В конторе собрался чуть не весь поселок — от мала до велика. Все волновались. Все хотели знать, что случилось и как быть.

Василий Федорович отдал распоряжение своим лесорубам вооружиться всем, чем возможно, и готовиться к облаве.

Ребята протискались к самому Большакову.

— Василий Федорович! Мы тоже хотим на облаву!

— Малы еще. Марш по домам, и вообще — не путаться под ногами у взрослых! Дело не шуточное, — серьезно отказал им Василий Федорович.

Ребята обиделись.

— Ведь пограничник-то наш? Наш. Мы его позвали в гости. А если бы не позвали, может быть, ничего бы и не было!

— Пока эти взрослые будут канителиться, сбегаем к нему раньше и познакомимся, и все узнаем, — предложил Тяхтя.

— Пошли! — согласились ребята.

— Подождите, я захвачу с собой щенка. Ведь у него теперь нет хорошей собаки, — вспомнил Юрики.

— А у меня есть противогаз. Сам сделал. Пусть знает, что мы готовы к обороне…

— А у нас сегодня пироги вкусные… я ему снесу… мама даст…

Ребятишки на минуту рассыпались по домам.

Только Тодди стоял в стороне и хмуро молчал.

«Везет этим девчонкам! — думал Тодди. — Теперь все будут говорить про них. И еще, чего доброго, им подарят автомобиль».

Дело в том, что Тодди давно, еще в Америке, мечтал об автомобиле, а здесь, в Советской стране, правительство часто награждало автомобилями героев.

После краха с коммерческими операциями Тодди решил, что богатым сделаться в этой стране ни к чему. А вот героем быть — имеет смысл: почет и награда.

С той поры, как Тодди выздоровел, он начал усиленно заниматься в стрелковом кружке и мечтал о встрече с Кондием.

Тодди поклялся себе, что он сам поймает этого лесного гангстера и сделается героем.

Остановка была за ружьем. Однажды Тодди попросил у Анни отцовское ружье:

— Дай часика на два, на три, пока твой отец спит. Но Анни не дала: «Боюсь, попадет от отца».

Тодди рассердился на Анни. «У, трусиха несчастная!» — обозвал он ее. Анни обиделась. И вот сейчас Тодди как-то неловко было идти к Анни. Но очень хочется посмотреть пограничника, и, может быть, Анни теперь будет подобрей и ему удастся заполучить ружье.

— Пойдем, Тодди, — позвали его собравшиеся ребята. Тодди немного поломался, но пошел…

На веревке, протянутой над огнем, висит белье: носовой платок гостя и кукольное платьице.

Обе вещи тщательно прикреплены деревянными зажимами. Валенки гостя сушатся на печи.

Пылает очаг. Над очагом — крючки. На одном из них бурлит и пузырится котелок с молочной пшенной кашей.

На другом — подвешен кофейник. Ячменный кофе закипел и грозит сбежать. Крышка кофейника дребезжит и прыгает. Душистый пар вырывается из почерневшего от огня и времени носика.

Анни в длинном фартуке, завязанном под мышками, с большим трудом дотянулась до кофейника и сняла его с огня.

Мери усердно помешивала ложкой кашу, чтоб не пригорела, и время от времени пробовала: готова ли.

Обе подруги говорили шепотом и ходили на носочках, чтоб не потревожить спящего. Но всегда, когда хочется, чтоб было тихо, обязательно что-нибудь уронишь… Так случилось и у Мери. Она пробовала, пробовала кашу и уронила ложку на пол. Звякнул металл. Спящий вздрогнул и сразу сел. Несколько секунд он осматривался вокруг, пытаясь сообразить, что с ним и где он находится.

Анни и Мери застыли у печки, как мышата.

Гость крепко потер лоб здоровой рукой и уставился на двух маленьких стряпух.

— Я долго спал? — прозвучал в тишине его хриплый после холода и сна голос.

Анни взглянула на ходики, висевшие на стене.

— Не больше часу.

В избе вдруг запахло горелым молоком.

— Ах! Каша ушла! — И Мери бросилась снимать котелок.

— Сейчас мы вас покормим. — Анни подвинула к гостю стол, покрытый чистой скатертью.

Мери тоже суетилась и хлопотала, выкладывая кашу на глубокую тарелку.

— Кушайте, кушайте, пожалуйста, — угощала она раненого.

Анни налила для гостя горячий кофе с молоком в большую чашку и положила побольше сахару.

— Пейте!

Гость жадно ел кашу и запивал ее кофе.

— Что, вкусно? — справлялась каждую минуту Мери. Он молча кивал головой.

— Проголодались? — улыбалась Анни, глядя на гостя.

— Да… Два дня не ел ничего горячего. Анни удивилась:

— Разве в погранотряде едят не каждый день?

— Я пошутил…

Гость кончил есть. На щеках проступил румянец. Он почувствовал, как вместе с теплом к нему вернулись силы.

— Ну, спасибо, хозяюшки!

— На здоровье, товарищ… Луми… — Мери запнулась:- Лумимиези!

— Как ты сказала? Повтори-ка, — заинтересовался гость.

— Лумимиези! — четко повторила Мери. Гость улыбнулся:

— Почему Лумимиези?

— Такая у вас занятная фамилия, — засмеялась Мери.

— Потому что вы очень походили на снежного человечка, когда вас нашли в лесу красноармейцы, — пояснила Анни.

— Ну, а как меня зовут? — спросил гость.

— Онни! — поторопилась Мери.

— Правильно! — сказал гость. — Правильно, меня зовут Онни Лумимиези. И как это вы про меня все знаете?

— Про вас все всё знают. Иван Фомич рассказывал и в газетах писали…

— А кто такой Иван Фомич?

— Не знаете Ивана Фомича? Наш учитель… Ну, конечно, вы его не знаете, — вспомнила Анни. — Товарищ Андреев не пустил его к вам. Вы еще тогда без памяти лежали…

— Да, да… да, — подтвердил гость.

Теперь он отлично понимал, что его принимают за кого-то другого. За какого-то товарища Онни Лумимиези. Наверное, за того проводника с его страшной собакой Диком…

Но теперь с ними покончено. Их тела закоченеют на морозе. Голодные звери растащат, сожрут их трупы раньше, чем их хватятся здесь, в поселке, или на заставе, а он уйдет.

Но перед уходом он выспросит и узнает у этих двух девочек все, что ему надо.

— Ну, а как тебя зовут? — обратился он к рыженькой девочке.

— Мери Ивенс. Мой папа — машинист.

— А тебя? — повернулся он к сдержанной, молчаливой Анни.

— Анни Кярне. Мой отец — здешний лесник.

— И давно? Ты, верно, родилась в этой избушке? — ласково спрашивал гость.

— Нет, что вы… мы в лесниках недавно… с осени перебрались сюда, после Кондия.

— А кто такой Кондий?

— Лесник был, только он убежал.

— Почему?

— Он кого-то прятал у себя на полатях в женской одежде, а когда товарищ Большаков понял и хотел его схватить, он в него выстрелил, а сам убежал…

— Так… Ну-ка, давайте мне сюда валенки, — потребовал гость.

И это было сказано таким тоном, что Мери без всяких возражений полезла на печь за валенками.

Гость прильнул к окну на одно мгновение и отпрянул.

Страшная маска из-под нахлобученной до бровей шапки глядела в избу.

Сквозь стекла громадных автомобильных очков за ним наблюдали с большим любопытством узкие серые глаза…

В избе раздался веселый смех — будто бросили на пол горсть серебра и оно раскатилось по всем углам.

— Не бойтесь! Это Юрики в противогазе, — смеялась Анни.

В морозном воздухе послышалась песня. Одна из тех песен, которые поются только в нашей родной стране.

Десятки шагов заскрипели на снегу. Зазвучали в сенях голоса…

Распахнулась дверь, и в избу ввалилась шумливая группа ребят. Увидев гостя, они на минуту смолкли. Затем отдали пионерский салют и не совсем стройно, но громко и весело прокричали:

— К труду и обороне всегда готовы!

— Вот! — взмахнул Юрики самодельным противогазом.

— Речь-то скажи, речь, — подтолкнул его сзади Тяхтя.

— Я забыл речь, — беспомощно оглянулся на него Юрики.

— Можно без речей, друзья, — любезно сказал гость.

— Здравствуйте, товарищ Лумимиези! — заулыбались ребята. — Это — вам… — и, преодолев смущение, они вручили ему гостинцы.

Матери прислали пирогов, калиток, блинов… Всего, что было вкусного в выходной день на столе лесорубов. А от себя каждый из ребятишек принес какое-либо свое «сокровище».