Перерезав веревки, я освободила левую руку, от спешки чуть не поранив себе запястье. Я заставила себя быть более осторожной, когда разрезала веревки на ногах.

Томми сумел-таки вырваться из рук Ванды. Он выпрямился, шатаясь и по-прежнему прижимая руку к лицу. Кровь капала у него с подбородка.

— Я убью тебя! — Он схватился за пистолет.

Я перехватила нож за лезвие и метнула. Я целилась в грудь, но попала в руку. Он вновь заорал. Я вскочила, подняла стул и ударила им его по лицу. Ванда дернула его за ноги, и Томми упал.

Я молотила его стулом по голове, пока стул не сломался. Тогда я начала бить его ножкой от стула и била до тех пор, пока лицо Томми не превратилось в кровавое месиво.

— Он мертв. — Ванда дергала меня за штаны. — Он мертв. Давай выбираться отсюда.

Я выронила покрытую кровью деревяшку и рухнула на колени. Я не могла глотать. Я не могла дышать. Я была вся забрызгана кровью. Мне еще ни разу не приходилось забивать человека до смерти. Я потрясла головой. Потом. Я буду думать об этом потом.

Ванда положила руки мне на плечи. Я обхватила ее за талию и поднялась на ноги. Она весила намного меньше, чем я ожидала. Я не хотела смотреть на то, что было под пестрой юбкой. Ее ноги были короче, чем должны были быть; впрочем, сейчас это было даже к лучшему. Так ее будет проще нести.

В правую руку я взяла пистолет Томми.

— Если что, мне придется стрелять. Эта рука у меня должна быть свободной, так что держись крепче.

Ванда кивнула. Ее лицо было очень бледным. Я чувствовала, как колотится ее сердце.

— Мы выберемся отсюда, — сказала я.

— Конечно. — Но голос у нее дрогнул. Вряд ли она мне поверила. По-моему, я и сама себе не слишком верила.

Ванда открыла дверь, и мы побежали.

Коридор был точно таким, каким я запомнила: длинный, голый, с развилкой в дальнем конце.

— Направо или налево? — шепотом спросила я у Ванды.

— Не знаю. Этот дом — настоящий лабиринт. Направо, мне кажется.

Мы повернули направо. Все лучше, чем стоять и дожидаться Гейнора.

Я услышала шаги за спиной и начала поворачиваться, но с Вандой на руках не смогла сделать это достаточно быстро. Выстрел в тесном коридоре показался мне оглушительным. Что-то ударило меня в левую руку, которой я держала Ванду за талию. Удар развернул меня и опрокинул на пол.

Я упала на спину. Ванда придавила мне левую руку, и рука сразу же онемела.

В конце коридора стояла Цецилия. Она держала в руках маленький пистолетик. Ее длинные ноги были широко расставлены. Похоже, она умела обращаться с оружием.

Я подняла «магнум». От выстрела у меня зазвенело в ушах. Отдача отбросила мою руку назад, и я едва не выронила пистолет. Если бы мне пришлось стрелять второй раз, я никогда не успела бы этого сделать. Но второй раз мне стрелять не пришлось.

Цецилия медленно сползла на пол. На груди у нее расплывалось кровавое пятно. Она не двигалась, но это еще ничего не означало. Пистолет по-прежнему был у нее в руке. Она могла притворится, а потом, когда я к ней подойду, выстрелить. Однако мне нужно было удостовериться.

— Ты не могла бы освободить мою руку? — вежливо спросила я Ванду.

Не говоря ни слова, Ванда приподнялась на руках и приняла сидячее положение. Я, наконец, смогла взглянуть на свою руку. На вид она была целой. Уже хорошо. Темно-красная струйки крови текла от локтя к запястью. Я ощутила жжение и поморщилась. Уж лучше бы она потеряла чувствительность.

Стараясь не обращать внимания на боль, я встала и подошла к Цецилии, держа ее на прицеле. Стоит ей пошевелиться, и я выстрелю снова. Ее мини-юбка задралась, открыв черные подвязки и черные трусики. Как неприлично.

Я встала над ней. Цецилия не собиралась шевелиться — во всяком случае, самостоятельно. Ее шелковая блузка была пропитана кровью. В груди у нее зияла дыра, такая большая, что я могла бы просунуть в нее кулак. Она была мертвее мертвого.

Я ногой отбросила в сторону ее пистолетик — на всякий случай. Никогда нельзя быть в чем-то уверенным, когда дело касается вуду. Мне самой доводилось поднимать людей с куда более серьезными повреждениями. А у Цецилии просто дырка в груди и сильное кровотечение.

Мне повезло, что у нее оказался дамский пистолет. Будь калибр чуть больше, я осталась бы без руки. Я подняла ее пистолетик и заткнула себе за пояс. А куда еще я могла его деть? Правда, сначала я предусмотрительно поставила его на предохранитель.

Я еще ни разу не получала огнестрельной раны. Укусы, побои, ожоги — но не огнестрельные раны. И я слегка испугалась, потому что не могла понять, насколько она серьезна. Я вернулась к Ванде. Ее лицо было бледным, и карие глаза выделялись на нем как два темных острова.

— Она, правда, мертва?

Я кивнула.

— У тебя кровь, — сказала она и оторвала полоску от юбки. — Дай я перевяжу.

Я опустилась на колени, и она перетянула мне руку чуть выше раны, а потом вытерла кровь еще одним куском юбки. Не так уж страшно на вид. Рана была очень похожа на свежий багровый шрам.

— По-моему, меня только слегка задело, — сказала я. Поверхностная рана, кажется, так это называется? Рану жгло, и одновременно я ощущала холод. Наверное, последствия шока. Маленькая пулька задела меня, и я уже в шоке? Нет, не может быть.

— Давай, пошли, нельзя здесь задерживаться. На выстрелы вот-вот прибежит Бруно.

Все-таки хорошо, что я чувствую боль. Это значит, что нерв не задет и рука будет слушаться. Правда, мне с трудом удалось уговорить ее вновь ухватить Ванду за талию. Но это был единственный способ оставить свободной правую руку.

— Давай попробуем влево. Может, Цецилия пришла снаружи, — сказала Ванда. В ее словах была своя логика. Мы повернулись и прошли мимо мертвой Цецилии.

Ее голубые глаза были неестественно широко открыты. Почему-то на лицах мертвых редко застывает выражение ужаса, в основном — неподдельного удивления. Как будто смерть поймала их, когда они отвернулись.

Поглядев на мертвое тело, Ванда прошептала:

— Никогда не думала, что она умрет первой.

Мы завернули за угол и столкнулись нос к носу с монстром Доминги.

Монстр стоял в центре небольшого узкого холла, который, видимо, занимал большую часть этой стороны здания. Вдоль стены тянулась длинная линия наборных окон. А между ними я увидела дверь. За окнами было черное ночное небо. Дверь, ведущая на свободу. И единственное, что стоит между нами и дверью, — монстр Доминги.

Единственное препятствие. Всего ничего.

Нагромождение человеческих органов, волоча ноги, двинулось к нам. Ванда завизжала; я ее понимала. Я подняла «магнум» и прицелилась в лицо, которое было посередине. Выстрел загрохотал, отражаясь от стен раскатами грома.

Лицо взорвалось ошметками плоти и кусками костей. Запах был отвратительный; такое чувство, что в горло тебе запихнули гниющую шкуру. Рты хором завыли, как раненый зверь. Монстр продолжал приближаться, но он был ранен и, казалось, не знал, что делать дальше. Неужели мне повезло и я разнесла основной мозг? Только есть ли у него вообще основной мозг? Увы, не проверишь.

Я выстрелила еще три раза и сбила еще три головы. Весь коридор был забрызган кровью и разлетевшимися мозгами, но монстр продолжал надвигаться.

Боек сухо щелкнул, и я швырнула ставшее бесполезным оружие в монстра. Когтистая рука отбила его на лету. Я не стала доставать пистолетик Цецилии: если «магнум» не смог остановить эту тварь, то эта игрушка и подавно не сможет.

Мы начали отступать по коридору. А что нам еще оставалось? Монстр волочил свою тушу за нами, и я узнала этот чавкающий звук: именно он преследовал нас с Мэнни на лестнице. Так вот что было в той клетке!

Он состоял из разных частей, но между ними не было швов. Это вам не чудовище Франкенштейна, сшитое из лоскутков. Казалось, части тел просто слеплены друг с другом, словно куски пластилина.