Шпага, резко выбитая из его руки, вторично покатилась по мраморным плитам и на этот раз переломилась пополам.

– Дьявол! – взревел Красная борода и бросился вперед, зажав в руке кинжал.

Стремительным, словно молния, движением Пардальян переложил свою шпагу в левую руку, а правой крепко обхватил и высоко поднял руку исполина и без всякого видимого усилия, с грозной улыбкой на устах, намертво сжал запястье королевского слуги.

Красная борода неимоверным усилием напряг все свои мускулы, так что они, казалось, чуть не разорвались, однако ему не удалось освободиться от этой немыслимой хватки, и в нависшей над залом гробовой тишине послышался приглушенный хрип. На лице великана появилось выражение изумления и нечеловеческой боли, его занемевшие пальцы непроизвольно разжались, кинжал выскользнул из них и, с силой ударившись острием о мраморный пол, с глухим звоном переломился.

Тогда Пардальян внезапным движением завел руку Красной бороды ему за спину и аккуратно вложил свою ненужную теперь шпагу обратно в ножны. Красная борода, чувствуя, что его кости трещат, словно обхваченные железным обручем, был вынужден пригнуться.

В этой позе, согнутого в три погибели, Пардальян подтолкнул его к привратнику – от удивления или ужаса тот осел на плиты пола и чисто машинальным жестом продолжал обеими руками удерживать свою палочку.

– Прыгай! – повелительно приказал Пардальян, указывая пальцем на эбеновую тросточку.

Красная борода предпринял последнюю, отчаянную попытку вырваться.

– Прыгай! – повторил Пардальян. – Или я сломаю тебе руку!

Зловещий хруст, за которым последовал жалобный стон, доказал ошеломленным придворным, что то была не пустая угроза.

И едва ли не приподнятый над полом, чувствуя, как связки его руки разрываются под сокрушительным нажимом, с искаженным лицом, смертельно бледный от стыда, рыча от ярости и боли, Красная борода прыгнул.

Пардальян беспощадно заставил его повернуться и прыгнуть обратно.

Теперь они оказались у самого кабинета короля.

Казалось, Красная борода вот-вот потеряет сознание; он хрипло дышал, по лицу его катился пот, глаза вылезали из орбит.

Пардальян отпустил его руку.

Но тут же он схватил исполина за пышную бороду и молча, не оглядываясь, словно скотину, которую волокут на бойню, подтащил верного королевского слугу, уже почти не сопротивлявшегося, к кабинету Филиппа И.

Король, заметив приближение шевалье, едва успел отшатнуться, чтобы уклониться от створки двери, которую Пардальян бесцеремонно пнул ногой.

Оставив дверь широко распахнутой и сильным толчком швырнув потерявшего сознание Красную бороду к ногам Филиппа, Пардальян зычно провозгласил:

– Сир, я привел вам этого негодяя обратно... В следующий раз не отпускайте его без гувернантки, ибо если он еще хотя бы раз вздумает сыграть со мной какую-нибудь из своих неуместных шуток, мне придется выдрать по одному все волосы из его бороды... что для него будет очень печально, ведь тогда он станет уродом.

И шевалье неспешно покинул королевскую приемную, напоследок окинув всех сверкающим взором.

Тогда чей-то голос прошептал на ухо оцепеневшему Филиппу:

– Я же говорил вам, сир, что вы беретесь за это дело не так!.. Позволите ли вы теперь действовать мне?

– Вы были правы, господин инквизитор... Ступайте и действуйте по своему усмотрению, – ответил король дрожащим от ярости голосом.

Однако тут же с восторгом, смешанным с ошеломлением и смутным ужасом, добавил:

– Но каков, каков!.. Он же почти прикончил этого беднягу!

Когда дворяне и офицеры, придя наконец в себя от изумления, решились преследовать дерзкого француза, было уже поздно – Пардальян исчез.

Проводив Фаусту до дверей, Эспиноза сказал ей: – Угодно ли вам будет, сударыня, одну минуту подождать меня в моем кабинете? Мы с вами продолжим разговор с того самого момента, на котором он закончился у короля; быть может, нам удастся договориться.

Фауста пристально взглянула на него:

– Будет ли дозволено моим людям сопровождать меня?

Эспиноза ответил, не колеблясь:

– Присутствия господина кардинала Монтальте, которого я здесь вижу, будет достаточно, я думаю, чтобы успокоить вас. Что до охранников, сопровождающих вас, то вряд ли им будет возможно присутствовать при столь важном разговоре.

Фауста размышляла не более секунды. С тем строгим спокойствием, которое как раз и делало ее величественной, она сказала:

– Вы правы, господин великий инквизитор, присутствия кардинала Монтальте будет достаточно.

– В таком случае – до скорой встречи, сударыня, – коротко ответил Эспиноза; он подал знак некоему доминиканцу, поклонился и вернулся к королю.

Монтальте живо приблизился к принцессе. Трое охранников последовали его примеру, также намереваясь сопровождать свою хозяйку.

Подойдя к Фаусте, доминиканец с глубоким поклоном сообщил:

– Если сиятельная принцесса и его высокопреосвященство соблаговолят следовать за мной, я буду иметь честь проводить их до кабинета монсеньора.

– Господа, – сказала Фауста своим охранникам, – извольте подождать меня минутку. Кардинал, вы пойдете со мной. Идите, преподобный отец, мы последуем за вами.

Сен-Малин, Шалабр и Монсери, сокрушенно вздохнув, вновь уныло вернулись в одну из оконных ниш; их окружала толпа незнакомых людей, и им было тоскливо и грустно. Разве что история с Пардальяном немного развеяла их скуку.

Идя впереди Фаусты и Монтальте, доминиканец прокладывал себе путь сквозь толпу, которая и сама, впрочем, торопливо и почтительно расступалась перед ним.

В конце зала монах открыл дверь, выходившую в широкий коридор, и посторонился, чтобы пропустить Фаусту.

В то мгновение, когда Монтальте собирался последовать за ней, чья-то рука с силой опустилась ему на плечо. Он обернулся и глухо воскликнул:

– Эркуле Сфондрато!

– Он самый, Монтальте. Не ждал? Доминиканец секунду смотрел на них каким-то странным взглядом, а затем, не закрывая дверь, решительно нагнал Фаусту.

– Чего ты хочешь? – спросил Монтальте, теребя рукоятку своего кинжала.

– Оставь эту детскую игрушку, – сказал герцог Понте-Маджоре с холодной улыбкой. – Как видишь, удары, что ты мне наносишь, отскакивают от меня, не принося вреда.

– Чего ты хочешь? – повторил разъяренный Монтальте.

– Поговорить с тобой... Мне кажется, мы можем сказать друг другу немало интересного. Разве ты со мною не согласен?

– Да, – отвечал Монтальте с глазами, налитыми кровью, – но... позже... Сейчас у меня другое дело.

И он уже хотел бежать за Фаустой – тайное предчувствие говорило ему, что она в опасности.

Рука Понте-Маджоре вторично с силой опустилась на его плечо, и глухим от ярости голосом герцог угрожающе прошипел прямо в лицо Монтальте:

– Ты сейчас же последуешь за мной, Монтальте, или же, клянусь Господом Богом, я дам тебе пощечину на глазах у всего двора!

И герцог резким движением занес руку.

– Хорошо, – прошептал смертельно бледный Монтальте, – я иду за тобой... Но горе тебе!..

И он, нехотя и бормоча глухие угрозы, последовал за Понте-Маджоре, покинув Фаусту в тот самый момент, когда она, быть может, нуждалась в его защите.

Тем временем Фауста, ничего не заметив, продолжала свой путь; пройдя шагов пятьдесят, доминиканец открыл вторую дверь и посторонился, как он уже делал это ранее.

Фауста вошла в комнату и только тогда заметила, что Монтальте больше не сопровождает ее.

Она едва заметно нахмурилась и, посмотрев доминиканцу в глаза, спросила без волнения и без удивления:

– Где кардинал Монтальте?

– В тот момент, когда его преосвященство оказался в коридоре, его остановил какой-то сеньор, имевший, по-видимому, для него некое срочное сообщение, – ответил доминиканец совершенно спокойно.

– А! – только и сказала Фауста.

И ее проницательный взор с напряженным вниманием впился в бесстрастное лицо монаха, а затем внимательно-изучающе пробежал по всей комнате.