Я кивнула:

— Да.

Правда, я не была на сто процентов в этом уверена: слишком много крови. Зато Мерлиони побледнел еще немного.

Остальные части представляли собой окровавленные внутренности, кусочки мяса и обломки кости. Мерлиони взял горсть кишок.

— Лови.

— Господи, Мерлиони, это не смешно. — Мой желудок болезненно сжался.

— Зато смешно смотреть на твое лицо, — сказал он.

Я смерила его взглядом и сказала:

— Кидай или положи обратно, Мерлиони, только не дразни.

Он изумленно моргнул, потом кивнул и бросил мне клубок внутренностей. Бросок был неудачным, но я умудрилась поймать. Кишки были мокрые, тяжелые, склизкие — одним словом, отвратительные. Примерно как сырой говяжий ливер, только еще хуже.

Дольф сердито крякнул.

— Не могла бы ты в процессе ваших мерзких игр сообщать мне что-то полезное?

Я бросила кишки на кровать.

— Запросто. Зомби вошел через раздвижную стеклянную дверь, как и в прошлый раз. Он загнал мужчину или женщину в комнату, где был второй из них, и убил обоих. — Я замолчала. Я просто застыла на месте.

Мерлиони держал в руках детское одеяльце. Каким-то чудом один угол его остался чистым. Одеяло было обшито розовым атласом с крошечными воздушными шариками и клоунами. С противоположного конца тяжело капала кровь.

Я уставилась на крошечные воздушные шарики и клоунов, кружащихся в каком-то бессмысленном хороводе.

— Подонок, — прошептала я.

— Это ты мне? — спросил Мерлиони.

Я покачала головой. Я не хотела касаться одеяла, но все же протянула за ним руку. Мерлиони позаботился о том, чтобы окровавленный край хлопнул меня по голой части руки.

— Подонок-даго, — сказала я.

— Это ты мне, сука?

Я кивнула и попробовала улыбнуться, но у меня это плохо вышло. Нам приходилось притворяться, что это нормально. Что это можно стерпеть. Мы вели себя непристойно. И если бы меня не держало пари, я бы с криком выбежала из комнаты.

Я посмотрела на одеяло.

— Какого возраста?

— Судя по семейным фотографиям, три-четыре месяца.

Наконец мы добрались до того, что было с другой стороны от кровати. Там тоже лежала простыня, такая же кровавая, и под ней тоже не могло быть целого тела. Я готова была отказаться от пари. Если мне разрешат не смотреть, я их всех свожу к Тони. Только не заставляйте меня поднимать эту последнюю простыню. Пожалуйста. Пожалуйста.

Но я должна была ее поднять, и дело было не в пари. Я должна была увидеть все, что можно увидеть. А потом с чистой совестью выиграть пари или убежать и проиграть.

Я отдала одеяло назад Мерлиони. Он взял его и положил на кровать, стараясь, чтобы чистый угол остался чистым.

Я опустилась на колени с одной стороны простыни, Мерлиони — с другой. Наши глаза встретились. Теперь это был поединок до страшной победы. Мы подняли простыню.

Под ней было всего два куска. Только два. Мой желудок сжался так сильно, что мне пришлось проглотить рвоту. Я закашлялась и чуть было не выпустила ее наружу, но удержалась.

Сначала я подумала, что окровавленное туловище принадлежит младенцу, но потом поняла, что это кукла. До такой степени залитая кровью, что даже не разберешь, какого цвета у нее волосы были, но всего лишь только кукла. Кукла, слишком большая для грудного ребенка.

Маленькая рука, такая же окровавленная, как и все остальное, лежала на пропитанном кровью ковре. Детская ручка. Рука ребенка, но не младенца. Я для сравнения протянула над ней свою руку. Три года, может, четыре. Того же возраста, что и Бенджамин Рейнольдс. Совпадение? Должно быть. Зомби не настолько разборчивы.

— Я кормлю грудью младенца и тут слышу громкий шум. Муж идет посмотреть, что такое. Шум будит маленькую девочку, она выходит из своей комнаты, что бы узнать, в чем дело. Муж видит монстра, хватает ребенка, бежит в спальню. Здесь зомби их настигает. И убивает всех до единого. — Мой голос звучал отстраненно, по-медицински. Браво, Анита.

Я попробовала стереть с маленькой ручки кровь. Девочка носила колечко, как мама. Одно из тех пласт массовых колечек, которые прилагаются к жевательной резинке.

— Ты видел кольцо, Мерлиони? — спросила я. Потом подняла ручку с ковра и сказала: — Лови.

— Господи Иисусе! — Он вскочил на ноги прежде, чем я успела что-нибудь сделать, и поспешно вышел за дверь. На самом деле я не бросила бы руку. Я бы не бросила.

Я покачала в ладонях детскую ручку. Она казалась тяжелой, как будто пальцы вот-вот сожмутся. Как будто она попросит меня взять ее на прогулку. Я выронила ее на ковер, и она шлепнулась, подняв брызги.

В комнате внезапно стало очень жарко, и она закружилась вокруг меня. Я поморгала и посмотрела на Зебровски.

— Я выиграла?

Он кивнул:

— Анита Блейк, Тертый Орешек. Чудесное пиршество у Тони за счет Мерлиони. Я слышал, там замечательно готовят спагетти.

Упоминание о еде было излишним.

— Где ванная?

— Третья дверь слева по коридору, — сказал Дольф.

Я кинулась в ванную. Мерлиони как раз выходил оттуда. У меня не было времени поглумиться над поверженным противником. Я спешила метнуть харч.

Я стояла на коленях, прижимаясь лбом к прохладному линолеуму ванной. Мне было уже лучше. Какое счастье, что я не успела позавтракать.

Кто-то постучал в дверь.

— Чего надо? — спросила я.

— Это Дольф. Мне можно войти?

Я ненадолго задумалась.

— Конечно.

Дольф вошел с махровой салфеткой в руке. Заглянул в бельевой шкаф, судя по всему. Он долго рассматривал меня, потом покачал головой. Намочил салфетку в раковине и протянул мне.

— Ты знаешь, что надо делать.

Я знала. Я обтерла лицо и шею холодной тряпкой и почувствовала себя значительно лучше.

— А Мерлиони ты выдал тряпку? — спросила я.

— Да. Он в кухне. Вы с ним оба кретины, но это было интересно.

Я сумела слабо улыбнуться.

— Теперь, когда ты закончила свое выступление, что ты мне можешь сообщить? — Он присел на закрытый крышкой стульчак.

Я осталась на полу.

— На этот раз кто-нибудь что-нибудь слышал?

— На рассвете сосед услышал какой-то шум, но пошел дальше на работу. Сказал, что не хотел вмешиваться в семейную ссору.

Я посмотрела на Дольфа.

— Он раньше уже слышит шум драки из этого дома?

Дольф покачал головой.

— Господи, если бы он только вызвал полицию, — сказала я.

— Думаешь, это бы что-нибудь изменило? — спросил Дольф.

Я на минуту задумалась.

— Может быть, не для этой семьи, но мы бы хотя бы попробовали поймать зомби.

— Все равно бы плакали над пролитым молоком, — сказал Дольф.

— Может быть, и нет. Останки еще очень свежие. Зомби убил их, но ему потребовалось время на то, что бы сожрать четырех человек. Это не так-то быстро делается. Ведь убил он их только на рассвете.

— В твоих словах есть разумное зерно.

— Оцепите район.

— Объясни.

— Зомби должен быть где-то поблизости, в пределах пешей прогулки. Он прячется, ожидая наступления темноты.

— Я думал, зомби могут выходить на свет, — сказал Дольф.

— Могут, но они этого не любят. Зомби не станет выходить днем, если ему специально не приказать.

— Значит, ближайшее кладбище, — сказал он.

— Не обязательно. Зомби не похожи на вампов или вурдалаков. Им не нужно прятаться в гроб или могилу. Зомби достаточно просто укрыться от солнца.

— Так где его искать?

— Под навесами, в гаражах, любом замкнутом помещении.

— Значит, он может сидеть в детском шалаше на дереве, — сказал Дольф.

Я улыбнулась. Приятно узнать, что я все еще на это способна.

— Я сомневаюсь, что зомби полезет на дерево, если у него будет из чего выбирать. Заметь, здесь все дома одноэтажные.

— В подвале, — сказал он.

— Предупреди, чтобы никто не спускался в подвал, — сказала я.

— Это поможет?

Я пожала плечами.

— Зомби обычно не очень хорошо лазят. Этот зомби быстрее и сообразительнее, но… По крайней мере, в подвале он менее опасен. Там нет окон, и он не сможет через них схватить какого-нибудь малыша. — Я снова вытерла мокрой салфеткой шею и лицо. — Зомби выбирает одноэтажные дома со стеклянными дверями. Возможно, он возле какого-нибудь такого.