Надутый, он объясняет:

— Особняк, увитый плющом, посреди парка.

— Хорошо. Когда я решу, что настало время действовать, — говорю я Толстому, — то привяжу свой платок к оконной ручке, улавливаешь?

— Ясно!

— Тогда появляетесь вы и быстро окружаете отель. Будьте внимательными к запасным выходам.

— Не беспокойся.

— Ни одна душа не должна проскользнуть.

— Пусть попробует!

— Очень хорошо, а теперь принеси из машины мой гримерный набор.

— Зачем?

— Я хочу немного изменить свой внешний вид. Пока он выполняет, я спрашиваю Всемоетвойе:

— Какая у тебя тачка?

— “Студебеккер”, — говорит он. Я ласково похлопываю его.

— Не дуйся, вернем мы твою даму в целости и сохранности, Людо.

Неужели, старея, ты становишься ревнивцем?

— Ты думаешь…

Тут снова появляется мадам, которая исчезла, чтобы привести себя в порядок.

— Я к вашим услугам!

Это заявление не способно рассеять дурное настроение моего однокашника.

* * *

Вы бы меня, ей-Богу, не узнали, если бы видели, как я отправляюсь в путь в элегантном “Студе” рядом с мадам Всемоетвойе. Я вырядился в маленькие усики а-ля Кларк; круглые очки в золотой оправе и всунул в храпелки два маленьких резиновых шарика, которые расширили крылья носа. Это меня изменило до неузнаваемости!

— Я предпочитаю вас в натуральном виде! — говорит по дороге моя спутница.

— Спасибо!

— Это удивительное приключение для такой бедной маленькой обывательницы, как я… В пригороде так скучаешь… Лошадь, теннис…

Это утомительно, в конце концов.

Что нужно этой чаровнице, так это атлетически сложенный малыш для утоления ее послеобеденного голода.

Все денежные бабы таковы: время после полудня гибельно для них.

Сиеста огромна, она угнетает, если нет посуды, чтобы помыть, белья, чтобы постирать, пола, чтобы натереть воском.

Я въезжаю через широкий открытый портал, увенчанный вывеской в виде полукруглой арки, возвещающей: “Отель — пансион Цветов”.

Цветы здесь повсюду. Шикарные, хорошо ухоженные цветники. В конце бетонной аллеи стоит особняк, перед ним эспланада, усыпанная розовым гравием для шарабанов. Я оставляю свой между “Кадиллаком” с открытым верхом и “Бозон-Вердюра” с кузовом Шапрон и, нежно поддерживая свою мнимую спутницу (которая мило попросила называть себя Патрицией) за талию, вхожу в отель.

Огромный чистый холл, окна в мелкую клетку за шторами в мелкую сетку… Старинная мебель норманнского стиля… Все это необычайно богато.

— Никогда не думала, что когда-нибудь попаду сюда! — шепчет Патриция.

К нам приближается дама, хорошо одетая, седеющая, сердечная, очкастая.

— Господа!

Она не задает вопросов. Просто нажимает кнопку, и возникает служанка. Ладненькая и аппетитненькая.

— Проведите этих господ в двадцать третий! — говорит хозяйка.

— Желаете что-нибудь выпить?

— Шампанское, — отвечаю я, играя свою роль.

— Сладкое?

— Сухое!

Обмениваясь этими прекрасными репликами, я фотографирую глазами топографию местности. Более того, я пропитываюсь атмосферой. Очень важно — чувствовать атмосферу!

Я устанавливаю, что особняк разделен на две части: эта — рабочая половина, она побольше. И еще есть крыло, предназначенное для владельцев и служащих. Ставлю Биг Бен против Бим Бома, маленькие друзья, которых я ищу, обитают во второй половине. Меарист поступил правильно, предупредив меня, что его сообщники — друзья трактирщика.

У дамы-приемщицы легкий центрально-европейский акцент, что говорит мне о многом.

— Вы расплатитесь сейчас? — спрашивает она.

— А как же!

Она возвращается к кассе, скромно расположенной в глубине холла за гигантскими филодендронами.

— Сто ф! — говорит она.

Я говорю себе, что молчание стоит дороговато в наши дни и шампанское тоже. Я плачу, и служанка ведет нас наверх.

* * *

Апартаменты стоят путешествия. Если бы Мишлин обставлял жилище подобного типа, то в нем стояла бы кровать на четыре лошадки. Все обито цветастым кретоном и обставлено с роскошью. Все радует глаз, все звуконепроницаемое, все симпатично.

Патриция кладет свою сумочку на низкий столик. Она разрумянилась от волнения.

— Что делают в подобных случаях? — спрашивает она голосом, в котором слышна неуверенность. Я улыбаюсь.

— Ну, я думаю, целуют даму. Усаживают ее на канапе, вот сюда.

Говорят, что с такой страстью мечтали об этой минуте, что все это похоже на сон. Замечают, что здесь душно, и советуют быть как у себя дома.

Она смеется.

— Кажется, вы хорошо осведомлены.

— Я читал об этом в романах!

— Забавные книги вы читаете!

Тук-тук в дверь. Это возвращается служанка с серебряным ведерком, из которого выныривает золотистая головка пузыря.

— За вами поухаживать? — спрашивает она.

— Нет, мы предпочитаем его хорошо охлажденным.

Я сую ей тысчонку старыми, которая мгновенно исчезает.

— У вас прелестно, — говорю я. — Как давно я здесь не был!

Она улыбается мне.

— О! Да…

— Новый владелец, да?

— Да, в прошлом году…

— Как зовут этого нового?

— Пабст!

— Он сейчас здесь?

— Да, но у него люди…

Разговаривая, я отпускаю маленькие шаловливые поцелуйчики в чудную шейку Патриции, чтобы сбить с толку служанку. Так как я больше не задаю вопросов, она скромно удаляется.

— Итак, что вы сейчас собираетесь делать? — спрашивает моя спутница.

— Подождать полчаса, чтобы дать время моим коллегам занять исходную позицию.

— А потом?

— А потом вдохновение будет диктовать мои действия, мой милый друг…

Я подхожу к стеклу, чтобы поднять занавеску. Окно выходит на эспланаду. Передо мной панорама парка, бульвара и прилегающих улиц.

Патриция садится на диван.

— У вас необыкновенная профессия, — говорит она. Я оборачиваюсь. Она положила ногу на ногу так высоко, что я оказался на грани инфаркта. Ее светлый взгляд подернут томной вуалью. По всей видимости, она поддалась сладострастной атмосфере комнаты.

Для приличия я сличаю содержимое бутылки.

— Глоток шампанского, мой друг?

— Вы принимаете свою роль всерьез! — щебечет она. Мы пьем, стараясь не смотреть друг другу в глаза.