Встретил диверсанта… граната… упал… затем — холод. А после очнулся, встал кое-как и пошел. Кружилась голова. Кровь заливала лицо.

Но скоро силы истощились. Ослабев, сел на снег передохнуть.

В лощине, на его глазах, человек убил провалившегося а глубокий снег утомленного лося.

Освежевав зверя, он развел костер. Перепачканный кровью, обросший человек производил неприятное впечатление. Но Онни все-таки обрадовался человеку и огню и, сторожно цепляясь за ветви деревьев, пошел к ним.

Затем появился второй охотник, этот старик. Они поссорились из-за лося. И когда тот, первый, кинулся на старика с ножом, Онни выстрелил в него.

И вот теперь у костра, напротив Онни, сидит этот человек. Его руки и ноги связаны. Лицо заросло черной жесткой шерстью до самых глаз, а из-под спутанных усов и бороды выглядывает рассеченная посредине губа.

«Где я его видел, недавно видел? И эта губа…» — думает Онни. Мучительно напрягает Онни свою ослабевшую память. И постепенно с трудом, откуда-то из глубины сознания, возникла картина: лес, ночь, ливень, шелест листвы и осторожно выступающий из ночной тьмы передовой…

Пограничник рванулся к леснику и схватил его за плечи:

— Ты! Убийца!

Кондий отшатнулся. Он узнал в нем проводника, которого ударил ножом в ту памятную августовскую ночь…

Осторожно, как маленького, поит Тикка ослабевшего сразу Онни. Маленькими глотками пьет Онни кипяток из жестяной кружки. Неприятен вкус жести, а кипяток — хорошо.

— Кто ты? Как зовут? — спрашивает Онни лесника, Кондий хмуро молчит.

— Кто он? Ты его знаешь? — обращается раненый к Тикке.

— Как не знать! Это — Кондий. Наш беглый лесник. Если бы ты не выстрелил в него, тут бы мне и конец. Убил бы, как того старого лося… Спасибо тебе, — просто сказал Тикка.

— Это — враг, — жестко произносит Онни, не спуская с Кондия горячего взгляда. — Он помогал диверсантам переходить нашу границу.

— Ну, так, значит, он кого-нибудь из них же и на печке прятал, — с уверенностью сказал Тикка.

— На какой печке, где? — встрепенулся Онни.

— Известно где: у себя, в лесной избушке, — спокойно ответил старик. — А ты ляг, тебе покой нужен, — попридержал Тикка Онни и, наклонившись к нему, вполголоса рассказал о случае со старухой на печи и о Большакове, о побеге Кондия и о его последнем преступлении, когда он по злобе заколотил гвозди в экспортную партию леса.

Кондий лежал у костра с закрытыми глазами и делал вид, что спит. На самом деле он внимательно прислушивался к тому, о чем говорил старик.

Кипяток и сухой жар костра согрели Онни. Прошел озноб. В голове ясней. Мысль работает обостренно и четко.

Теперь Онни знает, куда девались те двое из семи. Один из них сидит перед ним, а другой, тот, которого он снова сегодня встретил, идет в глубь страны.

Конечно, где-то он имеет «явку» — место, квартиру.

Онни ясно, что такой «явкой» прежде была избушка лесника. Он помогал диверсантам переходить границу, и он же спрятал у себя нарушителя из той группы, которую Онни и его Дик выследили и разгромили.

Теперь важен только один вопрос: знает или не знает о провале этой «явки» тот диверсант? Если знает, он уйдет куда-то в другое место. Если же не знает, он придет на прежнюю «явку», в избушку лесника.

Онни подробно выспросил у старика дорогу к лесной избушке.

— Я должен идти, — встал на ноги Онни и покачнулся.

— Да ты в уме, парень? — подхватил его Тикка. — Ляг!

— Я должен идти, должен, — решительно сказал пограничник. — Но у меня сломана лыжа…

— Возьми мои, не жалко. Только не след тебе идти. — Тикка подал ему свои лыжи.

Онни наклонился, чтобы поправить ремешок, и снова чуть не упал от сильного прилива крови к голове. Тикка покачал головой.

— Ладно уж, неслух! — с суровой лаской сказал старик и наклонился сам, чтобы помочь раненому.

Так когда-то, очень давно, он помогал надевать лыжи своему маленькому сыну…

Онни тоже на одно мгновенье вспомнил свое далекое детство и улыбнулся.

Лыжи прилажены. Пограничник неуверенно скользнул по снегу — раз, другой. Затем оправился.

— Не спускай с этого типа глаз, — предупредил он старого охотника. — Как доберусь, вышлю тебе на помощь людей из поселка, — и двинулся в путь.

Тикка проводил долгим взглядом пограничника, повернулся к костру — и ахнул.

У костра никого не было. Только валились куски гарусного пояска и веревок, которыми Тикка связал Кондия.

Оказывается, Кондий не терял даром времени. В тот момент, когда Тикка наклонился помочь Онни надеть лыжи, Кондий бесстрашно сунул завязанные назад руки в костер. Поясок перегорел. Правда, руки Кондия покрылись волдырями, а на спине загорелась одежда.

Кондий, не обращая внимания на ожоги и страшную боль, прижался спиной к земле и погасил огонь.

Таким же манером он освободил ноги. Затем бесшумно подтянулся к лыжам, надел их и скользнул в лес.

Сон и усталость покинули Тикку, он схватил свое ружье и кинулся вслед за Кондием.

Но разве можно догнать этого дьявола по глубокому снегу без лыж?

Тикка очень скоро увяз в снегу по пояс.

Он кое-как выбрался из снега и, к своему удивлению, у дерева с начисто срезанными ветвями наткнулся на большой вещевой мешок.

Тикка заглянул в мешок.

Кукла, книжки, игрушки, сладости…

— Парень-то, видно, и есть тот самый пограничник, которого наши ребятишки на елку дожидаются. А я-то, старый дурень, прохлопал Кондия! В руках ведь был… Как я теперь в поселок покажусь, а? Еще старый партизан называюсь… Лапоть старый, а не партизан… шляпа! — по-всякому ругал себя Тикка.

Шагах в двадцати от дерева Тикка нашел парабеллум и следы крови на снегу.

«Верно, здесь у них была встреча с тем…» — подумал Тикка.

Он поднял оружие и тщательно проверил все следы. Изучая их, старик определил, что Кондий тоже был здесь и направился вслед за пограничником.

Тикка серьезно встревожился за жизнь раненого пограничника, безрассудно помчавшегося за врагом, — Надо идти. Не случилось бы чего худого. Неспроста Кондий пошел по его следу…

Вместо Кондия лесником был назначен Кярне, отец Анни. Сначала Анни не хотела уезжать из поселка в глушь.

Но в короткий срок, после приезда канадцев, новая лежневая дорога прошла в самое сердце леса, а новые поселенцы — Ивенс и Рохкимайнены — принялись строить свои жилища недалеко от избушки Кярне.

У Анни появились соседи, и в лесу нисколько не было скучно.

Ребятам нравилось ходить в гости к Анни, так как она была, как большая, сама хозяйка, а шалить и играть у нее можно сколько хочешь и как угодно.

Все бывали в гостях у Анни, а девочки, особенно рыженькая Мери, часто оставалась и на ночь, чтоб ей не было страшно одной, так как отец Анни каждую ночь уходил из дому караулить лес.

Когда Кярне переехали в избушку Кондия, ребята собрались к Анни и все вместе помогали убираться.

Они вымыли, выскребли стены, лавки, пол. Скребли, пока дерево не пожелтело. Протерли окна до невероятного блеска, и Анни торжественно повесила белые занавески.

В избе стало чисто и уютно.

От звонких ребячьих голосов и веселой возни мрачная избушка повеселела. Она стала походить не на злого подслеповатого старика, а на милую добродушную старушку.

В выходной день у Анни, как всегда, были гости.

Сегодня с обеда гостили машинист Ивенс и его дочь Мери. Обе девочки ползали на полу вокруг огромного халата из марли. Они аккуратно покрывали его ватой и простегивали, чтоб вата хорошо держалась.

Это готовилась шуба для деда Мороза. Ведь завтра елка…

Мери осталась ночевать у Анни, так как надо было сделать еще шапку с красным верхом и к ней приладить бороду.

Самого Кярне дома не было. Он пошел провожать отца Мери.