— Кроме вокзалов? В аэропорту. На фабриках, в учреждениях, в школах. Мало ли где. — Эрик явно злился.

— Доступные иностранцу в восемь тридцать вечера в субботу?

— А-а-а. В аэропорту. Где же еще? — И в самом деле, где еще? — Едем в аэропорт? — спросил Эрик.

— Позже. После Свена Вангена.

— Он живет в противоположном направлении, — возразил Эрик. — За ипподромом. Только еще дальше.

— Все равно. Сначала Свен Ванген.

— Вы — босс.

Эрик то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и потом объявил, что уверен, «хвоста» за нами нет. Я поверил. Ничего бы не ускользнуло от внимания Эрика, если он действительно хотел видеть.

— Расскажите мне о Свене Вангене, — попросил я. Он неодобрительно скривил рот так же, как когда-то Арне.

— Его отец был коллаборационист, — фыркнул Эрик.

— И все помнят об этом?

— Официально прошлое есть прошлое. — Эрик хмыкнул. — Но если какой-то город захочет, к примеру, построить мост или школу, то выйдет так, что архитектор или подрядчик, которые сотрудничали с нацистами, контракта не получат.

— Но отец Свена Вангена был уже богатый... Эрик покосился на меня, делая резкий поворот налево, мы едва ли за миллиметр обогнули фонарный столб.

— Мне сказал Арне Кристиансен.

— Унаследованное богатство аморально, — объявил Эрик. — Все состояния надо распределить среди масс.

— Особенно состояния коллаборационистов.

— Думаю, да, — усмехнулся Эрик.

— Отец был такой же, как и сын? — спросил я.

— Меднолобый жадный бизнесмен, — покачал головой Эрик. — Он выкачал из нацистов много денег.

— Конечно, с патриотической целью, — предположил я.

Но Эрик так не считал.

— Он ничего не сделал для своих соотечественников. Он наживал деньги только для себя.

— Отец подавил сына, — заметил я.

— Подавил? — удивился Эрик. — Свен Ванген — сверхмощное сверло, он всюду проложит себе путь. Вот уж кто совсем не подавлен.

— Он — как пустой орех, без сердцевины. По-моему, из-за отца его никто никогда не любил, а люди, которых отвергают не за собственную вину, а за чужую, становятся ужасно агрессивными.

Эрик немного подумал.

— Может быть, вы и правы, но Ванген все равно мне не нравится.

Свен Ванген жил там же, где и родился. Огромный деревенский дом, построенный из камня и дерева, даже в сырое зимнее утро выглядел безукоризненно чистым и процветающим. В саду все растущее было резко зажато в геометрически точные прямые и окружности. Такой скучный порядок абсолютно не соответствовал порывистой, щедрой и несобранной натуре Эрика. Он оглядывался с презрительным недоумением, и на лице его ясно читалось — «все раздать массам».

— И все только для двух, — возмущался он. — Это не правильно.

Когда я постучал, средних лет женщина открыла парадную дверь и показала рукой на маленькую гостиную с окнами, смотревшими на аллею, ведущую к дому. И я видел Эрика, под дождем маршировавшего взад-вперед вдоль машины, излучая марксистское негодование на незаслуженное богатство буржуазии. Он сердито поворачивался на каблуках, и песок жалобно скрипел, озвучивая его революционное возмущение.

Свен Ванген вошел в гостиную с пирожным в руках и с высоты своего роста холодно поглядел на меня.

— Я забыл о вашем приезде, — пробормотал он. — Разве вы уже не все раскрыли? — Он фыркнул. Ни капли дружелюбия.

— Не все.

В надменных глазах сверкнула искра раздражения.

— Мне нечего вам сказать. Вы напрасно тратите время.

Любопытно, что они все говорят одно и то же, и все ошибаются.

Сейчас Свен Ванген, естественно, был без шапки, и оказалось, что он преждевременно лысеет. Рыжевато-русые волосы остались густыми только на затылке и над ушами, но на макушке, почти как у Эрика, лежали всего несколько прядей. Он откусил большой кусок пирожного, жевал, глотал и добавлял еще фунт к своему лишнему весу.

— В последний день, когда Боб Шерман работал с вашей лошадью, говорил ли он вам что-нибудь неожиданное?

— Нет. — Ванген не утруждал себя желанием вспомнить.

— Вы пригласили его выпить, чтобы отпраздновать победу, которую он завоевал для вас?

— Определенно нет. — Он снова откусил пирожное и теперь отвечал с полным ртом.

— А вообще, вы говорили с ним до или после заезда? Ванген жевал. Глотал. Скосив глаза, близко разглядывал островки крема, примеряясь, где откусить в следующий раз.

— В парадном круге я отдал ему приказ. Я сказал, что жду от него лучших результатов, чем он принес Рольфу Торпу. Он ответил, что понимает. — Ванген откусил пирожное. Облизал губы. Прожевал. Проглотил. — После заезда он расседлал лошадь и пошел взвешиваться. Больше я его не видел.

— Пока расседлывал лошадь, Шерман не рассказал вам, как вела себя кобыла, как она прошла маршрут?

— Нет. Я говорил Холту, что она нуждается в хорошей порке для собственного успокоения. Холт не согласился. С Шерманом я не разговаривал.

— Вы поздравили его? — Из чистого любопытства спросил я.

— Нет.

— Теперь жалеете?

— Почему я должен жалеть?

Вам бы надо поменьше есть, хотел я сказать, но удержался. В конце концов, его психологическая инвалидность не мое дело.

— Боб Шерман упоминал о пакете, который он привез из Англии?

— Нет. — Теперь Ванген засунул в рот все оставшееся пирожное и тщетно пытался соединить губы.

— Вы просили его в следующий раз, когда он приедет, работать с этой кобылой?

Ванген непонимающе уставился на меня, а когда заговорил, вязкая слюна и крошки вылетели у него изо рта.

— Но он же больше не приехал.

— Я имею в виду тот последний день, вы просили его работать для вас снова?

— А-а. Нет. С жокеями договаривается Холт. Я только говорю ему, кого я хочу.

— Вы никогда лично не звонили Шерману в Англию, чтобы обсудить его работу с вашими лошадьми?

— Конечно, нет.

— Некоторые владельцы разговаривают со своими жокеями, — заметил я.

— Я плачу Холту за то, что он выполняет эту часть работы.

И как много теряете, подумал я. Бедный, толстый, нелюбимый, искалеченный, богатый молодой человек. Я поблагодарил его за то, что он нашел время для встречи, и вернулся к Эрику. Свен Ванген смотрел на нас в окно, слизывая крем с пальцев.

— Ну? — спросил Эрик.

— Он может отдать приказ, но сам никогда не убьет.

Эрик вел взятый напрокат «Вольво» к воротам и ворчал.

— Куда теперь?

— Вы промокли. Почему вы гуляли под дождем? — спросил я.

Эрик смутился.

— М-м-м... Я подумал, что лучше услышу, если вы закричите.

Мы молча проехали миль пять, и на развилке Эрик притормозил.

— Здесь вы должны решить. Эта дорога на ипподром. А эта в аэропорт. Ипподром гораздо ближе.

— В аэропорт.

— Правильно.

Эрик с такой скоростью понесся к Форнебу, будто сам хотел взлететь.

— Они не смогут нас выследить, — заявил он.

— Вы шутите.

Тридцать с небольшим миль мы одолели за полчаса.

Нас никто не преследовал.

«С 14» была заперта, а «С 13» открыта, и в ней торчал ключ с точно такой же черной биркой, как и на ключе «С 14». Две вместительные автоматические камеры хранения в нижнем ряду трехэтажных шкафов.

— Это то, что вы искали? — спросил Эрик.

— Кажется, да, — кивнул я.

— И что теперь будем делать?

— Немного погуляем вокруг и убедимся, что здесь нет знакомых лиц.

— Разумная мысль.

Мы походили, постояли у стены, где кончались ряды камер хранения, но, насколько я мог судить, все люди в аэропорту были мне совершенно незнакомы. Потом не спеша подошли к шкафам, Эрик встал спиной к «С 13», готовый в любой момент мужественно отразить атаку врага, а я спокойно выудил из кармана ключ и вставил его в замок «С 14».

Ключ без труда влез в замочную скважину. Ошибки не было. Замок щелкнул, и дверь открылась. В камере могло бы уместиться два больших чемодана, но на нацарапанном дне, будто забытый и бесхозный, лежал листок бумаги.