Они спустились к Парижу, повернув в сторону Монмартра.

Под стенами они увидели все тот же муравейник осаждающих войск.

На крепостных валах томились безразличные ко всему ландскнехты. Их окружало множество священников и монахов с подоткнутыми рясами и откинутыми капюшонами; у некоторых из них на голове был шишак, кое-кто носил кирасу; все были вооружены пиками, алебардами, копьями, кинжалами, старыми мушкетами или же попросту крепкими дубинами. Кроме того, каждого из них украшало распятие – либо зажатое в руке, либо подвешенное у пояса. И все эти странные солдаты сновали взад и вперед, хлопотали, проповедовали, богохульствовали, а заодно и неплохо несли охрану города.

Монахи то и дело отгоняли от себя огромную толпу оборванцев; едва передвигая ноги, эти люди с упорством отчаяния лезли на зубцы крепостной стены и кричали оттуда жалобными голосами:

– Хлеба!.. Хлеба!..

– Судя по всему, – сказал Понте-Маджоре, усмехаясь, – парижане не отказались бы от приглашения пообедать.

– Да, это правда, – прошептал незнакомец, – их мучит голод. Бедняги...

– Вы жалеете их? – спросил Понте-Маджоре с той же ухмылкой.

– Сударь, – отвечал незнакомец, – мне всегда было жалко людей, которых мучит голод и жажда, ибо я сам в моих долгих странствиях по белу свету частенько не мог поесть и попить всласть.

– Вот уж чего со мной никогда не случалось, – презрительно фыркнул Понте-Маджоре.

Незнакомец окинул его с ног до головы странным взглядом и с улыбкой отвечал:

– Оно и видно.

Хотя ответ был очень простым, он прозвучал как оскорбление, и Понте-Маджоре побледнел.

Он, наверное, ответил бы на сей раз прямым вызовом, но вдали послышался мощный гул, который, приближаясь, все нарастал, перекатываясь от одного отряда к другому, и наконец его раскаты докатились до них:

– Король!.. Король!.. Да здравствует король!.. Словно по волшебству, вопящая и исступленная толпа заполнила крепостные валы, оттолкнула солдат-монахов, захватила орудия. Из многих сотен глоток раздавалось:

– Сир!.. Сир!.. Хлеба!..

– Вот и я, друзья мои! – кричал Генрих IV. – Эй, клянусь чревом Господним, какого черта вы не открываете мне ворота?

И тогда незнакомец и Понте-Маджоре стали свидетелями одного из тех волнующих событий, какие история с умиленной улыбкой заносит в свои хроники.

Когда Генрих IV спешился и двести или триста окружавших его всадников последовали его примеру, стала видна целая вереница мулов, груженных огромными хлебами. Генрих IV первым взял один из них, насадил его на огромный шест и протянул на крепостной вал голодающим. Тс в мгновение ока разделили хлеб на мелкие кусочки и проглотили их.

– Что он делает? – вскричал потрясенный Понте-Маджоре.

– Вы же видите, сударь, что Его Величество приглашает парижан отобедать!

Тем временем всадники из королевского эскорта принялись помогать своему повелителю. Со всех сторон самыми различными способами осажденным передавали еду, и те с восторгом принимали ее; на крепостной стене звенели радостные крики и благословения, которые вскоре вылились в приветственный вопль:

– Да здравствует король! Когда все хлебы были розданы, король сказал:

– Ешьте, ешьте, друзья мои, завтра я принесу вам еще.

– Браво, сир! – воскликнул незнакомец.

– Интриган! – пробормотал Понте-Маджоре.

Генрих IV обернулся к тому, кто так громко выразил свое одобрение, и с радушной улыбкой приветствовал его:

– А, наконец-то!.. Вот и господин де Пардальян!

– Пардальян! – с удивлением прошептал Понте-Маджоре.

– Господин де Пардальян, – продолжал Генрих IV, – я весьма рад видеть вас. И поспешность, с какой вы ответили на мое приглашение, сулит мне надежду, что на сей раз вы станете на нашу сторону.

– Сир, вы отлично знаете, что я всецело предан Вашему Величеству.

Хитрые глаза Генриха IV остановились на секунду на улыбающейся физиономии шевалье; король сказал:

– В седло, господа, мы возвращаемся в деревню Монмартр. Господин де Пардальян, извольте занять место подле меня.

Когда кавалькада уже трогалась, Пардальян обратился к Понте-Маджоре:

– Сударь, если вам будет угодно назвать мне ваше имя, я буду иметь честь по прибытии в Монмартр представить вас, как я и обещал, Его Величеству...

– В таком случае соблаговолите представить Эркуле Сфондрато, герцога де Понте-Маджоре и Марчиано, посланника Его Святейшества Сикста V к Его Величеству королю Генриху и к шевалье де Пардальяну!

Легкая дрожь пробежала по телу Пардальяна, но его беззаботный и насмешливый нрав тотчас же взял верх:

– Черт возьми, я и не ожидал подобной чести! Когда король уезжал во главе своих дворян, с крепостной стены ему вслед неслись благодарственные крики.

– До свидания, друзья мои, до свидания! – воскликнул Генрих IV.

И повернувшись к Пардальяну, который скакал рядом с ним, вздохнул:

– Какая жалость – такие симпатичные люди упорно не желают открыть мне ворота!

– О, сир, – сказал шевалье, пожимая плечами, – эти ворота растворятся сами собой, как только вы того захотите.

– Как это?

– Я уже имел честь говорить Вашему Величеству: Париж стоит мессы!

– Посмотрим... попозже, – произнес Генрих IV с тонкой улыбкой.

– Все равно это придется сделать, – прошептал шевалье.

На этот раз Генрих ничего не ответил.

Вскоре эскорт остановился перед аббатством; король въехал туда в сопровождении Пардальяна, Понте-Маджоре и нескольких дворян.

Когда государь, ехавший впереди, спешился, Пардальян, который, по-видимому, уже успел предупредить его о прибытии папского посланника, представил герцога:

– Сир, имею честь представить Вашему Величеству господина Эркуле Сфондрато, герцога Понте-Маджоре и Марчиано, посланника Его Святейшества Сикста V к королю Генриху IV и к шевалье де Пардальяну.

– Соблаговолите следовать за нами, сударь. Господин де Пардальян, когда вы получите сообщение, Которое господин герцог должен вам передать, не забудьте, что мы ждем вас.

Шевалье поклонился, и король повернулся к людям, занятым разгрузкой мешков. Один из мешков, ударившись обо что-то, издал серебристый звон, и этот звук заставил Беарнца, которому вечно не хватало денег, прислушаться. Заметив того, кто наблюдал за переносом драгоценного груза, король радостно воскликнул:

– Эй, Санси, неужели вы наконец нашли покупателя для вашего замечательного бриллианта и привезли нам толику денег, чтобы заполнить наши пустые сундуки?

– Я и вправду нашел, сир, но не покупателя, а заимодавца – под залог этого бриллианта он согласился одолжить мне несколько тысяч пистолей, которые я и принес моему королю.

– Благодарю, мой славный Санси. – В голосе Генриха IV прозвучало плохо скрытое волнение. – Не знаю, когда я смогу вернуть вам их, да и смогу ли вообще, но, клянусь чревом Господним, деньги не главное для дворян вроде вас и меня!

И бросил потрясенному герцогу Понте-Маджоре:

– Пойдемте, сударь.

Войдя в зал, служивший ему рабочим кабинетом, где трудились двое его секретарей – Рюзе де Болье и Форже де Френ, – король сказал:

– Говорите, сударь.

– Сир, – сказал герцог Понте-Маджоре с поклоном, – Его Святейшество поручил мне передать Вашему Величеству копию документа, который святой отец полагает чрезвычайно занимательным.

Генрих IV с величайшим вниманием прочел копию уже известного нам воззвания Генриха III. Дочитав, он невозмутимо произнес:

– А оригинал?

– Мне поручено сообщить Вашему Величеству, что оригинал находится в руках принцессы Фаусты; я думаю, в этот час она в сопровождении кардинала Монтальте находится на пути в Испанию, куда направляется, чтобы передать сей документ Его Католическому Величеству.

– Что еще, сударь?

– Это все, сир. Папа римский счел своим долгом засвидетельствовать свои дружеские чувства Вашему Величеству и предупредить вас. Что до всего остального, святой отец слишком хорошо знает недюжинный ум Вашего Величества и потому убежден, что вы сумеете принять меры, какие сочтете нужными.