рубежом… Вы сечете речугу?

Предварительное расследование повергает моих коллег из УБТ в глубокую печаль, так как им не удалось откопать ни одной улики.

Известно только, что взрывные устройства были установлены под крышей.

Министром внутренних дел и его портным определяются размеры необходимых мер безопасности, чтобы обеспечить впредь, как это называется, ну это самое… Ну, надлежащее ля-ля! Щелкопер, который родил этот опус, ухитрился обойтись одними прилагательными, изобразив их к тому же прописными буквами. Я тщательно складываю газету вчетверо.

— Ну и как? — сардонически бросает Старик.

— Почему вы думаете, что это покушение связано с моим расследованием? — холодно спрашиваю я, сдерживаясь, чтобы не плюнуть ему в физиономию.

— Потому что оно и взрывы, которые фигурируют в жизнеописании Греты Конрад, похожи, как близнецы.

— Грета была убита, господин директор, очевидно, теми, кто был не согласен с ее.., хм!., стилем работы! Следовательно, ошибочно делать вывод о том что убийцы продолжают ее грязную работенку Он приводит довод, самый неожиданный из всех, которые можно ожидать от такого изящного, наманикюренного, образованного, солидного и решительного мсье — Я это чувствую! — говорит он Просто и ненавязчиво Он чувствует этот одержимый из Пюридора Понимаете? Он это чувствует А я думаю, что он просто себя плохо чувствует — И вы хотите, чтобы я занялся этим делом?